Гобелен - Карен Рэнни

Благодарю тебя, Господи.

Оба возносили одну благодарственную молитву.

Она — потому что он был Алексом и она любила его.

Он — потому что она преподнесла ему подарок, о котором он не смел мечтать.

Язык его проложил влажную тропку в ложбинке меж ее грудей. Почувствовав на губах острый вкус ароматического масла, граф невольно улыбнулся. Вот, оказывается, где находился источник запаха.

Затем он принялся целовать ее живот и бедра, и Лаура, тихонько застонав, сжала пальцами его плечи.

— Ты такая чудесная, — прошептал он, и она снова застонала.

Тут пальцы его коснулись ее лона, и Лаура, непроизвольно раздвинув ноги, вновь выгнулась дугой, требуя ласки — ласки более смелой. Желание было столь острым, что превратилось в пытку. Она чувствовала тепло его тела и слышала его прерывистое дыхание. Она видела его руки, по-прежнему ласкавшие ее.

Но вот, более не в силах терпеть, он приподнялся на локтях и тотчас же вошел в нее. Лаура вскрикнула от неожиданности и от резкой боли.

— Так почему же? — прошептал он.

— Я люблю тебя, — ответила она, и эти слова едва не избавили его от желания, дотоле невыносимого.

Однако природа взяла свое — он слишком долго хранил целомудрие.

В конце концов, все происходило по обоюдному согласию.

Алекс старался проявлять осторожность, но, когда она уловила ритм его движений и застонала, он забыл о том, что не должен причинить ей боль.

Она стонала оттого, что они наконец-то стали единым целым, слились воедино. И они прекрасно дополняли друг друга — как день и ночь. Что же до боли, то она была непродолжительная, и неприятные ощущения почти тотчас же сменились новыми, прежде ей незнакомыми. А тот ритм, что она уже почувствовала в себе, — он становился все более настойчивым, все более захватывающим.

Тут Алекс вдруг приподнялся на локтях и отстранился. Лаура, разочарованная, застонала, но он тотчас склонился над ней и стал покрывать поцелуями ее тело, стал снова стал ласкать ее. Лаура стонала и всхлипывала, голова ее металась на подушке, а ногти вонзились в широкую спину графа.

— Сейчас, потерпи, моя милая, — проговорил он хриплым шепотом, едва удерживаясь от стона.

Тут она вскрикнула и, обхватив руками его бедра, привлекла к себе, чтобы он вошел в нее как можно глубже. А в следующий момент случилось чудо — что-то волшебное подхватило ее и закружило вихрем.

Она снова застонала, и ее стоны слились с его стонами.

Алекс был в ней, они стали единым целым, и это было чудесно.

…А потом он лежал на ней, тяжело дыша, и Лаура крепко прижимала его к себе, не желая избавляться от тяжести его веса.

— Восторгом тел, восторгом чувств рожденный… — прошептала она неожиданно, и он засмеялся — впервые искренне и весело за столько долгих месяцев.

— Ты собираешься цитировать Лукреция, Джейн? Полагаю, что от своего отца ты такого не слышала.

— Не слышала, — согласилась она. Ей показалось не совсем уместным сообщать сейчас о том, что ее зовут не Джейн.

Лаура решила, что полежит еще несколько минут и уйдет. Но минуты превратились в часы. Перед рассветом Алекс разбудил ее поцелуем.

— Ты помнишь продолжение поэмы? Любовники не остановились на достигнутом.

И все повторилось вновь.

Глава 10

— Занеси мои сундуки, Симонс, — приказала вдовствующая графиня Кардифф, окинув ошеломленного дворецкого надменным взглядом.

Симонс поклонился, как подобает. Он всегда сохранял достойный вид, даже в этот ранний час, даже при том, что сейчас был не в ливрее, как положено, а в уютном домашнем одеянии. Дворецкий подал знак заспанным слугам, и те, тотчас же подхватив багаж графини, стали подниматься по парадной лестнице.

Сэмюел, недавно поступивший на службу в Хеддон-Холл, тащил тяжелый саквояж с драгоценностями графини. Но кроме Мэгги и самой графини, никто не знал: наиболее ценные изделия давно были проданы и заменены подделками. Однако ноша от этого не сделалась легче — ведь вместе с драгоценностями графиня хранила бесчисленные склянки с белилами и румянами, без которых не мыслила свое появление в обществе.

Путешествие из Лондона в Хеддон-Холл показалось Мэгги бесконечным. Три дня она то и дело подвергалась беспричинным нападкам — три кошмарных дня заключения в карете. К счастью, здесь, в Хеддон-Холле, не так много развлечений, так что графиня не станет держать ее подле себя всю ночь. Хоть тут можно будет наконец-то отоспаться.

Бедняжка Мэгги едва стояла на ногах, и молодой слуга помог ей подняться по лестнице. Девушка смущенно улыбнулась добросердечному парню.

Симонс, хотя и сохранял невозмутимый вид, был весьма обеспокоен неожиданным приездом вдовствующей графини. Дворецкий прекрасно знал, что хозяин не очень-то обрадуется подобному повороту событий. Действительно, что скажет граф? Как отреагирует на все это?

Как бы там ни было, следовало поставить хозяина в известность.

Она спала, залитая утренним солнцем, а он стоял рядом, глядя на нее в задумчивости…

Граф понимал, что виною случившемуся — его одиночество. Понимал, что не надо было до этого доводить. Не надо было ложиться с ней в постель, а уж тем более лишать невинности. Но теперь уже ничего не изменить — она проникла в его душу, он помнил каждое ее движение, каждый крик, каждый стон. Помнил тепло ее тела, ее запах.

Ему хотелось разбудить ее и снова предаться страсти. Хотелось забыть о долге, о достоинстве. Забыть — хотя бы на день, на неделю, на месяц — о том контракте, что хранился под замком в его столе.

Брак. Вначале он отложил свадьбу просто потому, что у него не было на это времени. Карьера офицера флота оказалась слишком ревнивой возлюбленной и не позволила ему завести другую. Служба требовала от него все больше и больше и, наконец, отняла все. Граф долго колебался, прежде чем подписать документ, из которого можно было бы заключить, что именно он, а не его невинная юная невеста является лакомым кусочком.

Алекс осторожно наклонился над ней, коснулся ее полураскрытых губ кончиком пальца. Губы ее были мягкими и теплыми, манящими… В горле его что-то сжалось. Он хотел бы найти иное решение — не то, которого требовал от него долг.

Боже, что же он наделал? Если он и не соблазнил ее в полном смысле этого слова, то уж слишком легко пошел у нее на поводу. Да, он был шокирован ее действиями, но его решимости сопротивляться хватило ненадолго. И он недолго колебался, прежде чем лишить ее невинности.

Он отправился на войну по доброй воле, можно сказать, рвался в бой. И отдал для победы все, что мог. Он проявлял стойкость и волю, когда возвращался к жизни после страшных ранений. И молчал, когда другие стонали. Он не желал становиться графом, но принял на себя и это бремя. И старался обеспечить сносное существование тем, кто от него зависел. Когда бы ни бросала ему вызов судьба, он вел себя достойным образом.