«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву! - Валерий Киселев

На единственной в полку полуторке Гришин и Кузьмин с небольшой охраной выехали из Ефремова на указанную полосу обороны по Красивой Мече.

– Как думаешь распорядиться своим богатством? – спросил Гришин Кузьмина, снова доставая карту.

Машина быстро ехала по подмерзшей дороге. С серого неба белыми хлопьями шел снег, но чувствовалось, что зимняя погода еще не установилась.

– Конкретно решим после того, как все осмотрим, но уже сейчас видно, что самый опасный участок у Яблоново. Туда хотя бы один дивизион сразу надо поставить, – сказал Кузьмин.

Западный берег реки оказался значительно выше, но, посоветовавшись с Кузьминым, Гришин решил поставить артиллерию по восточному берегу реки: там позиции были удобнее и в случае необходимости отхода не надо будет переправляться через реку.

– А пехоту придется ставить все же и по западному берегу, – уверенно сказал Гришин после некоторого раздумья. – Усильте ее полковой артиллерией. У Михеева шесть орудий, у Шапошникова два. Сорокапятки в случае чего перетащим, а артполк весь придется ставить вдоль реки по восточному берегу.

Около трех часов ездили они вдоль Красивой Мечи, сверяя местность с картой, прикидывая, где поставить батарею, а где можно обойтись и одним орудием, где придется развернуть батальон, а где можно оставить и необороняемый участок.

– Как Тришкин кафтан, – беззлобно ругался Гришин. – Попробуй растяни восемьсот человек на пятнадцать километров!

– Нельзя быть сильным везде, Иван Тихонович, – с шутливой назидательностью напомнил ему Кузьмин.

– Этот закон сейчас не годится. Слабым нельзя быть ни в одном месте, – серьезно ответил Гришин. – Проткнут оборону хотя бы в одной точке – и вся наша оборона потеряет смысл. За танками же не угонишься. И эшелонировать оборону нечем.

– Вот я и предлагаю в резерве держать половину всех орудий, как пожарные команды, – предложил полковник Кузьмин. – Где будет жарко, туда и посылать. Как думаешь, сколько дней в нашем распоряжении?

– Все зависит от погоды. Пристынет по-настоящему – и пойдут. Может быть, дней пять, может, неделя, – ответил Гришин. – Поехали к своим. В целом все ясно. «Но как же воевать без обоих соседей… – тревожился Гришин. – Это опять верное окружение…»

К вечеру 5 ноября оба стрелковых и артиллерийский полки 137-й дивизии выступили из Ефремова занимать отведенные им участки обороны.

В 624-м стрелковом полку «старички «обсуждали новость: вернулся из госпиталя их первый командир полка майор Фроленков, раненный еще в июльских боях.

– Ну, Андрей Григорьевич, принимай полк, командуй, а я опять при тебе комиссарить буду, – сказал Фроленкову Михеев. – Задача поставлена, людей в полку ты знаешь.

– После марша собери всех командиров рот и батальонов, хочу посмотреть, кто из старых остался.

Когда полк вышел к Красивой Мече и занял оборону, вечером к Фроленкову стали приходить и представляться командиры. Хотя на марше он мельком и видел некоторых из них, все равно сейчас встреча с каждым была теплой и дружеской.

Комбатов было только двое – лейтенанты Нагопетьян и Савин. Нагопетьяна майор Фроленков до этого знал только в лицо, в июле он был лишь взводным, и теперь с удовольствием оглядывал этого высокого красивого парня с живыми черными глазами.

– Вот, Андрей Григорьевич, есть предложение представить его к очередному званию, – сказал Михеев. – Парень что надо, в полку первый смельчак.

В избу вошли еще двое. Фроленков узнал Тарасова и Александрова.

– О, парторг с комсоргом, неразлучные друзья, – пробасил Фроленков. – Садитесь на лавку, – он видел их обоих днем и поговорил подробно с каждым.

Вошли, крякая с мороза, еще несколько человек.

– Дзешкович, минометчик? – спросил Фроленков.

– Так точно, товарищ майор, – ответил краснощекий лейтенант.

– Командир полковой батареи старший лейтенант Денисенко… Комиссар батареи младший политрук Василенко, – представились двое молодцеватых командиров в хорошо подогнанных шинелях.

– Товарищ майор, младший политрук Василенко с нами с августа воюет, – сказал комиссар полка Михеев. – Командир батареи новенький, но тоже с боевым опытом.

Фроленков поздоровался с каждым, предложил сесть.

В госпитале он часто думал, как вернется в свой полк, мечтал об этом и мысли не допускал, что попадет в другую часть. Поэтому был искренне рад, когда из управления кадров фронта его направили в родной полк.

