Наемница - Лия Сальваторе

Лейс заметил его взгляд и усмехнулся. Он пришпорил своего жеребца, перегораживая дорогу Райту, и пропуская вперед девушек.

– И давно ты так на нее смотришь? – прямо и без обиняков спросил Лейс, когда Лэа с Акфилэ отъехали на приличное расстояние.

– Ты о чем?

– О Лэа. Думаешь, я не вижу, как ты на нее смотришь?

Райт поднял брови.

– Это тебя не касается.

– Еще как касается, – с угрозой сказал Лейс.

– Я понятия не имею, кто ты такой и откуда взялся, – раздраженно сказал Райт. – Я не знаю, зачем она позвала тебя с собой. И было бы гораздо лучше, если бы ты развернулся и ехал в другую сторону. Я не собираюсь ее с тобой делить.

– Неужели? – Лейс расхохотался. – Она не вещь, чтобы ее делить. Пусть Лэа сама выберет лучшего из нас.

– Благородство… – насмешливо сказал Райт. – Не думал, что оно свойственно таким, как ты…

– Как я?

– Наемникам.

– А сам-то ты кто? – бросил ему в лицо Лейс. Нельзя презирать наемничество. Лэа ведь тоже наемница. О чем можно говорить?

– Я знаю, кто я, и я знаю кто она. И кем она не является, так это наемницей. – Райт вскинул голову и прищурил синие глаза, сквозившие неприязнью. – Ты видел хоть раз, как она убивает? Не думаю. Ведь ты знал ее юной девушкой, учившейся воинскому искусству. С тех пор она снесла своим мечом не один десяток голов. Я не могу сказать, что смерть доставляет ей удовольствие, но когда она сражается или убивает, то в ней проступает Джер. Это не блеф, я видел.

И Райт припустил Лотоса галопом.

– Я этого так не оставлю, – вполголоса проговорил Лейс.

Жара была просто опустошающей. Стояли первые дни Ийсутэля, второго месяца лета по эльфьим календарям, и Акфилэ живо рассказывала Лэа о традициях эльфов по встрече летнего солнцестояния, происходящего в первое полнолуние Ийсутэля.

– Три эльфки за неделю до праздника ткут большое полотно из тонкого как паутинка льна, для того чтобы потом этим полотном укутать статую Эаллон, которую вырежут из дерева три эльфа. Они работают обнаженными, посреди леса, чтобы находиться в полной гармонии с природой и распевают песни в хвалу Эаллон. Одна из эльфок ткет, другая прядет тончайшую нить, а третья собирает по лесу нити редчайшей травы альтоманьора, сверкающие лишь при лунном свете, которые затем вплетает в полотно.

А тем временем юноши ищут самое стройное и красивое дерево дьорамэны, чтобы испросить благословения на удачную работу. Если дьорамэна зашумит листьями и издаст серебристый шум, значит, сестры-дриады благословили ее на то, чтобы быть статуей Эаллон. Не сходя с места, юноши-эльфы начинают старательную и кропотливую работу резки по дереву, и вскоре на его месте появляется красивая женщина-богиня, воздевшая ли руки к небу или скромно сидящая на камне. Они украшают ее тело листьями, а волосы цветами, запястья ног и рук обвивают змейками браслетов из тоненьких веточек.

Там, где стоит статуя, и будет проходить празднование. В полночь, когда восходит величавая полная луна, три эльфки набрасывают на обнаженные плечи и тело богини серебристое покрывало, сияющее как звезды, и возносят Великой Эаллон молитвы. Затем начинается пиршество, к которому сходятся все обитатели леса – наяды, дриады, нимфы, сирены, если рядом течет река, – эльфы рады всем. Если есть влюбленные на этом празднике, а они всегда находятся, то великая Алэтана, да осияет ее лунный свет, благословляет и соединяет их узами любви, Veere Melme.

– Узами любви? – переспросила внимательно слушавшая эльфку Лэа. Оказывается, она и половины не знала про эльфов.

– У эльфов нет такого явления, как замужество. Влюбленные находятся рядом друг с другом, пока их любовь сияет ярким пламенем. Это связывает крепче всяких печатей и обещаний. Они любят друг друга всю свою жизнь, благословленные милостью королевы, эльфы, как правило, однолюбы.

– Как правило?

– Встречаются и такие, кто может любить по многу раз. Это эльфы, в дальнем или близком родстве состоящие с людьми. Достаточно одной капли человеческой крови, и эльф уже не сможет жить по законам природы и в гармонии с ней. Но бывает и наоборот. Человеку достаточно одной капли эльфьей крови, чтобы любить один раз и на всю жизнь.

– А ты?

Акфилэ улыбнулась грустной улыбкой.

– Я эльф чистой крови.

Она показала тонкое запястье, обвитое татуировкой, как браслетом, узором изящных листьев.

