Корабль Иштар - Абрахам Грэйс Меррит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Борясь с изумлением, Кентон отрицательно покачал головой.
– Ну, что ж, – печально сказал Джиджи, – Все это делают почки чилкора. И вот я их ищу, – он испустил могучий вздох, – я, который снова хотел бы быть прекрасным в женских глазах.
Он снова вздохнул. Потом одного за другим потрогал спящих рабов концом хлыста Зачеля – даже Сигурда.
– Да, – прошептал он, – да, они спят.
Его черные глаза подмигнули Кентону, лягушачий рот улыбался.
– Ты думаешь, зачем я говорю о таких обыденных вещах, как растения, волосы и лысые макушки, в то время как ты закован в цепи, – сказал он. – Что ж, Волк, это вещи вовсе не обыденные. Именно они привели меня сюда. А не будь я здесь, разве у тебя была бы надежда на свободу, а, подумай? Нет, – сказал Джиджи. – Жизнь – серьезное дело. И все ее части серьезны. И поэтому никакая ее часть не может быть обыденной. Отдохнем немного, Волк, чтобы ты мог постигнуть эту великую истину.
И снова. одну за другой, он перетрогал спины спящих рабов.
– Так вот, Волк, – продолжал он, – теперь я расскажу тебе, как оказался на этом корабле из-за чилкора, его воздействия на волосы и из-за моей лысой головы. И ты увидишь, что от них зависит и твоя судьба. Волк, когда я был ребенком в Ниневии, девушки находили меня исключительно привлекательным. «Джиджи! – кричали они, когда я проходил мимо. – Джиджи, милый, Джиджи, дорогой! Поцелуй меня, Джиджи!»
Голос Джиджи стал забавно меланхоличным; Кентон рассмеялся.
– Ты смеешься, Волк, – заметил барабанщик. – Что ж – мы теперь лучше понимаем друг друга.
И его глаза озорно блеснули.
– Да, – сказал он – «Поцелуй меня!» – восклицали они. И я целовал их, потому что считал такими же привлекательными, каким они считали меня. И по мере того как я рос, эта взаимная привлекательность возрастала. Ты, несомненно, заметил, – самодовольно сказал Джиджи, – что я человек необычный. но когда я перешел от отрочества к зрелости, самой большой моей красотой стали волосы. Длинные, черные, завитые в кольца, они падали мне на плечи. Я заботился о них, смачивал благовониями, и нежные маленькие сосуды радости, которые любили меня, переплетали ими свои пальцы, когда моя голова лежала у них на коленях. Они наслаждались ими, как и я.
А потом я заболел. И когда оправился, мои прекрасные волосы исчезли.
Он замолчал и снова вздохнул.
– В Ниневии была женщина, которая пожалела меня. Именно она смазала мне голову мазью из чилкора, рассказала, как готовить эту мазь, показала растущие кусты. После многих лет… ммм… взаимного влечения… я снова заболел. И снова потерял волосы. Я тогда был в Тире, Волк, и, как мог быстрее, вернулся в Ниневию. Но когда я вернулся, добрая женщина уже умерла, а буря покрыла песком то место, где росли кусты чилкора, которые она мне показывала.
Он испустил чудовищный вздох. Кентон, очарованный, в тайне забавляющийся рассказом, не мог предвидеть подозрительного взгляда после этого меланхоличного излияния. Это уже казалось перебором.
– И тут, прежде чем я смог продолжить поиски, – торопливо продолжал Джиджи, – пришло известие, что женщина, которая любила меня – принцесса, – находится на пути в Ниневию, чтобы повидаться со мной. Какой стыд я испытал и какую боль! Я не мог встретиться с ней со своей лысиной. Никто не любит лысого мужчину.
– Никто не любит толстяков, – улыбнулся Кентон. Говорил он, как ему показалось, на своем языке; во всяком случае барабанщик не понял.
– Что ты сказал? – спросил он.
– Я сказал, – серьезно ответил Кентон, – что для человека с такими превосходными качествами, как ты, утрата волос должна иметь не больше последствий, чем потеря одного пера из хвоста любимой птицы.
– Забавный у тебя язык, – флегматично заметил Джиджи. – В нем так много можно сказать в нескольких словах.
– Ну что ж, – продолжал он. – Я действительно расстроился. Я мог бы спрятаться, но боялся, что воля моя окажется недостаточно сильной, чтобы укрываться долго. Она была очень красива, эта принцесса, Волк. К тому же я знал, что если она узнает, что я в Ниневии, то найдет меня обязательно. У нее были светлые волосы. А между блондинками и брюнетками есть разница – брюнетки ждут, когда к ним придут, а блондинки сами ищут встречи. А в другой город отправиться я не мог – в каждом городе были женщины, восхищавшиеся мной. Что мне оставалось делать?
– Почему ты не надел парик? – спросил Кентон, настолько заинтересованный теперь рассказом Джиджи, что даже забыл о цепях.
– Я говорил тебе, Волк, что они любили играть моими волосами, продевать пальцы в мои локоны, – свирепо ответил Джиджи. – Может ли парик остаться на месте после такого обращения? Нет, если женщины так любят, как любили меня Нет! Нет! Я расскажу тебе, что я сделал. И тут ты увидишь, как связаны мои утраченные волосы с тобой. Верховный жрец Нергала в Ниневии был моим другом. Я пошел к нему и попросил с помощью волшебства вырастить мне снова волосы. Он возмутился, сказал, что его искусство не для таких пустяков.
Именно тогда, Волк, я начал сомневаться в истинных возможностях этих жрецов. Я видел, как этот жрец совершал магические обряды. Он создавал привидения, от которых поднимались мои волосы – когда они у меня еще были. Насколько легче для него снова отрастить мне волосы, не тревожа привидения. Я ему так и сказал. Он еще более возмутился, сказал, что имеет дело с богами, а не с цирюльниками!
Но я уже понял. Он просто не мог этого сделать! Тем не менее я решил его использовать и попросил спрятать меня, чтобы принцесса меня не нашла, и чтобы я, слабовольный, сам не мог пойти ей навстречу. Он улыбнулся и сказал, что знает такое место. Он посвятил меня в последователи Нергала и дал опознавательный знак, по которому, как он сказал, меня узнает и хорошо примет некто по имени Кланет. И взял с меня клятвы, которые нельзя нарушить. Я охотно дал их, считая их временными. Его друга Кланета я счел жрецом какого-нибудь отдаленного храма. В эту ночь я спокойно уснул, а проснулся, Волк, – здесь!
– Это была дурная шутка, – гневно прошептал Джиджи. – И как бы пожалел о ней тот жрец из Ниневии, если бы я мог
