Война или мир - Владислав Савин

Беда была в том, что такими вьетнамские повстанцы были в 1940 году – малочисленными, плохо организованными, без всякой военной подготовки, вооруженными старыми винтовками и пистолетами разных систем – украденными, купленными на «черном рынке», полученными через китайских контрабандистов. К 1945 году Вьетминь стал другим – политика японцев в Индокитае привела к взрывному количественному росту коммунистических отрядов, туда ушли иные солдаты и унтер-офицеры французских колониальных войск и попало какое-то количество французского и японского оружия. В Париже пребывали в благодушии, не веря, что этот сброд может всерьез противостоять регулярной армии, однако очень скоро после советских кораблей в Хайфоне пришла информация о тренировочных лагерях в джунглях, а уже в декабре 1945 года были замечены коммунистические отряды (именно коммунистические, при общей разнородности Вьетминя – подобно тому, как шесть лет назад в Италии русские охотно сотрудничали со всеми, кто против немцев, но накачивали оружием и инструкторами исключительно свои, красные бригады, которые даже присягу приносили «за дело Ленина – Сталина» и имели в штате комиссаров и политработников), вполне прилично обученные и единообразно вооруженные русским и немецким автоматическим стрелковым оружием, пистолетами-пулеметами ППС-43 и пулеметами МГ-42. При том, что прежде у Вьетминя «гочкисы» и «шоши» прошлой войны были великой редкостью – теперь же повстанцы имели и крупнокалиберные пулеметы ДШК, и 20-мм зенитки-«эрликоны», и гранатометы, русские РПГ и немецкие «панцерфаусты», и даже минометы, калибров 82 и 120 мм! И что еще хуже, умели все это применять!

Другой стали организация и тактика партизан. Теперь они подразделялись на местные отряды и ударные части. Первые занимались не столько войной, как поддержанием коммунистической власти в уже находящейся под их контролем местности, и принимали на себя первый удар при карательных операциях. А про вторые сказано выше – уже не ополчение, а вполне приличная легкая пехота, нечто среднее между европейскими и японскими частями такого типа (тактика, за счет обучения русскими, была вполне европейской, бедность материально-технического обеспечения приближала ее к японцам), натасканная на войну в джунглях, имевшая продуманную организацию и вооружение для этой войны. Поначалу таких отрядов у Вьетминя было мало – основной массой было классическое азиатское «пушечное мясо», чья тактика не поднималась выше атак «людскими волнами», а главной ударной силой были «добровольцы смерти», то есть саперы-смертники, расчищавшие закрепленными на телах зарядами взрывчатки проходы в обороне французских частей[23]. Но с течением времени количество ударных частей росло, повышался уровень подготовки основной массы партизан. И была распространена практика, когда раненых ветеранов-«ударников» ставили командирами «территориальных» частей, и они вели с населением интенсивную боевую подготовку – по сути, превращая деревню в тренировочный лагерь, а всех ее жителей – в ополченцев Вьетминя.

С начала 1946 года война пошла по совсем иному сценарию – ударные части мятежников блокировали гарнизоны колониальных войск, после чего посылали к ним парламентеров, предлагая свободный выход в обмен на сдачу им вооружения и военного имущества. Поначалу французские офицеры либо презрительно отказывались от этого предложения, либо вовсе приказывали расстрелять парламентеров. Тогда на гарнизон обрушивался массированный минометный огонь, затем мятежники шли в атаку, применяя правильную тактику русских штурмовых подразделений. Когда от предложения сдаться просто отказывались, коммунисты брали пленных; в случае расстрела парламентеров – нет.

Командиры блокированных гарнизонов по радио просили подмогу. Им высылали механизированные группы быстрого реагирования, состоявшие из танковых, мотопехотных и артиллерийских подразделений. Ввиду специфики рельефа Индокитая выдвигаться они могли только по дорогам. Считалось, что не следует особо бояться засад – так как повстанцы бессильны против бронетехники, пусть и не самой современной по европейским меркам. Так было прежде – теперь же колонны попадали в хорошо подготовленные засады, где танки, бронеавтомобили, грузовики и артиллерийские тягачи подрывались на минах, уничтожались огнем «панцерфаустов», в кузова летели реактивные гранаты русских «рысей», выпрыгивавшие из машин пехотинцы попадали под перекрестный огонь из автоматического оружия. Огромны были потери офицерского состава – у хошиминовцев нашлись подготовленные снайперы, открывшие настоящую охоту на французских офицеров. Сделать с этим ничего не получалось – в заросшем джунглями Индокитае удобных мест для организации засад было столько, что проверять каждое значило гарантированно опоздать.

