Священник в 1839 году - Жюль Верн

Когда весть о катастрофе донеслась до улицы Клавюрери, родительские чувства взяли верх над всеми предрассудками, и оба сломя голову кинулись на поиски дочери. При виде бедняжки и ее спасителя месье Дельтур отступил от своих правил; отцовские чувства перевесили, и он сердечно пожал руку незнакомцу, сказав: «Спасибо, месье, спасибо. Завтра же моя дочь отблагодарит вас». Слова вырвались как-то сами собой, помимо воли, подобно тому, как мина взрывается подчас вопреки стараниям минера. Простое человеческое чувство, отцовскую благодарность нельзя измерить, нельзя подчинить рассудку.

Однако немного погодя месье Дельтур уже раздумывал: «Кто этот молодой человек? Откуда он? Знатен или буржуа? Не ляжет ли это пятном на мой герб?[61] Но, с другой стороны, юноша спас мою дочь. И все же мы не должны приглашать его. Мало ли я унижения терпел, когда пришлось принять этого старого Жозефа? Он оказал мне важную услугу. А этот негодяй, что преследует нас повсюду… Что же сказал Жозеф?.. Тут какая-то тайна, которую я не в силах постичь. И, тем не менее, это не причина, чтобы принимать в доме незнакомых мужчин. Да и что такого особенного он совершил? Всякий на его месте кинулся бы спасать мою дочь. Ведь она так красива и из такого знатного рода! Ради Анны можно и собой пожертвовать. Но все-таки, почему он спас ее?.. Может, молодой человек благородного происхождения? Кто знает? Надо все хорошенько обдумать завтра».

Глава X

Лишь только они вошли в дом, мать поспешила уложить дочку в постель. Месье Дельтур удалился к себе, чтобы привести мысли в порядок и унять разгулявшееся воображение. В создавшейся ситуации мысли о благородном происхождении и знатности одолевали его сильнее обычного, поскольку предстоял визит незнакомца, спасшего Анну.

Месье Дельтуру состояние дочери показалось не настолько серьезным, чтобы посылать за доктором. Тем более что, приняв успокоительное, Анна заснула тяжелым сном.

Отец тоже вскоре уснул, а мать осталась подле дочери, намереваясь провести у ее изголовья всю ночь. Когда ребенок болен, матерям не до сна; если дрема и смежит на мгновение глаза, то сон будет чуток и мимолетен. Анна была горячо любимой дочерью, которую любой ценой оберегали от бед и огорчений.

Мадам Дельтур отдавала себе отчет в том, насколько серьезно положение ее девочки. Для тонкой, чувствительной натуры не слишком ли много впечатлений? Когда несчастье приходит в первый раз, еще можно надеяться, что оно не повторится, но после второго случая надо быть настороже. Насколько хватит терпения у злоумышленника? Ясно, что он где-то рядом и ждет удобного случая.

Мадам Дельтур поправила подушку, поцеловала любимую дочь и приготовилась провести рядом с ней бессонную ночь. В комнате стоял полумрак, неясные тени скользили и дрожали на стенах. Пожилая женщина в задумчивости тяжело присела в кресло.

Заботливая мать занавесила белоснежные шторки над постелью больной, чтобы свет ночника на столике рядом не слепил глаза. На том же столике расположились склянки с микстурами, целебными настоями из трав и прочими снадобьями.

Спальня Анны была не слишком велика. Секретец возле окна, несколько стульев, там и тут духовные книги, письма — дописанные и только начатые, шитье — все, что обычно можно увидеть в комнате восемнадцатилетней девушки. Лишенная роскоши, комнатка Анны радовала глаз чистотой и прибранностью, источала едва уловимый аромат невинности и свежести. Сердце здесь наполнялось чувством гармонии мира.

Вообще, в комнату молодой девушки заходить можно далеко не каждому. Это святая святых, особенное место в доме. Не столь важно, какая мебель находится здесь: секретер, комод или кровать. В такой комнате неповторимая атмосфера, в ней очищается душа.

Все грубое, материальное исчезает. Самые простые, прозаические с виду предметы преображаются, вовлекая душу в нечто чарующее, поэтическое. Подумайте только. Чистая, сверкающей белизны постель, едва-едва прогибающаяся под почти невесомым телом девы, — самая таинственная эмблема непорочности.

Мадам Дельтур, натура сугубо материалистическая, да и пожившая уже немало, не могла разделить поэтических настроений дочери. К тому же мадам была чересчур набожна, а это зачастую препятствует развитию ума и воображения женщины. Впрочем, так оно, может, и лучше. Отдайся мадам Дельтур игре этого самого воображения, она не смогла бы сосредоточиться на самочувствии дочери.

Анна была чем-то глубоко потрясена и находилась в предельном возбуждении, слегка погашенном снотворным, однако разыгрывавшемся вновь: девушка металась из стороны в сторону, как будто старалась отделаться от навязчивой идеи. Глядя на ее движения, можно было предположить, что она отгоняет от себя невидимого врага. Затем девушка, продолжая бредить, села на край кровати. Время от времени черты ее лица искажались страхом, широко открытые глаза не двигались, руки лихорадочно цеплялись за простыни. Но, увидев мать, бедняжка встрепенулась и испуганным голосом, запинаясь, заговорила:

— Мама, мама! Он здесь, рядом со мной, он вернулся; он жжет меня, жжет. Мой молитвенник, Боже, где мой молитвенник? Спаси меня, защити меня, вот он; бей его, бей!

— Не волнуйся, дочка, это я, твоя мамочка, — пыталась успокоить Анну мадам Дельтур. — О, как ты пугаешь меня, успокойся. Здесь никого нет. Он не придет. Ты в своей комнате, вглядись хорошенько. Я рядом.

— Мой молитвенник, мой молитвенник!

— Ах, Анна! Его здесь нет. Он потерян. Не убивайся так. Я дам тебе все что хочешь. Ради Бога, успокойся, усни!

Мадам Дельтур крепко поцеловала Анну, уложила поудобнее, согревая дрожащие руки. Девушку еще преследовал кошмар, в ушах звенело, и звон этот отдавался во всем теле.

— Мама, как он ужасен! Правда, что он больше не вернется? Пойми, если я увижу его хотя бы еще раз, я умру. Разве ты не пожалеешь свою дочь? Заклинаю, не давай ему войти, закрой двери. Я слышу колокольчик! Не открывай, не открывай, он сожрет меня! Боже, он входит, входит! Убирайся, ты мучаешь меня; мама, на помощь!

Больно было видеть, как терзается несчастная девушка, дрожа, словно одинокий листок под порывами бури. Нужно позвать врача, но как? Мадам Дельтур не могла оставить дочь ни на минуту, ни на секунду: девушка заметалась пуще прежнего. Припадок был столь сильным, «что мадам понадобились мужество и крепкие руки для борьбы. На мгновение больная затихала, и ее мать могла хоть немного отдышаться. Но потом все повторилось вновь.