Грешный ангел - Линда Миллер

Он медлил, неторопливо засучивая рукава, и Бонни поняла, что сражение проиграно. Единственный в мире мужчина, способный склонить Бонни к греху и пользующийся этим при каждом удобном случае, стоял сейчас возле лохани с губкой в руках.

Бонни закрыла глаза и прижалась затылком к краю лохани, ее сильные руки безвольно опустились в горячую воду. Она почувствовала, как его рука спустилась по ее бедру.

Губка заскользила по левой груди Бонни, медленно приближаясь к соску. У Бонни перехватило дыхание, когда губка коснулась соска.

– Никогда прежде мне не приходилось мыть мэра, – заметил Элай, намыливая правую грудь Бонни, – скажи, пожалуйста, как тебя избрали?

Бонни открыла глаза и собралась, было вылезать, когда рука Элая, скользнула в воду, раздвинула ее ноги, и ловкие сильные пальцы оказались между ними. Вместо протеста у Бонни вырвался протяжный стон.

Элай засмеялся и продолжал работать пальцами даже тогда, когда другой рукой обмакнул губку и выжал ее, смывая мыло с груди.

– Ты что-то сказала? – насмешливо спросил он.

Колени подогнулись и широко раздвинулись, хотя она и пыталась держать их сжатыми.

– О-о-о.! – вырвалось у нее.

– Можешь рассказать, как тебя избирали, потом, – уступил Элай, – сейчас ты страстно желаешь удовлетворения.

Бонни и в самом деле желала этого, ибо была здоровой молодой женщиной, два года не знавшей мужчину. Поэтому ее желание было исступленным: для Бонни уже не существовало ни приличий, ни доводов рассудка. Почувствовав на груди дыхание Элая она изогнулась, невнятно повторяя:

– Да… о… да…

Ее мокрые руки вцепились в плечи Элая, потом обхватили голову, а когда его губы приникли к соску, слегка покусывая его, она содрогнулась.

Его пальцы продолжали ласкать ее между бедрами, все больше распаляя ее. Бонни бесстыдно поднимала и опускала бедра, отзываясь на ласки его пальцев, проникших внутрь. Потом Элай покрывал поцелуями ее грудь, шею, уши. Вода выплескивалась фонтаном через край лохани. Вдруг Бонни пронзительно вскрикнула, приподнялась, затем со вздохом облегчения погрузилась в воду. Она дрожала, когда Элай вынул ее из воды и взял на руки. Бонни склонила голову ему на плечо, как делала прежде.

Он, казалось, не замечал, что его брюки и рубашка промокли насквозь, и только шепотом спросил:

– Кровать, Бонни? Где кровать?

Все еще слабая от пережитого наслаждения, Бонни сказала, куда идти.

Он очень мягко положил ее поперек кровати и, сняв полотенце, висящее над комодом, стал нежно вытирать Бонни. Он быстро сбросил с себя одежду и стал на колени.

Он ласкал ее груди, стройную талию и атласный живот так, словно видел все это впервые, а не занимался любовью с нею тысячу раз в самых неожиданных, порой совсем не подходящих, местах.

– О Бонни, – вырвалось у него, когда он раздвинул ее колени и, положив руки на поясницу, подвинул ее немного вперед, подготавливая к новому наслаждению, – как ты была нужна мне! Как я хотел тебя!

Бонни дрожала, когда Элай развел влажные завитушки у нее между ногами и стал ласкать то, что открылось его взгляду.

– Сладкая ты моя, – сказал он, его голос, гортанный и хрипловатый, словно взывал к той Бонни, которая принадлежала только ему, и которую он мог любить или бросать, когда захочет. Услышав всхлипывания Бонни, он пустил в ход свои чары.

– Помнишь ресторан в Ньюпорте? – спросил он, – у нас был отдельный кабинет и я целовал тебя… так, нет, вот так…

Бонни затрепетала от поцелуя, ее пальцы неистово вцепились в волосы Элая, и из горла вырвался низкий вопль, казалось, не менявшийся с самого сотворения Евы. Он сильными руками схватил ее груди, лаская и теребя соски, пока их розовые кончики не набухли.

Несмотря на страстность и опытность Элая, оргазм у Бонни наступал медленно, пока в любовную игру не вовлекался каждый нерв, каждая частица ее тела. Когда же наконец, пришло удовлетворение, Бонни почувствовала и пресыщение.

Тогда Элай лег рядом, и она гладила его широкую грудь, ожидая, когда восстановится его дыхание и расслабится низ живота. Несмотря на дважды пережитую кульминацию, Бонни все еще чувствовала себя неудовлетворенной. Она хотела вновь испытать экстаз, хотела, чтобы Элай вновь овладел ею. Бонни прошептала слова, которые, как она думала, никогда уже не сорвутся с ее губ:

– Я хочу тебя, Элай. Возьми меня…

Бонни почувствовала, как его грудь затряслась от смеха.

– Ты всегда была настойчивой, – сказал он, но к ее удивлению, сел рядом вместо того, чтобы лечь на нее.

Выражение тревоги в глазах Бонни еще больше развеселило Элая.

– Не беспокойся, любимая, – сказал он. – Я очень хочу тебя. Но если я сейчас лягу на тебя, то, вероятно, никогда уже не встану. – Элай помолчал и, полюбовавшись на Бонни, восхищенно кивнул головой. – Иди сюда, – позвал он.

Она подвинулась, чтобы встать перед ним, и он снова начал ласкать ее. Наконец Элай посадил Бонни к себе на колени, широко раздвинул ее ноги, и вошел в нее с той нежностью, которая всегда отличала его любовные игры. До каких бы пределов не доходила их страсть, он никогда не делал ей больно.

Их крики слились, когда Бонни стала приподниматься и опускаться на коленях Элая, подчиняясь движениям его рук и бедер. Он целовал ее груди, губы, лаская лицо, плечи и живот. Она резко задвигалась, стремясь к кульминации, и удовлетворение было таким полным, что Бонни упала в изнеможении.

Они отдыхали и любили друг друга. И снова отдыхали, пока не наступила глубокая ночь. Тогда Бонни заснула, прижавшись к Элаю, обессиленная и счастливая.

Светало, но Элай не спал. В окно он видел звезды, мерцающие, как серебряные огоньки. Постепенно они потускнели, и Элай провел ладонью по глазам, стыдясь своих слез, хотя Бонни спала и не могла видеть их.

Он не должен был приезжать в Нортридж, даже из-за Розмари и этого проклятого завода. После этой ночи он, возможно, никогда не сможет относиться к Бонни по-джентельменски.

Она прижалась к нему во сне, нежная и душистая, и его передернуло от боли, когда он подумал, что Бонни – одна из женщин Даррента, торгующих собой. Элай не верил, что в «Медном Ястребе» она только танцует, хотя, видит Бог, он больше всего хотел верить в это.

Слезы все лились из его глаз. Элай осторожно встал с кровати, нашел свои вещи и медленно оделся. Он долго смотрел на Бонни с горечью в душе, в лунном свете Элай отчетливо видел контуры ее фигуры, блестящие волосы, длинные ресницы. Боль, которую испытывал Элай, была несравнима ни с чем, что он переживал прежде.

Он вспомнил, кем прежде была Бонни. Она отдалась ему так же, как отдалась бы любому, кто заплатил бы ей. Ее неистовое сопротивление – обычный прием, часть ремесла, как и возгласы счастья, мольба и умение удовлетворять любые его капризы. Она никогда не вела себя так во время замужества, да он и не просил об этом. Так, где же Бонни научилась этому?