Трудовые будни барышни-попаданки 3 (СИ) - Дэвлин Джейд

— Понравился. Пусть будет папа, — решительно кивнула девочка и завозилась, пытаясь слезть на пол.

Я отпустила ее играть и со вздохом вернулась к прозе жизни. Мечты мечтами, а у меня тут центрифуга заедает. Агафья аж с лица спала, чуть ли не ночует возле кузницы, добиваясь хороших зубчаток-шестерней. Да толку чуть.

Надо ее переключить на вальки, какие стояли у самой первой нашей стиральной машинки в квартире. Никаких трудностей, два деревянных вала, ручка — и крути себе белье между ними, расплющивай-выжимай. Конечно, дольше, чем с центрифугой, но зато ломаться нечему. И механизмы сложные не нужны.

А кроме того, припасуха все еще полным ходом идет. И я смотрю на нее уже не глазами женщины далекого будущего, для которой консервация с огорода — разновидность хобби и способ поесть повкуснее, «экологически чистых огурчиков».

За год я сполна уразумела, что даже лебеда в поле не должна пропасть зря. В частности, у меня в погребе три бочки с этой квашеной травой. И не хуже капусты будет!

Хлеб у нас нынче не уродился. А барские припасы — не только способ устроить по зиме дворянское раздолье с гостями, санными поездами от одного богатого дома до другого и пиром горой.

Это еще и хороший страховой взнос на случай чрезвычайной ситуации. Потому что нынешнее сельское хозяйство — это не столько прибыль, сколько способ выживания. И случиться может всякое.

Картошечка — дело хорошее. В будущем году, чую, сами селяне вскопают и засадят ею любой клочок земли. А кто посноровистее, так вовсе переймет способ «мешок с куста». Оно, конечно, пятидесяти килограммов с одной ботвы я не собрала. Но результат был все равно хорош — тот самый мешок всего с четырех кустов в опалубке.

В общем, надо про «Смирновскую» вспомнить. Ее, кажется, как раз из картофеля и приготавливали. Вот приедет Мишенька с разрешением от вышестоящих на брак, посоветуюсь.

Глава 22

Пару недель спустя я решила посетить Егорово, посмотреть, как идут дела, да и проведать «ссыльного» Алексейку.

Был конец сентября, дожди взяли недолгую паузу, и я ехала в коляске с открытым верхом, любуясь на свои, теперь уже внушительные владения. Поневоле вспоминала первую поездку год назад, когда я ехала не зная куда, да и, честно говоря, еще не поняла, кто я такая.

Сейчас же дорогой оглядывала старые и новые владения взглядом заправской хозяйки. Глаз был вооружен подзорной трубой. Вот после бури в роще несколько берез накренились. Взять на заметку, велеть срубить и доставить древесину зимним путем. А вот полянка, даже небольшое травяное поле, с которого не скосили траву. Немножко было бы, пять-шесть копешек, но не так и далеко, надо на следующий год отправить мужиков скосить. А здесь, уже на подъезде к Егорово, прохудилась изгородь, отделявшая пастбище от барской запашки. Надо восстановить еще в этом сезоне.

Трудовые успехи Алексея я увидела издали — высокий корпус из ошкуренных бревен, обработанных по моему наущению огнем. Бензиновую горелку я соорудила давно, поддувать мехами здесь и без меня умели. Вот и вышел смоленый брус, темный, будто лаковый, красивый в своей мрачности.

Крышу уже поставили и покрыли рубероидом. Я придирчиво осмотрела ее в подзорную трубу и восхитилась: ни одной трещины, ни одного рваного и кое-как слепленного фрагмента. Между тем в Голубках работнички считали «рогожерожу» особой ценностью и, боясь потенциального барского гнева, все равно покрывали крышу не из нового рулона, а «остаточками», кусками, скрепив их смолой. Лишь бы внизу барский взгляд не заметил. Алексейка, судя по всему, добился большей внушительности своих речей.

Внизу все было так же аккуратно и продуманно, насколько аккуратной может быть стройплощадка вообще. Проложены мостки — меньше осенней грязи попадет на новый дощатый пол, стоят корзины для стружки и мелких деревянных обломков. Уже прибывшие, но еще не запущенные машины стоят на бревенчатой платформе, укрыты рогожей да еще досками, а на досках — несколько скрепленных смолой кусков рубероида. Недавно были под открытым небом, вот для них и сделали надежную временную крышу. Для такого варианта использовать остаточки — не грех.

