Маска Ктулху - Август Дерлет

И все же каким-то невероятным образом смысл дедовых слов был мне понятен. Он сказал нам очень мало, почти ничего; как я потом винил себя, что не понял сразу, чем занимался наш дед, а ведь он искал тот самый порог, о котором писал Леандр, чтобы его перешагнуть! Запутавшись в потоке информации о древних богах и мифических существах, о всех этих Ктулху, Итакуа и Старших Богах, я не заметил главного — явных признаков, указывающих на тот вывод, к какому пришел мой дед, а может быть, я просто боялся об этом думать?

Повернувшись к Фролину, я поведал ему обо всем, что знал, стараясь говорить как можно яснее. Он слушал молча, изредка задавая вопросы; и хотя кузен побледнел при упоминании мною некоторых подробностей, мне кажется, он поверил всему, что услышал от меня. Все это говорило только об одном: нам предстояло очень многое выяснить и о нашем дедушке, и о происходящем в доме, однако в тот момент я этого еще не понимал. Очень скоро, однако, мне стало понятно, почему Фролин с такой готовностью принял мои не очень-то внятные объяснения.

Где-то на середине моего рассказа он вдруг перестал задавать вопросы и начал к чему-то прислушиваться; заметив это, я замолчал и тоже напряг слух.

«Ветер шумит в ветвях деревьев, — подумал я. — Наверное, будет буря».

— Слышишь? — дрожащим голосом прошептал Фролин.

— Нет, — тихо ответил я. — Ветер шумит.

— Вот именно — ветер. Я тебе о нем писал. Слушай.

— Перестань, Фролин, возьми себя в руки. Это всего лишь ветер.

Он бросил на меня жалостный взгляд и, подойдя к окну, поманил меня к себе. Когда я подошел, он молча кивнул на окно, за которым сгущалась ночная тьма. Сначала я ничего не увидел, затем, привыкнув к темноте, начал различать ветви деревьев и беззвездное небо. И вдруг я все понял.

Хотя за окном ревела буря, деревья стояли совершенно неподвижно — не колыхался ни один листочек, ни одна верхушка, ни веточка!

— Господи боже! — воскликнул я, отшатываясь от окна.

— Вот видишь, — сказал кузен, подходя ко мне. — Такое случалось и прежде.

Мы молча стояли, словно чего-то дожидаясь. Шум ветра не стихал; наоборот, в эту минуту он взревел с новой силой, словно пытался оторвать дом от земли и сбросить его с холма в долину. Едва я об этом подумал, как почувствовал, что дом и в самом деле слегка подрагивает. «Странная дрожь, — подумал я, — дом словно дрожит от страха». Вместе с домом мелко, почти украдкой, подрагивали и картины на стенах. Я взглянул на Фролина, который стоял неподвижно, прислушиваясь к шуму ветра; вид кузена говорил о том, что это еще не все. Между тем рев ветра перешел в дикий свист и вой, сопровождаемый звуками музыки, которые я сразу не расслышал. Музыка была похожа на ту, которую мы слышали раньше, только теперь к флейтам присоединились какие-то струнные инструменты, и звучала она гораздо яростнее и пронзительнее, словно впитав в себя некое невыразимое зло. Внезапно рядом с домом послышались чьи-то тяжелые шаги, словно в самом центре бури топало какое-то огромное существо, медленно приближавшееся к дому; одновременно в комнате резко похолодало.

Эта ночь выдалась довольно теплой для сентября в северном Висконсине, к тому же дом был построен вполне добротно. И все же, вместе со звуком тяжелых шагов, температура в доме начала быстро падать, так что нам с Фролином пришлось спешно натянуть на себя теплую одежду. Но и это было еще не все, судя по реакции Фролина, который по-прежнему чего-то ждал, стоя у окна и изредка поглядывая на меня — взгляд его был красноречивее всяких слов. Не помню, сколько времени мы простояли в комнате, вслушиваясь в дикое завывание ветра.

Внезапно Фролин схватил меня за руку и хрипло прошептал:

— Вот! Вот они! Слушай!

Темп дьявольской музыки внезапно замедлился — с пронзительного крещендо он перешел в мягкое диминуэндо, — и в ней появился какой-то невыразимо приятный, сладкозвучный и немного меланхоличный напев, хотя былое ощущение вселенского ужаса при этом не исчезло. В то же время откуда-то из глубины дома послышались голоса, исполнявшие некую торжественную песнь; нам показалось, что пение доносится из кабинета.

— Господи помилуй! — воскликнул я. — Что на этот раз?

— Это все дед, — спокойно ответил Фролин. — Призывает существо, и оно начинает петь. — Он закрыл глаза и тряхнул головой. — Будь они прокляты, эти дядюшкины бумаги, хоть бы они сгорели!

— Слушай, кажется, можно разобрать слова, — перебил я кузена, прислушиваясь к пению.

Действительно, звучали слова, только вряд ли те звуки можно было назвать словами: из кабинета доносилось что-то вроде бессвязного бормотания, словно какое-то жуткое чудовище выкрикивало страшные, бессмысленные звуки, пытаясь изобразить человеческую речь. Я тихо приоткрыл дверь своей комнаты; звуки сразу зазвучали громче, и тогда я понял, что звучит не хор, а один голос, каким-то образом создававший иллюзию многоголосья. Слова — вернее, кошмарные звуки — напоминали звериный вой:

«Йа! Йа! Итакуа! Итакуа кф’айак вулгтмм. Йа! Ухг! Ктулху фхтагн! Шуб-Ниггурат! Итакуа нафлфхтагн!»

Внезапно ветер завыл еще сильнее, еще пронзительнее; казалось, дом вот-вот взмоет в воздух и улетит в никуда, нас с Фролином подхватит вихрь, и через некоторое время найдут лишь наши безжизненные тела. Охваченный страхом и удивлением, я внезапно вспомнил о дедушке и, на ходу кивнув Фролину, побежал вниз, полный решимости защитить старика от страшной твари. Но едва я подбежал к кабинету, как все стихло, словно кто-то нажал на невидимую кнопку, и дом разом погрузился во мрак и тишину, испугавшую меня сильнее, чем адский вой ветра.

Тихо толкнув дверь, я увидел дедушку.

Он по-прежнему сидел в кровати, только на этот раз его глаза были открыты. Чуть склонив голову набок, он неотрывно смотрел на огромную картину, висевшую на восточной стене.

— Ради бога! — воскликнул я. — Что это было?

— Надеюсь скоро выяснить, — торжественно и серьезно произнес дед.

Видя его спокойствие, я также немного успокоился и вошел в кабинет; Фролин не отставал от меня ни на шаг. Я склонился над дедом, пытаясь привлечь его внимание, но он упорно смотрел на картину.

— Что ты делаешь? — резко спросил я. — Что бы это ни было, оно очень опасно!

— Я исследователь, мой мальчик, — ответил дед, — разве исследователи боятся опасности?

Что верно, то верно.

— Я хочу умереть в пути, а не в своей постели, — продолжал он. — Что же касается этих звуков — не знаю, что именно вам удалось расслышать, — этого я пока объяснить не могу. Однако обращаю твое внимание на странное поведение ветра.