Русские инородные сказки 2 - Макс Фрай

И он выдал ей, вы не поверите, диплом. Причем красный.

— Тогда меня больше ничто не держит в стенах этой школы, — сказала девочка в очках, собрала вещи и ушла, гордо потрясая дипломом.

— А мы с вами продолжим изучать теорию счастья, — сообщил учитель, сел на кафедру, положил ногу на ногу и стал вдохновенно диктовать.

Еще через неделю все были потрясены тем, что тихая скромная Риточка уже выиграла какой-то процесс, защитив простого алкоголика от несправедливых притязаний высокопоставленной чиновницы.

— Есть какие-нибудь пожелания, предпочтения, идеи? — поинтересовался на третьем уроке Петр Иванович (он же Иван Петрович).

— Есть! — сказали с третей парты, — Хотим жить вместе, а закон и правопорядок не велит. Да и попросту негде. У него дома — семеро по лавкам, а у меня папенька шибко строгий.

— Подойдите ко мне, мои Ромео и Джульетта. Вот вам ордер на отдельную квартиру. Живите там себе на здоровье и радость, а если будет приставать закон и порядок, направляйте его к Риточке, не зря я ей в прошлый раз диплом-то выдал. Она уже и этого, хама на мотоцикле, защитить успела. Старушку, кажется, раздавил, вот жалость-то. И трех милиционеров, пытавшихся его остановить.

— Можно мы тогда прямо сейчас пойдем, не дожидаясь конца урока, а? — спросили Ромео и Джульетта, переминаясь от вожделения с ноги на ногу.

— Идите, живите! — махнул рукой учитель, — А мы тем временем продолжим.

С каждым разом на урок приходило все меньше и меньше учеников. Как только чье-то желание исполнялось, учитель ставил в классный журнал итоговую пятерку (девчонки подсмотрели в учительской), таким образом освобождая осчастливленного от дальнейшего посещения занятий.

Школьники, оснащенные всеми достижениями науки и техники, снабженные жильем, а некоторые и работой (двое уже пели из телевизора, одна танцевала в Лебедином озере, четверо снимались в кино, причем снимал их тоже свой, одноклассник) вызывали зависть и острую ненависть в сердцах всех прочих учеников. Тем более, что прочих учеников на уроки счастья категорически не допускали. Были даже зафиксированы попытки побивать счастливчиков, но суровый адвокат Риточка, при помощи всесильных связей в высших юридических сферах, всем обидчикам впаивала такой срок, что от побиваний пришлось отказаться. Иные меры воздействия придумать было трудно, вот и перестали все ученики разом нервно курить на уроках, а только и думали, как бы извести этих, с их счастьем, а учителя забрать себе, посадить в подвал и заставить колдовать по заказу.

На последний урок Петр Иванович (он же Иван Петрович) зашел просто так, для галочки. Вроде бы, все желания уже исполнил, хотя последнее было особенно трудным — сделать из Матрены Степанчиковой фотомодель, не хуже как в телевизоре показывают.

Но вот даже Матрена облагородилась, и закончился учебный год. Хотя, постойте…

— Вы кого-то ждете, или так, в гости зашли? — обратился учитель к последней парте.

— Я пришла на урок, — пискнула последняя парта, — Я всегда тут сидела.

— Ага, значит, еще кто-то остался неосчастливленным. Ну, подходите ближе, давайте знакомиться. Сегодня обойдемся без теории. Только практика. Голая, не поймите превратно, практика.

Последняя парта покраснела и переместилась на первую.

— Аня.

— Иван Петрович. Или Петр Иванович. Как вам, кстати, больше нравится?

— Петр Иванович как-то интеллигентнее.

— Для вас буду Петром Ивановичем, — великодушно разрешил учитель, — Что будем исполнять? Желайте, не стесняйтесь, кроме меня вас никто не слышит.

— Да нет, мне ничего не надо.

— Вас дома бьют? Вы из многодетной семьи? Вас тиранит бабушка-бывший чекист? Ну, желайте, у всех есть какие-то желания. Аня, ну подумайте, может быть, кто-то из ваших родных болен, или беден. Может быть, мы поможем вашей бабушке-бывшему чекисту забыть о ее кровавом прошлом?

— Ничего подобного. Я живу в очень счастливой, обеспеченной семье. А бабушка моя сейчас в Германии на курсах повышения квалификации.

— Удивительно. Впервые вижу девушку с таким низким порогом воображения. Ну вспомните, о чем мечтали ваши подруги! Хотите вести ток-шоу? У меня есть одна вакансия — для своих берег, но могу пожертвовать.

— Все, чего мне хотелось, у меня есть. Единственное, о чем я могу мечтать — видеть Вас, Петр Иванович, почаще.

Петр Иванович сел мимо кафедры и по привычке закинул ногу на ногу.