Фроленков знал, что полк трижды попадал в окружения, вышел из последнего с тяжелыми потерями, поэтому боялся, что из своих старых командиров никого не встретит. А тут – живы оказались многие, кого он хорошо знал и любил. И Михеев с Тарасовым, с которыми он формировал полк, и комсорг полка Александров, заметно возмужавший за это время. Адъютант командира полка лейтенант Рак, который тогда, в июле, когда Фроленкова ранило, сумел вывезти и сдать его в госпиталь. Старший лейтенант Новиков, первый помощник начштаба. Фроленков любил его за холодный трезвый ум не по годам, уважал, как отличного штабиста. Начальник штаба в полку был третьим за четвертый месяц, а помощник оставался все тот же, одно это вызывало у Фроленкова уважение к Новикову.

Майор Фроленков еще на построении и марше узнал в лицо многих старых бойцов-арзамасцев, нескольких человек взводных, но большинство в строю стояли незнакомые.

За четыре месяца войны из строя выбыло шесть командиров батальонов, среди них такие опытные, как капитаны Козлов, Елькин, Терехин. Теперь батальонами командовали мальчишки-лейтенанты.

Хотя какие это батальоны – с роту каждый. Фроленков всегда любил и уважал смелых и отчаянных, но ценил и опыт. Ему сразу понравились оба комбата, но закралось и сомнение: сумеют ли они четко управлять своими батальонами в такой сложнейшей обстановке, когда решается судьба войны?

Пригласив всех к разложенной на столе карте, майор Фроленков поставил задачи командирам батальонов, артиллеристам и минометчикам:

– У вас, Савин, участок обороны вдвое больше, потому что у Нагопетьяна танкоопасное направление. Но тоже быть готовыми встретить и танки. Оборону строить отдельными опорными пунктами. Завтра с утра все с тобой наметим вместе. Ну а тебе, Нагопетьян, – Яблоново. Тут и переправа через реку, и немцам кратчайший и наиболее удобный путь. Денисенко, здесь четыре орудия поставите. Зарываться в землю капитально и стоять насмерть, а то придется еще и родную арзамасскую земельку покидать. Вам, товарищи коммунисты, довести до каждого бойца, подчеркиваю – до каждого, мысль, что это последний рубеж. От нас зависит сейчас судьба Родины, чтобы это поняли все.

Сдал свои полномочия командира полка и капитан Шапошников. С 9 августа он считался временно исполняющим обязанности командира полка. Несколько раз предлагал ему полковник Гришин утвердить в должности постоянно, но всякий раз Александр Васильевич отказывался. Штабная работа ему была больше по душе, на командной же требовалось и больше чисто физических качеств, а со здоровьем у Шапошникова было неважно: мучили боли в желудке. Перед Гришиным свой отказ он мотивировал и тем, что по званию не может быть командиром полка. Полковник Гришин понял, что Шапошникова не уговорить. А тут как раз Крейзер предложил нового командира полка, и Гришин, решив, что хуже не будет, если Шапошников останется начальником штаба, быстро смирился с этим. А после первого же разговора с новым командиром полка был и рад, что заполучил к себе в дивизию такого человека.

Новый командир 771-го стрелкового полка 39-летний майор Гогичайшвили, высокий, красивый грузин в отлично сидевшем новом белом полушубке, показался Шапошникову таким свежим, что он невольно подумал: «Майор на фронте еще не был».

Поздоровавшись с Шапошниковым и Наумовым, Гогичайшвили сказал:

– У меня раньше полк был с такими же цифрами, только в другом сочетании. У вас семь-семь-один, а у меня семь-один-семь. Когда об этом узнал, было такое чувство, что вернулся в родной полк.

– А где вы раньше воевали, товарищ майор? – спросил Шапошников.

– Под Себежем начал, потом у Полоцка. В сентябре ранен. Госпиталь. И вот назначен сюда.

– Не о вас ли как-то статья была в «Красной Звезде»? – спросил Наумов. – Что-то фамилия ваша показалась знакомой.

– Да, как-то летом писали. Это о том, как мы под Себежем немецкий полк расколошматили. А вы где воевали? Расскажите хотя бы кратко о пути полка. И давайте обращаться не по званиям. Не люблю я этого. Малхаз Ираклиевич, – протянул Гогичайшвили руку Шапошникову.

– Александр Васильевич, – удивленно ответил Шапошников. – Начали мы от Орши, вернее, там выгружались. В первый бой вступили под Чаусами, там же попали в окружение, вышли за Сож у Пропойска, потом воевали западнее Рославля. Отходили через Сураж до Трубчевска. Еще раз в окружении оказались. Сентябрь стояли у Погара на Судости, и вот – из третьего окружения только что вышли.