– Такие татуировки есть у всех эльфов чистой крови. Когда я уезжала вместе с отцом, мой возлюбленный обещал ждать меня. Даже если я вернусь глубокой старухой, он будет любить меня и ждать благословения королевы, да осияет ее лунный свет.

– Ты боишься?

– Нет, – по губам Акфилэ скользнула легкая улыбка. – Если он не ждет меня, значит, умер, но он жив, я это чувствую. И он ждет. Когда я вернусь, мы попросим благословенья у Алэтаны, праздник летнего равноденствия через три дня, я надеюсь успеть. Мне удалось послать Люксору, моему любимому, весточку, и я чувствую его. Он любит. И ждет…

Акфилэ погрузилась в свои мысли, и Лэа тоже. Она думала о том, что эльфом быть хорошо. Ты нежное и ранимое существо, живущее тысячи лет в полной гармонии с природой. Тебе не ведома ненависть, ярость, обида, боль, ты любишь и ты любима. Ты не страдаешь от неразделенной любви… неразделенной… чееегооо?

Лэа встряхнулась. Такие рассказы действуют на нее негативно, слишком смягчают и расслабляют. Любовь не стоит того, чтобы отказываться от цели жизни… или стоит?

Она бросила на Райта быстрый взгляд. Ей очень нравились его синие, как чистейшие хаарские сапфиры, глаза. Ей нравились его жесткие темные волосы, поворот головы, уверенная походка, внимательный взгляд, быстрая речь…

Она была готова уступить, если бы он привлек ее к себе, пытаясь обнять, но он этого не делал.

Эй, о чем ты? Белый день на дворе, жарко, рядом Лейс, готовый растерзать всех за нее в мелкие клочья еще с Логи Анджа.

Она улыбнулась, вспомнив, как он чуть не вылетел со школы, когда вызвал на дуэль юнцов, посмевших ее обидеть. Это был первый месяц ее обучения. Тогда она еще не умела постоять за себя.

Легкий вечер летнего дня всегда приходил на остров в сопровождении тяжелого звука гонга, висевшего на одной из самых высоких башен замка, и озвучивавшего вечернюю трапезу.

Режим здесь был непросто жесткий, он был невообразимо суровый, дисциплина была железная, по сравнению с ней устав королевской гвардии Роккома просто пергамент, испещренный детскими каракулями.

Каждый вечер, после удара гонга, все кадеты Логи должны были собраться в трапезной и, получив вою порцию еды, сесть за столы в строгом соответствии с определенными масэтрами местами.

После ужина кадеты имели полчаса свободного времени, чтобы завершить свои дела и в девять часов вечера отправляться спать, для того чтобы встать в пять утра и начать новый день с закаливания холодной водой, драконьим пламенем и острыми клинками.

Место в трапезной у нее было не совсем удачным. Ее посадили между двумя подростками шестнадцати лет, не очень довольными своей новой соседкой.

Лэа тоскливо поискала глазами Лейса и не нашла среди пестрой толпы кадетов.

Она взяла ложку осторожно, будто это была ядовитая змея, и аккуратно, будто вышивая, зачерпнула ею вкусно пахнущую кашу.

– Эй, ты! Девчонка! Кто тебя сюда усадил?

Лэа подняла глаза и встретилась с насмешливым взглядом карих глаз подростка, вальяжно развалившегося на скамье. На вид ему было лет шестнадцать-семнадцать, на подбородке и верхней губе пробивалась колючая темная растительность.

– Масэтр Аллив… – осторожно сказала она.

За те пару дней, что она здесь находилась, Лэа уже успела определить: она была здесь не единственной девчонкой. Или, как сказал кто-то из мимо проходивших кадетов, с которыми она сталкивалась в коридорах: единственной хорошенькой девчонкой.

Лэа отличалась от всех них сияющими черными глазами миндалевидного разреза, изящным изгибом губ и шеи, нежными руками, на которых в последствие будут пузыриться и лопаться кровавые мозоли. У нее были восхитительные густые иссиня-черные волосы, обрамляющие голову как королевская корона. Все это заставляло юношей обращать на нее внимание. Вот только не у всех реакция была такой, как у Лейса…

Сидящий напротив юноша изучал ее хитрым и жадным взглядом.

– Давно ты здесь?

– Второй день… – так же осторожно и немного застенчиво ответила Лэа.

– И нравится тебе здесь?

Лэа промолчала. В любом случае здесь было лучше, чем в опустевшем деревянном доме в Асенте. Силой ее сюда никто не гнал.

– Посмотрим, что ты скажешь после посвящения…

Кареглазый юноша и еще несколько сидящих рядом кадетов переглянулись и нехорошо усмехнулись. Больше никто из них не проронил ни слова.

Лэа торопливо доела кашу. Она уже заметила Лейса, стоящего у входа в зал и явно кого-то ждущего. Лэа выскочила из-за деревянной скамейки и бросилась к нему, боясь потерять из виду или того, что он уйдет.