— Ох ты ж! — сказал он, потирая ушибленный тыл, — Только не говорите этого, того, что Вы хотите сказать. Я подлец. У меня три жены. Брошенных. Все с детьми. Я сожительствую с танцовщиком мужского стриптиза. Он негр. Огромный, черный, страшный. Ручищи вот такие вот! Я наркоман. Я болен, ужасно болен. Жить мне осталось немного. Я заражу Вас дурными болезнями, всеми, какие только есть на свете. А потом брошу! Что еще… Я… э…

— Мне ничего такого от Вас не нужно, — пролепетала Аня, — Я Вас просто люблю. Бескорыстно. И это счастье.

Петр Иванович заметно скукожился, почернел. На голове проступили рожки, заостренный скорпионий хвостик принялся хлестать его по бокам. А в открытое, по случаю лета, жары и последнего урока окно влетел красивый белый ангел и дал Петру Ивановичу щелбана.

— А спорим, что в газете "Красное Забубенье" есть хотя бы один честный журналист! — произнес ангел мелодично и нежно.

— Опять на щелбан? — подорвался Петр Иванович.

— Да, пожалуй, — согласился ангел.

— А как же я? — опомнилась Аня.

— А вам я сейчас выпишу пропуск, — засуетился ангел, Вот, не потеряйте. После смерти предъявите на таможне в чистилище, Вас пропустят наверх. Правда этого, рогатого Вы там не встретите.

— Я сохраню его образ в своем сердце! — проникновенно сказала Аня. — Прощайте, Петр Иванович! Счастья вам!

— Какое уж тут счастье. Уже третий спор подряд проигрываю, — произнес учитель счастья, потирая отщелкнутый лоб.

Александр Курсков

ПРО ЖИВУЮ РЫБУ ВАЛЕНТИНУ И СКУЧНОГО КОТА

Живую рыбу Валентину люди поймали в субботу рано утром, немного потомили в целлофановом пакете, потом пронесли через все огромное пшеничное поле — и отдали коту. Кот для порядка придавил ее лапой, дождался, пока она задергается — и разочарованно отошел в сторону…

Вот уже третий год подряд каждый день ему приносили живую рыбу. А кот давно мечтал о рыбе, которая была бы ради разнообразия уже заранее мертвой. Чтобы можно было бить ее о стену и подбрасывать в воздух самыми неожиданными способами, не опасаясь того, что эта тупая скотина трепыхнется в самый неподходящий момент и испортит тщательно рассчитанный трюк… В идеале рыба должна была быть замороженной. Мерзлой, твердой и, черт возьми, потрошеной. Поскольку нет ничего более непредсказуемого и неуправляемого, чем эти живые рыбьи потроха…

Живая Рыба Валентина лежала на полу около миски и уныло глотала воздух. Ей было ужасно обидно — всю молодость она мечтала умереть в битве с настоящим Котом, о котором так много писали в героических книгах для мальчиков. Конечно позже, в зрелом возрасте, глупые мечты юности слегка позабылись, уступили место заботам о чудесной икре, наметанной от местного потомственного карася. Но где-то в глубине души все равно жила уверенность в том, что черт бы с ней, с обыкновенной жизнью — но умирать обязательно нужно красиво. Не метаться по поверхности брюхом вверх, подцепив срамного солитера. Не забиваться под камни, чтобы там тихо протухнуть от старости. Нет. Живая Рыба Валентина мечтала быть взятой живой на небо, и там умереть в неравной битве с Котом, жестоким и беспощадным, сильным и неутомимым…

Так однажды в субботу утром, когда последний ее малек вырос и уплыл за своей женщиной, Живая Рыба Валентина подплыла к берегу и совершенно сознательно заглотила спущенного с неба на прозрачной нити червя… Она летела в это небо, помогая себе плавниками, она крепче сжимала губами крючок, она сама тянулась в руки рыбаку. Она смотрела сквозь целлофан на воспетое в героических легендах пшеничное поле… И вот теперь Кот не захотел с ней сразиться.

Прошло десять минут — кот за это время успел напиться молока, съесть украденный со стола хозяйский соленый огурец и поймать муху. Теперь он лениво дремал в углу. Живая Рыба Валентина тихонько умирала — один ее глаз уже совсем высох, в другом болью отдавался каждый удар живучего рыбьего сердца… "Как грустно," — думала Живая Рыба Валентина. "Как, оказывается, насквозь лживы все эти героические книги для мальчиков"… И ей вдруг так захотелось вернуться в родной пруд, проглотить там первого попавшегося солитера и так пошло, так бесстыдно, так банально — но все же всплыть вверх брюхом… Из последних сил она дернулась, выгнула застывшую спину, развела залипшие жабры — и сплюнула откуда-то из горла еще живые обрывки последнего своего червя.