Брат на брата - Николай Алексеев-Кунгурцев

Чтобы судить о смирении подвижника, достаточно сказать следующее:

Однажды в монастыре явился недостаток хлеба и соли, а у святого Сергия уже давно ничего не было, и трое суток преподобный буквально ни крошки не имел во рту. На четвертые сутки, на рассвете, пришел он к одному из братии, некоему Даниилу, и сказал:

— Слышал я, что ты хочешь пристроить двери к своей келийке. Так я поставлю тебе их, чтобы не сидеть без дела. А за работу дорого не возьму: у тебя есть хлеб гнилой, так ты его мне и отдай.

У Даниила, действительно, было несколько кусков хлеба, который он отложил за гнилостью.

Он вынес их, но преподобный не взял:

— Ты побереги хлеб до девятого часа: я платы не могу взять, пока работы не кончу.

После этого он принялся за работу, к вечеру окончил ее и тогда взял условленную плату.

Перекрестясь, святой тут же съел гнилой хлеб, даже не посолив и только запивая его водой.

Скудость, часто посещавшую обитель, не все иноки могли вынести безропотно.

Как-то в течение двух суток пришлось инокам голодать. Некоторые возроптали.

— Мы умираем с голода, — сказал один из них Сергию. — Завтра уйдем отсюда и больше никогда не вернемся.

Тогда преподобный игумен собрал всю братию и увещал их не падать духом и надеяться на Бога.

— Помните, — молвил он, — слова Господа нашего Иисуса Христа: «Ищите прежде царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам. Воззрите на птицы небесные, яко ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш Небесный питает их: кольми паче вас, маловеры» [10]. Верьте и вы так, и Господь даст по вере вашей.

И, действительно, Бог дал по вере праведника: неизвестный благотворитель прислал в обитель множество хлеба и иных яств, и в монастыре, вместо прежней нужды, наступило изобилие.

— Видите, — сказал Сергий, — Господь не оставляет своею милостью места сего.

Игумен совершил молебствие и только тогда прикоснулся с братией к пище.

Вера преподобного творила чудеса.

Приведем некоторые из них.

Иноки роптали, что далеко ходить за водой. Святой Сергий с одним из монахов пошел в лес под монастырем и, увидав немного дождевой воды, помолился над ней. С этих пор на этом месте открылся источник превосходной воды.

Братия назвали источник Сергиевым. Но преподобный, узнав об этом, запретил так называть его.

— Не я, а Господь дал сию воду нам недостойным, — сказал он.

У одного человека, проживавшего в окрестностях монастыря, сильно захворал единственный сын. Отец принес мальчика в обитель и просил святого Сергия помолиться над болящим. Пока преподобный готовился к молитве, отрок умер. Убитый горем отец пошел приготовить гроб, а святой начал молиться над телом умершего.

Когда отец вернулся с гробом, Сергий сказал:

— Сын твой не умер. У него случился припадок от стужи, которую он претерпел в дороге… Теперь црипадок прошел… Отрок — жив.

Обрадованный отец, увидев сына живым, бросился к ногам преподобного, благодаря его за воскрешение мальчика, но Сергий поднял его и не только запретил благодарить, но и рассказывать о происшедшем.

Слава о духовных подвигах Сергия и о творимых им чудесах росла со дня на день. К нему стали стекаться и простолюдины, и вельможи с просьбой помолиться за них.

Монашествующие оставляли свои обители и приходили жить в монастырь Сергия. Обитель росла и ширилась.

Вернемся теперь к путешествию великого князя на богомолье.

Когда Димитрий Иоаннович въезжал в монастырские врата, зазвонили во все колокола обители.

На паперти соборного храма его встретил преподобный игумен с крестом и святою водою. Когда князь приложился к кресту и был окроплен святою водою, преподобный Сергий сам принял благословение от митрополита Алексия, потом облобызался с ним.

Затем преподобный облобызался и с Митяем.

Странную противоположность представляли друг с другом великокняжеский духовник и великий игумен.

Отец Михаил был одет в богатую рясу, на груди красовался осыпанный драгоценными камнями крест; он выгля-т дел красивым, сильным и смотрел гордо.

Святой же Сергий был облачен в старенькую ризу, такую же эпитрахиль и ветхую, заплатанную рясу из грубой домотканой бумажной материи; он был невысок ростом, худ и имел болезненный вид.

Не было на нем ни камней драгоценных, ни дорогой одежды; он выглядел беднейшим иноком…

Но стоило взглянуть в его кроткие, глубоко запавшие глаза, чтобы понять, что ему не нужны, никакие внешние отличия, что он отмечен самим Богом: так ласкал, и манил, и проникал в душу его взгляд.

