А-Два - Адель Гельт

безопасности Эпштейн и его визави — старший лаборант лаборатории перспектив Семенов. Лаборант излагал, товарищ старший майор внимал.

Семенов очень старался сделать две вещи: не забыть ничего важного и не сказать ничего лишнего. На самом, конечно, деле, он добивался и третьей цели: ему очень нужно было произвести на куратора из госбезопасности хорошее впечатление.

Лаборант понимал, что случайно пришедшее в голову решение проблемы, пожалуй, так и остается единственным осуществимым, и старался изо всех сил.

- Таким вот образом, тащ старший майор, оно и вышло. Говорит, что сам не понял, как так: он ведь комсорг, пример и опора, а вот получилось же. - Семенов завершил достаточно длинную речь, и выжидающе, несколько заискивающе, посмотрел на собеседника.

Начальник первого отдела сделал вид, что призадумался, бровями и породистым носом показав напряженную работу мысли. На самом деле, ситуация была проста, как учебник по диамату, но азы оперативной работы требовали, чтобы вербуемый (в этот интересный статус лаборант перешел буквально с первых слов своего печального рассказа) немного помучился неизвестностью: тем благодарней будет и тем охотнее пойдет на дальнейший контакт.

- Я, товарищ лаборант, пока не сильно понимаю, обо что Вы себе решили, что Комитету интересны дурацкие похождения Вашего непутевого родственника! - Эпштейн, на службе предельно корректный, любил в обстановке околослужебной поиграть в коренного жителя причерноморья. - Он нам здесь не первый босяк, решивший сделать себе капиталов, а своей мамеле седых волос об ломберный столик. - Начальник первого отдела прихлопнул зеленое сукно стола ладонью, как бы ставя точку в разговоре. - Вам надо в милицию, и мне жаль потраченного времени!

Даже не знай мы, что двое Семеновых — несомненные родственники, мы бы в этом убедились прямо сейчас: настолько одинаково у этих двоих получалось приуныть.

-Товарищ старший майор! - Семенов полностью отчаялся, но последнюю, на его взгляд, попытку, все же предпринял, - там ведь в чем странность. Мы — черти!

Товарищ старший майор сделал лицом выражение «не может быть», и немедленно уточнил: - Что это должно нам с Вами поменять?

- Мы квартероны, товарищ старший майор. Черти — с обеих сторон, линии разные до пятого колена. Еще есть хээсэс, кикимора и даже, очень давно, орк, то есть, примеси, на вектор вициссимус не влияющие. Вы же сами понимаете, что, с точки зрения магенетики, ситуация...

Товарищ старший майор магенетику, конечно, знал. Знал не только по долгу опасной и трудной службы, но и потому, что каждый школьник Страны Советов обязательно ходил на уроки социобиологии, эту самую социобиологию, особенно магогенетический ее раздел, непременно любил и сильно уважал: иначе было невозможно в первом в мире государстве, полностью изжившем расизм, мнимый, истинный и даже научный.

Если хочешь жить с соседями в мире, будь любезен знать и уважать их особенности.

И вот, по всему получалось, что ситуация — действительно, из ряда вон. Прямые потомки чертей сразу по обеим линиям (если, конечно, на каком-то из уровней в генеалогическое древо не вплелись ветви эльфийских пущ или кустарников бру славных соседей) магенетически не проигрывали в карты, если, конечно, хотели выиграть и умели играть. Не получалось их и обжулить: пальцы шулеров теряли ловкость, идеальная память давала сбой, хитрые механизмы, подающие в нужный момент заранее заряженные карты, ржавели и ломались, поэтому игра всегда шла честно. «Черт ворожит!» - шептались, разумеется, далекие от науки и диалектического метода познания действительности, люди. «Обратно закольцованный вектор вероятностей второго порядка,» - поясняли товарищи более сведущие и образованные. В общем, черти проигрывали шулерам очень редко, и потому с ними, как правило, еще реже садились играть разного рода личности, темные и сомнительные.

Товарищ старший майор сделал вид, что или не помнит важного, или обдумывает ситуацию. Какая-то мысль не давала покоя, здоровенной насекомой мухой мечась внутри ментальной полости и стукаясь, при заносах, об ее стенки. Ситуация, хоть и бывшая почти обычной исходно, страшно что-то напоминала. Что-то такое, из последней сводки.

Семенов, получивший уже ответ, неприятный и отрицательный, воспрял, все же, духом. Старый чекист явственно медлил, что-то обдумывая внутри своей, покрытой спереди и сверху умными залысинами, головы. Какие оперативные комбинации в этот момент рождались в ментальной проекции Эпштейна, Семенов не знал и знать вряд ли хотел: более всего лаборант сейчас надеялся, что умные размышления приведут оппонента к нужному ему, Семенову, выводу. Надеялся, верил и очень нервно — про себя — об этом кого-то просил.

Двое, один — в белой хламиде, другой — в черном клобуке, расположившись за столом где-то очень не сейчас и не здесь, играли в карты. Колода была засаленная, крапленая всеми возможными способами и насквозь известная обоим игрокам.

Именно с ее посильным участием эти двое коротали вот уже двадцать шестой год. Огромный срок, а все потому, что их подопечного — в свое время — не смогли окрестить в церкви: с негодованием отказались прогрессивные родители и не успели ретроградки-бабушки. Тот, что посветлее, так и не увидел положенного правого плеча, темненький - не менее положенного левого, и им оставалось, за неимением устойчивой связи с подопечным, медленно звереть от неизбывной скуки, в миллионный раз раскидывая старую колоду посреди нигде и никогда.

- Пики — козыри! - объявил темненький.

- Не пики, а черви! Ты карту передернул! - парировал светленький. - Еще раз раздавай, не ленись!

- Я не специально, - уточнил темненький. - Носится в воздухе что-то такое, ну, этакое. Вот и сейчас, неужели не чуешь?

Светленький вылетел из кресла и завис над столом. Крылышки, куцые и потрепанные, но, все еще, белые и пернатые, разгоняли воздух с такой же скоростью, как у советского шмеля или южной птицы колибри.

- Чую! Чую, брат! - светленький приземлился обратно, теряя оперение и хламиду, и, будто взамен, стремительно обрастая белым халатом, белой же бородой и зелеными в точечку штанами. На голове его сам собой возник белый обруч с прикрепленным к тому налобным рефлектором. Схожие метаморфозы (зеленый резиновый фартук, такого же цвета и материала перчатки, респиратор) произошли и с темненьким. Кроме того, стремительно поменяла форму, очертание и размер комната в нигде и никогда: теперь она напоминала нечто среднее между кабинетом отоларинголога и прозекторской.

- Это точно можно считать запросом, брат? - уточнил светленький, обращаясь к вечному оппоненту.

- Точнее некуда! Регистрирую: обращение третьего порядка, вынужденное, но искреннее. - Маленький зеленый прозектор вынул из ниоткуда черную доску и заскрипел мелом. - Интенсивность, так, мощность, не принципиально, расход эфирных сил,