Люби меня по-немецки (СИ) - Лель Агата

— Кажется, я предупреждала насчёт рук.

Бурчу, но не могу не признать, что прикосновение приятное и такое… уместное. Будто его ладонь ещё при рождении шла комплектом к моим рёбрам, потом отделилась, где-то поблуждала, и вот, наконец, вернулась на своё законное место.

— Руку убери, — шиплю для порядка, и не могу сдержать улыбку, когда он притягивает меня к себе ещё ближе.

— Прекрати ворчать, амазонка, — колючая щетина приятно щекочет ухо и отстраняется: — Мама, тётушка, рад вас видеть.

Только сейчас замечаю, что навстречу нам плывут две кумушки, о чём-то шушукаясь и одобрительно кивая.

— Ну наконец-то, мы вас уже заждались, — мама стискивает меня в быстрых объятиях и сосредотачивает всё внимание на моём спутнике, вырядившимся словно на поход в филармонию.

— Олег к нам прямо с важной встречи, переодеться не успел, — оправдываю фальшивого кавалера.

— Ничего страшного, попрошу у Яши свитер, жаль запачкать копотью столь элегантный наряд, — расплывается в улыбке тётя Тамара и сразу же начинает привычно суетиться: — Вы пока проходите на задний двор, первая партия мяса как раз подоспела. Конечно, мы учли ваши вкусы, Олег, для вас отдельное меню.

Курт бросает на меня вопросительный взгляд, а я как ни в чём не бывало беру его за руку и тяну на аромат поджаренного на костре ягнёнка.

— Пришлось рассказать им несколько ты привередлив в еде. Собственное меню — такая часть.

Первый, на кого я натыкаюсь оказавшись на заднем дворе — это отец. Подвернув рукава выходной клетчатой рубашки, папа неспешно переворачивает мясо и искоса посматривает на будущего зятя. Не слишком довольно, должна заметить. В любой другой ситуации дресс-код от Диор наверняка привёл бы его в эстетический восторг, но сейчас, в неформальной обстановке, Ганс действительно выглядит нелепо. Уверена, папа уже окрестил его мысленно пижоном и, судя по суровому взгляду, добавил ещё парочку нелестных эпитетов.

Подхожу к родителю и целую пахнущую дымом от костра щеку.

— Здравствуй, па, помнишь же Олега?

— Его забудешь, — бурчит отец, но протягивает-таки сильную ладонь хирурга для рукопожатия Гансу.

— И я рад встрече. Крутые подтяжки.

Папа багровеет но, не теряя достоинства, жмёт длинные пальцы Курта, после чего извиняется и возвращается к мясу.

Надеюсь, очень больно стиснув локоть Рейнхарда, увижу его в сторону:

— И какого хрена? Вообще-то, это мой отец!

— Не помню, чтобы подвергал этот факт сомнению.

— Олег бы никогда не сказал о подтяжках!

— Уверен, уж от него бы твой папа точно был бы в полном восторге. Но почему-то здесь сейчас я, а не он, — с довольным лицом складывает на груди руки.

— Ты же сам напросился!

— Но ты могла бы это разом пресечь, но ведь не стала. Признавайся, запа́ла? — в кофейных глазах пляшут дьяволята, увлекая и меня в этот хаотичный танец безумства.

Но меня так просто не сломить.

— Чёрта с два! Я, вообще-то, замуж скоро за Олега выхожу! — выпаливаю железный аргумент, и губы Рейнхарда расплываются в ироничный усмешке:

— И поэтому ты привела на знакомство с родителями меня? Забавные традиции.

Резко торможу у лысеющего шиповника и тычу указательным пальцем в обтянутую белой рубашкой грудь:

— Да будет тебе известно, я сама не в восторге от всей этой ситуации. Я сглупила, потащив тебя тогда в "Бристоль", в чём честно потом призналась. И я бы ни за что не взяла тебя на эти шашлыки, если бы ты сам это не подстроил. Я понятия не имею, для чего тебе всё это, какая у тебя цель, но знай — ты это не получишь.

— Кто бы говорил! Вообще-то, это тебе от меня что-то нужно и, судя по раздевающему взгляду…

— Слишком много на себя берёшь. Ты не в моём вкусе.

— А ты меня ещё не пробовала, — и смотрит так, что даже черти в аду закупили мазь от ожогов.

Сочные губы, сложенные в ироничный усмешке оказываются в критической близости от моих губ, и я как космонавт без скафандра оказываюсь беззащитной в плену его пылающих гипнозов.