Усиление тревожных групп привело к совершенствованию тактики мятежников – теперь они ставили управляемые минные поля из старых артиллерийских снарядов, метод саперов еще Первой Великой войны, модифицированный для условий засад во влажных тропиках. На обочине закладывалось сразу несколько десятков фугасных снарядов калибра 105 или 150 мм, вместе с вышибными зарядами, соединенными детонирующим шнуром – с расчетом на одновременные взрывы в воздухе на высоте 3–4 метров, как у немецких выпрыгивающих «шпринг-мин», во время проезда колонны, на всем ее протяжении. Разумеется, саперам коммунистов приходилось приложить большие усилия, чтобы все это соорудить, но у вьетнамцев хватало рабочих рук и усердия, а результат себя полностью оправдывал, практически все пехотинцы и артиллеристы оказывались убиты, ранены или контужены, а оказавшаяся без пехотного прикрытия бронетехника, зажатая на узкой дороге под перекрестным огнем гранатометчиков, была обречена.

После чего перестали быть редкостью случаи сдачи блокированных гарнизонов. Коммунисты повели себя вполне разумно, честно отпуская сдавшихся, – и оказавшиеся перед дилеммой: героически умереть в безнадежном бою или остаться в живых бросив оружие, солдаты и сержанты колониальных войск все чаще выбирали второе. Причем было известно, что ранее проявивших усердие в усмирении мятежников в плен не возьмут – а особо «отличившихся» ждет даже не расстрел, а что-то более жестокое. В результате дисциплина в колониальных войсках падала, а «закручивание гаек» приводило к тому, что участились случаи дезертирства и перехода на сторону коммунистов. Причем были отмечены случаи, когда дезертировали даже немецкие «легионеры»!

Карательные операции по умиротворению мятежных деревень, проводимые в стиле ваффен СС (как уже сказано, в составе «антипартизанских» частей было множество бывших эсэсманов), давали обратный результат – что у месье Хо Ши Мина не было проблем с новобранцами. Мало того, коммунисты ответили террором против французов в Индокитае, методично вырезая семьи французских плантаторов, чиновников, торговцев, технических специалистов. Фактически созданная система колониального управления на Севере оказалась парализованной, поскольку приставить надежную охрану ко всем, кому угрожала опасность, было физически невозможно.

Не оправдался и расчет, что пусть и значительные запасы вооружения и боеприпасов, переданные месье Хо Ши Мину русскими, при столь интенсивных боевых действиях быстро истощатся. Уже в начале 1946 года французская разведка выявила так называемый «контрабандный экспресс». Переброской оружия и боеприпасов по каналам профессиональных контрабандистов – а этот бизнес в Юго-Восточной Азии имеет более чем тысячелетнюю историю – занялась корейская мафия кындаль. Оставалось тайной, на каких условиях русские договорились с корейскими криминальными кланами, но факт оставался фактом, поток оружия и боеприпасов из советской сферы влияния буквально хлынул к мятежникам. Спецслужбы здесь были бессильны – криминальные кланы Азии строятся строго на принципах родственных связей и землячества, у чужака нет ни малейшей возможности туда проникнуть. Срочно организованная береговая охрана была малоэффективна – во-первых, проверить тысячи джонок, ежедневно ходящих по морю в этом районе, физически невозможно, во-вторых, после первых успехов французских пограничников джонки с грузами пошли под охраной вооруженных моторных джонок и быстроходных катеров, имеющих не только крупнокалиберные пулеметы, но и 20-мм «эрликоны». Проблему усложняло всеобъемлющее проникновение криминальных элементов в туземную часть колониальных структур – о каждом выходе в море катеров и патрульных кораблей противник узнавал заранее. Конечно, что-то удавалось перехватить, но, судя по тому, насколько уверенно действовали мятежники Вьетминя, вряд ли это была хотя бы десятая часть грузов.

И была еще одна наглая акция русских, в сорок восьмом. Когда пароход «Сясьстрой», следовавший из Одессы во Владивосток под флагом вспомогательных судов ВМФ и в сопровождении новейших эсминцев «Опасный» и «Отчаянный», в условиях плохой погоды и видимости «сел на мель» у вьетнамского побережья. Причем на месте тут же оказалось большое количество джонок, для помощи «выгрузить часть груза на берег для облегчения судна». Так как погода и впрямь была плохой, в штабе береговой охраны узнали о происшествии с опозданием – и русские эсминцы не дали приблизиться патрульным катерам, угрожая открыть огонь, а когда наземные части все-таки добрались по места высадки, то обнаружили лишь многочисленные обломки деревянной тары и обрывки бумаги в оружейной смазке. На ноту протеста СССР ответил издевательским встречным требованием возместить стоимость груза, злодейски растащенного местным населением. После чего Франции пришлось постоянно держать во вьетнамских водах сильную эскадру, во избежание повторения подобного. Что отнюдь не облегчало тяготы военных расходов для французской казны.