Концепция лжи - Алексей Бессонов

– Да, я хотел подышать воздухом.

– Вот и дыши. – Мельник чокнулся с ним и мечтательно усмехнулся: – Мне б твои возможности… в дыхании.

Глава 6.

В дверь номера вкрадчиво позвонили. Леон медленно, словно в полусне, отошел от окна, в стеклах которого отражались желтоватые шары старинных фонарей, и двинулся в холл.

– Да! – громко сказал он.

В дверях возникла симпатичная мордашка горничной – это был очень дорогой отель, способный на содержание живой прислуги, – и Леон, глядя на ее юную улыбку, заулыбался в ответ.

– К вам прибыл месье из прессы, – пропищала девушка, – он прислал вам визитку, вот…

Леон взял с подноса запечатанную в непрозрачный пластик карточку, резким движением разорвал конвертик и хмыкнул:

– Просите.

Как и следовало ожидать, Юбер Форен прятался у девчонки за спиной. Едва громоздкая фигура в длинном светлом пальто ввалилась в холл номера, Леону показалось, что кто-то зажег дополнительное освещение. Возможно, виной тому были густо-синие глаза репортера, а может быть, его невероятно рыжая борода… выпутываясь из медвежьих объятий своего друга, Леон махнул горничной, и та, смеясь, поспешно ретировалась.

– Я хотел достать тебя в Штатах, но потом понял, что меня к тебе не подпустят, – загрохотал Форен, устраиваясь в кресле, – а позавчера купил ваши «Ведомости» и – на, пожалуйста, – о тебе пишут, ты в Париже, а я – ни сном, ни духом!..

С Юбером Леон познакомился после той давней истории с погибшим французским планетолетом. Форен никогда не работал на какое-либо конкретное издание, предпочитая оставаться «свободным художником», и тогда им повезло обоим: Юбер стал знаменит сам и сделал знаменитым Леона, чье интервью обошло всю Европу.

– Я надеюсь, – засопел журналист, глядя на молчаливую улыбку Макрицкого, – до тебя еще не добрались ваши киевские прощелыги?

– Не переживай, – заговорил наконец Леон, – эксклюзив по-прежнему за тобой.

– Тогда, – еще сильнее расцвел Форен, – с меня ужин!

– Да уж, – хохотнул Леон, – я славный клиент: со мной не нужно делиться гонораром. Как ты, старина, рассказывай? Я смотрю, что за эти два года ты совершенно не изменился.

Полчаса спустя такси привезло их в незнакомый Леону узенький переулок Монмартра и остановилось возле дверей небольшого ресторана. Выбравшись из машины, Макрицкий с любопытством уставился на готический фасад древнего здания в четыре этажа – видимо, наверху располагался крохотный отельчик для любителей парижского шарма.

– Никогда здесь не был, – признался он Форену, – случись заблудиться – сам не выберусь.

– Тут здорово, – пробасил в ответ репортер, – куда лучше, чем на набережных… Настоящая кухня и настоящие вина.

Небольшой зал встретил их желтым светом допотопных электрических бра и уютным теплом от пылавшего в углу камина. Едва войдя, Леон понял, что финансовое положение Форена изменилось в лучшую сторону: поужинать тут мог только человек, обладавший определенным общественным и финансовым весом.

– Тебя здесь знают, – произнес он утвердительно.

– Уи, – ответил Юбер, довольно потирая руки, – это старое кафе старых журналистов. Еще двести лет назад здесь заседали парижские волки пера. Если б ты знал, сколько политических карьер рухнуло именно в этих стенах!..

Леон саркастически усмехнулся. Форен, много раз говорил он себе, был несомненно отмечен «туманной печатью гения». Как и многие глубоко талантливые люди, Юбер горел своим делом и имел склонность к преувеличению его веса. Зачастую Макрицкому казалось что такая, откровенно фанатичная преданность и убежденность в своей правоте могут быть лучше, нежели его собственное отношение к работе – при всей его сложности и глубине, иногда все же циничное.

– Я дважды был в Мунтауне, – начал рассказывать Форен, когда им принесли вино, – и, наконец, побывал на Марсе. Целых пятеро суток, представляешь? Мой репортаж прошел по всем евросетям, добрался до вас и даже до Штатов.

– Это заметно, – улыбнулся Леон. – Наверное, теперь ты «идешь на разрыв»?

– Что-то вроде. Собираюсь на Венеру. Сейчас на рудниках происходит масса интересного, ты наверное, слышал… Но что, в конце концов случилось у вас в астероидах? Я видел все официальные отчеты, но так ни черта в них и не понял. Может, ты расскажешь мне… не для интервью?

Леон медленно смежил веки. За стойкой заведения тихонько играла музыка – какой-то старинный джаз. Невольно вслушиваясь в скачущие свингом синкопы, Макрицкий вспомнил лицо Люси Ковач, ее широко раскрытые глаза за толстым забралом шлема, когда они умирали на разрушенной станции. В его голове вихрем пронеслись те короткие секунды, что предшествовали столкновению, и он негромко вздохнул. Старая подружка Смерть глянула в его сторону, недовольно скривилась и пошла себе дальше.

– Там такая помойка, – сказал он Форену, – что в нашей аварии, в сущности, нет ничего удивительного. Ни в одной лоции ты не найдешь действительно полной картины Пояса. Я сижу и думаю: а мог ли я увернуться? Или, точнее, а был ли у меня шанс? Все те, кто уходил с Земли на «Галилео», знали, что могут и не вернуться. Не слишком опытный командир, не слишком тщательная подготовка рейда… Знаешь, многие недооценивают опасность, поджидающую человека в Поясе.

– Я думаю писать об этом, – кивнул Юбер.

– Только, пожалуйста, без меня, – погрозил пальцем Леон. – Я должен быть лоялен.

– Разумеется, разумеется. Вот только… – Репортер глотнул вина и посмотрел куда-то в сторону, – вот только твой командир, Стэнфорд… его ведь хорошо знали на Луне, не так ли?

– Ну, я думаю… он ведь всю жизнь вокруг нее болтался. А к чему ты это?

Форен ответил не сразу. Леон смотрел на его громадные, поросшие жестким черным волосом ладони – сейчас они неподвижно и расслабленно лежали на столе – и ощущал, как в нем снова поднимается настороженность. Что еще? Куда ж я, в конце концов, впутался? Форен работает с космической темой не первый год, об освоении Системы он знает, кажется, больше иного эксперта, и что он сумел раскопать на этот раз?

– В Мунтауне я познакомился с одним американцем, – сказал репортер, – страннейший человек, на Земле не был лет сорок. Почему, спросишь? А-а… Когда мы с ним натрескались виски, он принялся рассказывать такие истории, что я не знал, что делать – то ли смеяться, то ли бежать от него подальше. Он говорил про какие-то заброшенные комплексы на Венере и о том, что в НАСА существует комиссия, расследующая некоторые странные эпизоды, имевшие якобы место во время Бума, ну, еще до кризиса, понимаешь? Он утверждал, что в тридцатые-сороковые годы экспедиций было гораздо больше, чем мы знаем, и что почти все они погибли по каким-то неизвестным причинам. Скорее всего, потому, что люди летели, не очень-то заботясь о безопасности, и многие не возвращались, навсегда оставаясь между Марсом и Джупом.