Шум листвы, стрекот сверчков, треск костра — всё это словно тонет в кофейной гуще его глаз, и предательская мысль: ну, целуй же…

— Как это ми-и-ило! — тянет тётя Тамара, удерживая в руках пёструю салатницу. — Ну настоящие голубки, искры так и летают.

Тяжело дышу и с силой увожу взгляд от манящих губ напротив. Мозг как желе, колени тоже. Что это, чёрт возьми, было? Я чуть не поцеловалась с Куртом.

Я хотела поцеловаться с Куртом!

"И хочешь до сих пор. Проверь трусики", — мерзко хихикает мысленная Диана, и я готова сгореть от стыда, потому что она права.

Олег. Нужно срочно позвонить Олегу, сейчас же! А лучше уехать. Из этой усадьбы, из Москвы, России. Подальше от него. Волна напалма не так опасна, как его близость.

— Молодёжь — к столу, — зазывает дядя Яша из беседки, и мы с Гансом как два бионических робота синхронно шагаем на зов.

Приходит папа с решёткой полной сочного мяса, тётя Тамара суетливо раскладывает закуски, мама возится со стопкой салфеток, а дед, которого я только замечаю, подливает себе из графина сливовой наливки. Судя по косым глазам — далеко не первую стопку.

— А вот и я, заждались? — в беседку заходит Вика, и, судя по сбивающей с ног удушающей волне мускуса и чайной розы, сестра ненароком угодила в ведро немыслимо вонючих духов.

Окидываю взглядом фигуру малышки. Сколько ей там? Восемнадцать? Судя по размеру декольте — не менее двадцати одного. А в купе с алой помадой и макияжем смоки — все тридцать.

— Мамуль, можно я здесь сяду? — щебечет сестричка и плюхается на место рядом с Куртом, "случайно" задевая его бедро обтянутым красным лоскутком ткани задоорешком.

Мне кажется или подросшая детка подбивает свои грудастые клинья к моему жениху? Ну, не моему, конечно, но она-то думает, что к моему!

— Милая, тебе не кажется, что ты оделась немного… откровенно, — хмурится тётя Тамара, и я прямо-таки выдыхаю: значит, во мне говорила не ревность, а действительно здравый смысл.

— Откровенно? Разве? Честно говоря, накинула первое попавшееся, — хлопает густо накрашенными ресницами Вика и так елейно: — Вы не передадите мне корзину с булочками, Олег?

Точно подбивает. Вот маленькая хищница, от кого только набралась!

Глупо, конечно, но я ощущаю колючий укол ревности. Пусть Ганс и не мой парень, но сегодня фиктивно мой, это же недопустимо вести себя так… развязно. Всё-таки мы сёстры.

Да, мне тридцать, ей восемнадцать, она ему однозначно больше подходит, но… Стоп! Что это за мысли такие дурацкие в голову лезут? Вечеринка закончится, мы разъедемся в разные стороны, и там хоть трава не расти. Пусть делает, что захочет и с кем захочет.

… но вспоминая сейчас близость его губ, снова ощущаю волну электрического озноба вдоль позвоночника.

— Олег, возьмите пуловер Яши, а то запачкаете костюм. Он новый, даже бирку не снимала, — протягивает тётя через стол свёрнутую тряпку болотного цвета, и Курт послушно натягивает безобразие через голову. Утонув в дядином свитере, как в плащ-палатке, садится на место и подмигивает мне. А я снова пялюсь на его губы, поражаясь, почему раньше не замечала какие они красивые. Полные, но не женские, чётко очерченные и такие…

— Кажется, скоро ливанёт, — смотрит на небо дядя Яша. — Здесь всегда так — светит солнце и через полчаса всё разительно меняется.

Небо с южной стороны действительно стремительно темнеет, но мне как-то плевать на метаформозы с погодой, я искоса посматриваю на профиль Рейнхарда, вмиг растеряв весь боевой пыл.

— Давайте уже выпьем за долгожданную встречу! — поднимается с места мама, не забыв предварительно толкнуть отца локтем в бок. Тот неохотно берёт бокал с наливкой, не сводя сурового взгляда с моего жениха. — Я так счастлива, что мы выкроили время и собрались все здесь. Особенно вы, Олег, мне, право, дико неловко, что мы выдернули вас с важного совещания. Это по поводу того немца, что дурачит сотни девушек? Ульяна мне рассказывала. Массовый иск, ну надо же.