Отслушав литургию, которую совершил святый владыка в сослужении с преподобным игуменом, великий князь прошел в келью святого Сергия.

Это была очень маленькая, полутемная каморка с простым некрашеным столом и такими же скамьями.

— Потрапезуйте со мной, — предложил Сергий, — есть у меня хлебушка свежий — сам сегодня испек, — водица хорошая, ключевая, да малость рыбки печеной…

Великий князь и владыка разделили с преподобным скромную трапезу, только отец Михаил ни до чего не дотронулся и с оттенком пренебрежения смотрел на скудные снеди.

По окончании трапезы Димитрий Иоаннович сказал преподобному:

— Черные времена приходят, отче… На Москву вороги ополчаются…

Он передал святому о замыслах Михаила тверского, о возможности одновременного нападения на Русь Литвы и Орды.

— Твои молитвы, отче, доходны до Господа. Помолись за меня да за Русь православную.

— Доходны ль мои молитвы до Господа, о сем и мыслить не смею. По неизреченной милости Своей Господь порою дает мне по вере моей. А я за тебя, княже, первый молитвенник. Молитвы мои, княже, всегда с тобою. А ты не робей духом — сие грех. На милость Божию надейся. Бог поможет… Не хощет Он, милостивый, погибели чад Своих…

И долго говорил святой Сергий. Слова его были просты, безыскусственны. Он говорил о неисчерпаемом милосердии Божием, о Его любви к людям, о том, что нет такого трудного дела, такого подвига, который нельзя было бы свершить, уповая на помощь Божию.

Целительным бальзамом была речь преподобного для смятенной души великого князя.

Он приехал в монастырь унылым, полным смутным тревог, а уезжал о успокоенным духом, с сердцем, полным надежды.

Когда великий князь, распрощавшись со святым игуменом, выходил из кельи, преподобный, дотронувшись до ризы Митяя, с которым до сих пор не обмолвился ни одним словом, спросил, пробуя на ощупь ткань:

— Кажись, алтабас? Чай, дорогонек? Да, да… Сколько на эти деньги можно было бы сирых и голодных согреть и накормить…

Отец Михаил, вспыхнув, с недовольствием взглянул на святого и вышел вслед за князем, ничего не сказав.

Замешкавшийся святой Алексий и Сергий посмотрели друг на друга.

— Суета… И гордость житейская… — промолвил преподобный.

Владыко только тяжело вздохнул в ответ.

Проводив своих именитых богомольцев, святой Сергий вернулся к себе в келийку, плотно запер двери и — стал на молитву.

Когда он начал молиться, время было недалеко за полдень, а когда поднялся с колен, уже стояла глубокая тьма.

Он был изнеможен, и с его лба крупными каплями падал пот.

Присел на лавку, чуть вздохнул и пошёл будить звонаря, чтобы, ударил в колокол к полунощнице.

В церковь он явился первым из братии.

Такова была сила духа в его немощном теле.

Насколько великий князь, умиротворенный беседою с преподобным игуменом, уезжал из монастыря полным бодрости душевной и надежды, настолько беспокойно и смутно чувствовал себя Митяй.

Святость и простота жизни Сергия вместо того, чтобы умилить, только раздражила его.

Гордый дух отца Михаила не мог помириться, что высшее счастье в жизни достигнуто простотой житейской и смирением.

А что святой Сергий счастлив — в этом Митяй не сомневался. Разве это не высшее счастье, что Господь внимает его молитвам? Разве не должно назвать счастливцем того человека, в сердце которого нет доступа ни злым помыслам, ни гневу, ни зависти, ни неисполнимым желаниям й дух которого всегда величаво спокоен?

И этого преподобный достиг отвержением от благ земных, от тех благ, которые составляли все для Митяя.

Значит, ему, Митяю, никогда не быть поистине счастливым.

Он задавал себе этот вопрос. И ответ был ясен: для этого надо поступить так, как поступил святой Сергий: отречь себя, уйти в пустыню, молиться, работать…

И чувствовал царский духовник, что ему не под силу, что не сможет он отрешиться от сладких яств, от алтабасных ряс, от крестов с самоцветными камнями.

Сознавал он это и… в душе его поднималось черное, завистливое чувство к преподобному игумену: высокомерному Митяю была нестерпима мысль, что при все своем внешнем блеске, значении у великого князя он все же в глазах всех неизмеримо ниже скромного игумена затерявшейся в лесных дебрях обители.