Неоновый мираж - Макс Коллинз

Ее глаза округлились.

– Значит, очень может быть, что Джинни добывала информацию для Гузика.

– Совсем не обязательно. Адонис заправляет на Восточном побережье, а Вирджиния Хилл много лет находилась именно в Калифорнии. Участие в киносъемках, организация приемов... Она выполняет роль связного, посыльного у гангстеров. Мотается между Нью-Йорком, Чикаго и Голливудом с кучей денег. Это не секрет.

– Тогда... Она могла действовать в интересах этого Багси Сигела, когда пришла ко мне.

– Вполне возможно, если она его знает. Скорее всего, она с ним знакома, так как этот парень возглавляет на Западном побережье филиал развернутой гангстерами информации о бегах и скачках. Когда я говорю о гангстерах, я не только имею в виду местное отделение Синдиката на Западном побережье. Я также имею в виду гангстеров с Восточного побережья... А там есть крутые ребята, которые и Гузика заткнут за пояс.

– Ты должен выяснить, Нат.

– Выяснить что?

Она сжала руку в кулак.

– Кто из них – Сигел или Гузик – попытался убить моего дядю!

– По большому счету это не имеет принципиального значения.

– Как ты можешь говорить подобные вещи?

– Да, именно так. Твой дядя должен продать свою фирму, чтобы остаться в живых. Если он не захочет этого сделать, его обязательно убьют, – если Сигел не достанет его, то в конце концов его достанет Гузик.

– Ты хочешь сказать, что дядя Джим в любом случае проиграет?

– Нет, отчего же. Он сможет выиграть – и много! Он уже миллионер. Он выиграет, если продаст свое дело Гузику за большие баксы и уйдет на покой.

– Ты тоже не стал бы бороться за свой бизнес, если бы тебе угрожали?

– Если бы я был шестидесятипятилетним миллионером, не стал бы!

По ее глазам было видно, что какая-то мысль не дает ей покоя. Она сказала:

– Ты знаешь, Вирджиния все еще в городе...

– Держись подальше от нее...

– Она всегда была моей подругой. Я не могу поверить, что она хотела использовать меня в каких-то... криминальных целях.

– Да, трудно себе представить, что Вирджиния Хилл может использовать кого-то в криминальных Целях.

Мое замечание вызвало у нее улыбку.

– Почему я люблю тебя? – спросила она, продолжая улыбаться.

– Наверное, все дело во мне?

– Посмотрим, – сказала она, и ее маленькая нежная ручка проскользнула под мое одеяло.

– Дохлый номер, – сказал я. – Ты вряд ли найдешь там что-нибудь интересное!

– О? А это что?

Она легла на меня и захватила своими губами мои губы. И я сказал всем клеткам своего тела: просыпайтесь! Мы еще полны сил. Руками я обхватил ее маленькие плотные ягодицы и крепко прижал к себе. Затем она чуть-чуть приподнялась, и я вошел в нее. Я не могу передать свои ощущения словами. Это было божественно.

– Мне, наверное, надо что-то использовать, – сказал я, продолжая движения.

– Ничего не надо, – простонала она. – Ты женишься на мне, если я забеременею.

– Я могу это сделать и без этого, – сказал я.

Потом мы ничего не говорили. Мы наслаждались друг другом. Эта чертовка все-таки растормошила меня, несмотря на сегодняшнюю пальбу, Джейка Гузика, мой визит с резиновой дубинкой к Тендлару, гангстера с раскроенным черепом у меня в номере. Но теперь все это не волновало меня. Я парил в небесах...

Глава 8

Во вторник после полудня, примерно в половине четвертого, Друри заехал за мной в офис. Он приехал в автомобиле без полицейских опознавательных знаков, и мы направились на юг на Стейт-стрит в Бронзевилль. Мы остановились в том же квартале, где за сутки до этого на Рэйгена было совершено покушение, и припарковали машину недалеко от той самой аптеки с выбитым окном. Сейчас окно наспех было забито картонным щитом. Темнокожие прохожие бросали на нас враждебные, подозрительные взгляды: несмотря на то, что наш автомобиль не имел полицейской атрибутики, всем было очевидно, что мы «фараоны». Друри повел меня в одну из местных пивных.

Она размещалась в кирпичном здании с обшарпанными и потемневшими стенами. На них виднелись следы содранных афиш и предвыборных плакатов, на обрывках которых все еще можно было разобрать слова «судья», «член городского совета», «мэр». Выше, чуть ли не на полстены, красовалась реклама кока-колы с призывом отведать этого напитка с неповторимым вкусом. Еще выше деревянными красными буквами было выведено название самого заведения – «Хай лайф». У входа на деревянном ящике сидел мальчишка-негр лет десяти. На нем были шляпа-котелок, клетчатая рубаха и широкие коричневые брюки. На столике перед ним были разложены мешочки с земляными орехами. На ценнике карандашом было выведено: пять центов. Я выбрал один из мешочков, протянул торговцу десятицентовую монету и подождал, пока он даст сдачу.

