Неосторожный гений - Лана Тихомирова

- Снимите вахню с головы, и все пройдет! - улыбнулся леший.

Фигура проступила передо мной явственно во всех деталях. Я видела профиль мужчины. Особенно выделялся прекрасно вылепленный гордый нос, переломанный в нескольких местах. Тонкие губы его обнажили в улыбке крепкие белые ровные зубы. На подбородке кудрявилась черная бородка. Все остальное видно я не видела, так как на голове у человека была безобразных размеров рыба. Рыба была живая, серебрилась чешуей, моргала глазами, только что не была плавниками и хвостом. Жабры ее плавно двигались, словом рыба чувствовала себя комфортно.

Мужчина с рыбой на голове протянул руку к хвосту чудовища и потянул. Рыба присосалась намертво и только недовольно хлопала глазами. Мужчина потянул сильнее двумя руками, ничего не помогало.

- Дайте-ка я. Мне сподручней, - сказал леший и, кряхтя, поднялся. Некогда он был очень сильный малый, высокого роста. Руки у него тоже были длинные с широкой ладонью. В плечах и спине былой силы не было, но старичок явно был жилистый. Нарочито горбясь, старик проследовал за спину своего несчастного пациента. Тут меня осенило. Леший и мужчина с рыбой были родственниками. Родство их выдавали носы. Они даже поломаны были одинаково.

Старик схватился обеими руками за рыбий хвост, ногой уперся в спину мужчине и потащил на себя. Рыба тревожно шевелила зрачками. Леший краснел и пыхтел. Улыбка с губ пациента так и не сходила, как будто приросла намертво. Наконец, рыба поддалась и стала слезать с ужасающим скрежетом с головы мужчины.

Наконец, со звуком, достойным пушечного выстрела, рыба слетела с головы мужчины, на пол полетели все. Рыба не закрывала рот, из ее пасти сочилось что-то красное и серое, глаза постепенно стекленели и только жабры судорожно раскрывались. Немного подергавшись, ужасная рыба прекратила свое существование.

Увидеть лицо рыбьей жертвы целиком мне так и не суждено было. Мужчина упал уже мертвым. Половина его головы осталась во рту рыбы. Вокруг пострадавшего медленно расползалось пятно ярко-алого цвета.

Старик чесал в затылке одной рукой, другой все еще держал серо-голубой хвост мертвой рыбы.

- Не всем удается пережить снятие вахни, - пожал плечами он и вдруг прямо посмотрел на меня, в глазах его блеснула отдаленно знакомая лукавинка, он запрокинул голову и рассмеялся раскатистым басом. Хохот его прервался так же внезапно, как и начался. Теперь его глаза глядели из-под копны курчавых, непонятного цвета волос настороженно и даже испуганно. Старик мрачно сказал:

- А третий день настал!

С этими словами он бросил рыбий хвост и погрузил пальцы обеих рук в свою грудную клетку. Крича от боли, он стал раздвигать кожу, мясо и кости, чтобы продемонстрировать мне свои легкие. Смотреть на это было невозможно, я отвернулась.

- Смотри! Смотри! У меня нет туберкулеза! - громыхало над моим ухом. Инстинктивно я повиновалась, а когда открыла глаза, то увидела его розовые, почти младенческие легкие перед самым своим носом. С воплем я отскочила от него и уперлась спиной в стену.

Только тогда я поняла, что мы существуем в некоем пространстве, где ничего нет, только белое полотно, способное принимать различные очертания. Но это место не было пограничьем.

Старик моего крика испугался, запахнул грудную клетку, как халат, и воровато оглядываясь, побежал прочь, оставив меня на попечение трупа и дохлой рыбы.

Я сделала шаг вперед и не успела оглянуться, как вдруг очутилась в какой-то комнате. Она была мне смутно знакома. На одной стене зеркала, напротив окна. Был даже занавес своеобразный. Пол паркетный, блестящий. В комнате были шкафы и пианино. Вдоль окна выстроились детские стульчики.

У одного из шкафов, сгорбившись, стоял некто. Я медленно двигалась по направлению к нему. Мыслей в голове не было, я шла по собственной воле, я хотела идти к этому человеку.

Откуда-то в моей руке оказался алмазный резец, маленький круглый прозрачный диск настолько острый, что я боялась порезаться сама. Мне очень хотелось, чтобы тот человек, который сейчас рылся на нижней полке шкафа лег спокойно на пол и больше никогда не шевелился, никогда не мешал мне. Это было тогда вполне естественно.

Мне удавалось настучать обувью по полу. В какой-то момент, я остановилась и тихо сняла жесткие больничные тапки, пошла дальше босиком. Широкая светло-серая пижама, которая была мне велика раза в три, мягко шелестела, но жертва моя этого не слышала.

Я оказалась совсем рядом с ним и занесла руку, чтобы опустить ее под самое его ухо.

Человек вдруг развернулся и сильно схватил меня за запястье. Я не знала этого мужчину, но определенно где-то видела. Из-за маленького блестящего пенсне на меня смотрели небесно-голубые глаза. Высокий лоб прикрывали черные кудри, которые чуть-чуть топорщились на висках.

- И зачем тебе это? - гулким басом спросил меня мужчина и улыбнулся. Его курчавая бородка под нижней губой встопорщилась.

Говорить я почему-то не могла. Мужчина широкой ладонью сжал мне руку, я поранилась алмазным резцом и выронила его.

- Я перевяжу, - сказал он и вынул из шкафа вазон с мороженым, поставил его под мою руку. Кровь капала на белое, я заворожено смотрела на это.

- Ты хотела меня съесть, а теперь я съем тебя, - назидательно и повелительно сказал он. Кровь сама собой остановилась, и мужчина обнял меня, приподнял над полом и повернулся.

Грянул вальс, не обычный, а раза в полтора быстрее. Мы оказались на старомодной танцплощадке, вокруг цвели белым сады, а мужчина учил меня танцевать. На мне почему-то было белое в красный горошек платье с таким же красным атласным поясом.

- Не стоит больше так делать! - назидательно сказал он мне на ухо, - Больше не будешь так делать?

Я помотала головой.

- Вот и умница! - он отпустил меня, повернув пару раз вокруг своей оси. Вальс оглушил меня, белые лепестки под порывом какого-то ветра полетели бешеной метелью. Я остановилась и посмотрела на танцплощадку. Она была очень далеко, и мужчина на ней казался совсем крошечным. Из-за лепестков почти не было его видно.

Глаза мои раскрылись. Первое что я увидела - портрет доктора. Значит, я спала. Со мной бывает: прикорнула на дежурстве, все так делают. Я выпрямилась и похрустела суставами. На часах было двадцать минут четвертого. За окном темно, ночь. Ночное дежурство? А я и забыла, что сегодня должна выходить в ночное.

Значит, все, что было, мне приснилось? Все было так логично, а мне все приснилось. Последние сны, конечно, из ряда вон, но это и доказывает, что все предыдущее тоже было сном.

Не было никакого заявления, никаких стихов. Меня правильно не покидало ощущение дурного сна. Невероятно, чтобы все, что случилось, было правдой.