В порядке было все. Кроме самого Алексея Ивановича. Ладно, что похудел, ладно, что голова, перехваченная серой лентой, в опилках. Но на лице виднелись два внушительных фингала, а приглядевшись, разглядела и третий.

— Алексей Иванович, кто тебя так украсил? — спросила я, выслушав короткий производственный доклад.

— Да вот так… случилось… — неуверенно ответил Алексейка, взглянув почему-то в сторону. — А вот насчет льна, Эмма Марковна…

— Насчет льна — позже. Ты поведай, что с твоей физиономией приключилось.

— Барыня, не сердитесь на Лексея, он за меня вступился, — воскликнула подскочившая девица и рухнула на колени. — Это он от Митяйки-Ласкайки меня спас!

— Встань! — резко сказала я и, когда девчонка — да, по возрасту совсем девчонка — поднялась, обратилась к ней ласково: — Как тебя звать? И как Алексей Иваныч за тебя заступился?

Анютка, так звали девчонку, начала сбивчивый рассказ. Алексейка пару раз пытался ее остановить, но я не позволяла.

Уже скоро я начала безмолвно ругаться. Ругала, конечно, саму себя. Это же надо было так скрупулезно подсчитать в своем новом владении всех цыплят и смородиновые кусты и не заметить некоторых нюансов социальных отношений.

Была у прежнего барина Аркадия Аполлоновича псарня, а при ней, соответственно, псари. Псарня пришла в упадок с остальным хозяйством, остатки своры распродали, а псарь Митяй остался в должности главного надсмотрщика и заодно здешнего экзекутора. С обязанностями справлялся не так чтоб и плохо: воровал только управляющий, да и то угощал Митяйку от своих незаконных прибылей.

А главным развлечением Митяя стал сексуальный террор. Он выслеживал девок и баб, причем особо симпатичных. Иной раз нарочно создавал им проблемы: подбрасывал таракана в кувшин кваса, предназначенный для барина, или траву-синюшку в бадью с постиранным бельем. Потом вовремя предотвращал беду, а дворовую девку спрашивал: «Тебя взгреть или приласкать?»

— Девки соглашались, — говорила Анютка, отчаянно краснея. — Если не захочет ласок этого козла собачьего, он своим арапником так взгреть может — кровавые язвы год не сойдут. Говорили: «Приласкай, только не бей». Ласкайка-то и спрашивать перестал — ткнет деревяшкой арапника в подбородок и потащит в темный угол на поганое дело.

Девочка совсем поникла и всхлипнула.

Я мысленно выматерилась и даже вспомнила этого Ласкайку. Чуть сгорбленный дядька средних лет с козлиной бородкой. И пах, зараза, то ли тем самым козлом, жившим на псарне, то ли псом в козлятнике. Слышала, помню, что он ответственен за сторожевых собак, ночует даже с ними, слегка посочувствовала и оставила в должности, только приказав сходить в баню. А что некоторые бабы поглядывали на него как овечки на волка, назначенного в стадо охранной собакой, я в ту пору не заметила. Нету у меня ни глаз на затылке, ни ухватки здешней, чтоб такие нюансы замечать с лету.

— Не плачь, Аннушка, — сказала я девчонке, — тебя больше эта тварь не обидит. Что случилось-то? Да, и как ты в дворне оказалась?

Аня рассказала, что росла на крестьянском дворе, но лишилась родителей и была взята в усадьбу. Барин к ней сам пригляделся, но, к счастью девчонки, оказался любителем зрелых форм и ждал, «пока ягодка нальется». Ласкайке, конечно же, запретил трогать. Когда барин отбыл из Егорово, Анютка долго избегала Ласкайку — и работала в поле, и в усадьбе старалась не провиниться. Но недавно была отряжена в помощь при строительстве.

— Для мелких работ, конечно, — уточнила девчонка. — Лексей-то Иваныч бабам бревна таскать не спозволил, отругал даже.

Я с благодарностью взглянула на Алексейку, а его лицо осветилось такой радостью, что на миг не стали видны синяки. Помнил мой наказ: не утруждать женщин мужицкой строительной работой.

Аня же, на свою беду, разбираясь с мелкой работой типа «подай-принеси, рубаху постирай», наступила в ведро с горячим мазутом, которым клеили рубероид. Слава богу, сама не обожглась, но разлила черную жижу на новые, приготовленные для пола доски. Углядевший это Ласкайка воспользовался тем, что более рядом никого нет, схватил девчонку и поволок, даже не угрожая экзекуцией. Уже сорвал платье (на этих словах Аня опять разрыдалась), но тут на ее крики примчался Алексейка — больше никто не решился.