Мы вошли: Друри впереди, я за ним. Внутри было темно – это относилось как к освещению, так и к клиентам заведения. Я сразу понял – по тому, как головы сидевших в баре повернулись в нашу сторону, – что мы с Друри были первыми белыми, которые переступили порог этого заведения. Слева от нас тянулась стойка бара, у которой находилось человек десять; справа располагались столики со стульями, в это время они были пустыми. В конце зала была эстрада для оркестра и маленькая танцевальная площадка. Музыкантов в этот момент в зале не было. Местные темнокожие завсегдатаи молча рассматривали нас, двух белых парней, так неожиданно возникших здесь.

Бармен был высоким, долговязым, лысым мужчиной в черной рубахе. Сзади него, вдоль стены, выстроились в несколько рядов картонные ящики с пивом. Сверху на них были поставлены несколько бутылок виски. Стоявшие у стойки пили пиво – прямо из горлышек холодных, запотевших бутылок.

В дальнем углу пивного зала, рядом с местом для оркестра, за столиком сидел сам Сильвестр Джефферсон – негр-полицейский, известный под именем «Террора Саут-Сайда» или же «Питера-Двухстволки». Его боялись и уважали в Бронзевилле; впрочем, в этом квартале это значило одно и то же. Я знал его немного. Он служил в полиции с середины 30-х годов, между нами за это время было несколько незначительных стычек.

Пит был негром приятной наружности, но его округлое лицо почти всегда имело несколько угрюмое или же печальное выражение. Внешне он чем-то походил на знаменитого боксера Джо Луиса. Он носил щегольские усики в виде небольшого прямоугольника над верхней губой, был плотного телосложения и, возможно, чуть-чуть полноват. Но это не бросалось в глаза. На нем была белая сорочка, песочного цвета костюм и широкий полосатый галстук. На столе, рядом с откупоренной бутылкой пива и наполовину наполненным бокалом, лежала широкополая шляпа.

Он слегка улыбнулся, как только мы приблизились к нему, привстал, приветствуя нас, и жестом предложил сесть. Друри, сказав «привет», отправился к бару за пивом для всех нас. Мы с Питером обменялись рукопожатиями. Его пиджак был расстегнут, так что выглядывали два нагана, висевшие с обоих боков на перекрещенных ремнях.

– Это, Пит, самые большие револьверы из всех, которые я когда-либо видел, – сказал я, усаживаясь за стол. Он ухмыльнулся и, вытащив наганы, положил их перед собой. Оба револьвера были никелированными, и, хотя света в зале, где мы сидели, было явно недостаточно, на их металлической поверхности заиграли серебристые блики. Один из револьверов имел перламутровую рукоятку и шестидюймовый ствол, другой – коричневую рукоятку и трехдюймовый ствол.

– Ты по-прежнему таскаешь свою девятимиллиметровую рухлядь? – спросил он, откинувшись на спинку стула.

– Увы, да, – ответил я. – Сентиментальная привязанность.

Он прищурил глаз и направил указательный палец в мою сторону:

– Плохая примета. Это тот самый пистолет, из которого твой отец выстрелил в себя?

– Да.

– Ты носишь его, чтобы быть уверенным, что сам не воспользуешься своей пушкой с такой легкостью?

– Возможно, так. Я бы не хотел, чтобы для меня вопрос жить или умереть решался простым нажатием курка.

– Я вот что скажу тебе, – ответил он, любовно похлопывая перламутровую рукоятку револьвера. – Тебе ничто не должно мешать, когда появится необходимость применять свою пушку. Ты не должен задумываться над тем, стрелять или не стрелять, и вспоминать, что из этого пистолета твой отец когда-то выстрелил в себя. Все это лишнее, Геллер.

– Ты можешь иметь свою точку зрения, Пит. Но я несколько раз бывал в перестрелках и, как видишь, до сих пор жив.

Он, словно не слыша меня, продолжал:

– Это похоже на случай, когда я как-то ехал после службы по 35-й улице. Вместе со своим другом Бобом Чиллером, владельцем похоронного бюро. Я услышал крик и увидел убегавшего парня лет девятнадцати; у него в руке был наган. Я приказал ему остановиться, но он нырнул в переулок; я бросился за ним; он начал стрелять. Я подумал: один черт, со мной этот приятель, значит, работенка ему найдется, кто-нибудь из нас – я или тот парень – станет его клиентом. В общем, этот парнишка заскочил в одну забегаловку и заперся в сортире. Я ему кричу: давай выходи. А он мне: пошел, мол, черномазый. Ну, и мой малыш, – он похлопал револьвер с коричневой рукояткой, – сделал из дверей решето. Парень затих. Ну, я вошел, он был почти готов. Смешная вещь – я его тащу оттуда, вся его грудь в дырках, а он еще продолжает пыхтеть этой своей сигаретой с марихуаной. – Он покачал головой. – Странные люди все-таки!