Тридцать девять ступенек - Джон Бёкан

Если человек в новом, необычном для него окружении ведет себя так, как будто он в нем родился и никогда не покидал его, то ни один, даже самый умный, детектив не разоблачит его. В подтверждение этой мысли Питер привел такой пример. Однажды он сидел в церкви рядом с человеком, который его разыскивал, и они вместе читали Библию. Детектив видел его до этого в пивной и хотел арестовать, но Питер скрылся, выстрелив из пистолета в лампочку. Теперь он был в хорошем костюме, тщательно причесан и гладко выбрит, и, конечно, детектив считал его добропорядочным, законопослушным гражданином.

Я приободрился, вспомнив о Питере. Весьма возможно, что эти люди в десять раз превосходят его в умении маскироваться. И опять мне пришел на ум один из афоризмов Питера: дурак лезет вон из кожи, чтобы его принимали за кого-то другого, умный человек выглядит тем же самым, но все принимают его за другого человека. «Все знаменитые преступники, — уверял меня Питер, — следовали и неизменно следуют этому правилу».

Было уже восемь часов вечера, когда я вернулся в отель. Мы еще раз проверили со Скейфом, как расставлены наши люди. Затем я снова направился к Трафальгар-лодж. Я не стал ужинать, потому что у меня совершенно пропал аппетит.

Навстречу мне шли люди, вышедшие подышать свежим воздухом или возвращающиеся с теннисных кортов, или с поля для игры в гольф, или с пляжа. Все они были в легких летних платьях, веселые и жизнерадостные. Дорога, белая в вечерних сумерках, бежала по самому краю обрыва. В синем, как сапфир, море качалась готовая улететь белая чайка, яхта «Ариадна». У нее на мачте зажглись уже вечерние огни. На плавучем маяке, поставленном на том месте, где были песчаные мели, загорелся мощный прожектор. На эсминце тоже засверкали огоньки на мачтах.

На дороге мне попалась няня с детской коляской. Рядом с ней на поводке важно вышагивала серая овчарка. Опять мне вспомнился один давно забытый случай. Я охотился однажды на зайцев. Моя собака гнала зайца и вдруг неожиданно потеряла. У меня хорошее зрение, но, как я ни всматривался, зайца нигде не было видно. И я да, наверное, и собака здорово удивились, когда серый камень, ничем не отличающийся от других камней, вдруг ожил и дал стрекача. Заяц был настолько умен, что остался на месте и слился с окружающей природой.

«Вот так же и люди из „Черного камня“, — подумал я, — стали стопроцентными англичанами. И сто раз прав Питер, когда говорит, что это всего лишь искусная маскировка». Было ровно половина десятого, когда я подошел к Трафальгар-лодж.

В доме были открыты окна, но из-за портьер ничего не было видно. Слышался только звон ножей и вилок. Я подошел к калитке в заборе и открыл ее.

Я помотался по белу свету и знаю, что легко схожусь только с людьми из так называемых верхнего и нижнего классов. Они понимают меня, я — их. Мне с ними легко и просто, будь то бродяга или пастух, будь то Уолтер или Руайе. Это необъяснимо, но это факт. Точно так же мне совершенно непонятно, почему я всегда чувствую себя не в своей тарелке с представителями так называемого среднего класса. Причина этого, я думаю, в том, что я ничего не знаю об их привычках, о тех условиях, которые приняты между ними. Я никогда не жил бок о бок в этих дешевых — но с претензией — виллах и загородных дачах. При встрече с ними я пугаюсь, точно увидел ползущую по сучку черную мамбу.[15] Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока я, позвонив, ожидал на крыльце горничную. Когда она открыла мне дверь, я сказал, что желаю видеть мистера Апплтона по очень важному делу. Говоря это, я очень волновался, как будто сдавал свой первый экзамен. Горничная спросила, как обо мне доложить, и я назвал свое настоящее имя.

В холле на вешалке висели пальто и плащи. Сверху, на полке, лежали шляпы. Рядом висели теннисные ракетки, в углу в сумке — клюшки для гольфа. В другом углу стояли большие, дедушкины, часы, рядом с ними висел барометр. Другую стену украшала гравюра, изображающая скачки. «Все как у людей, — с усмешкой подумал я, — или как в англиканской церкви».

Назвав горничной свое настоящее имя, я рассчитывал, что мое внезапное появление как-то отзовется в ком-либо из троих и подтвердит мои подозрения. Но, замешкавшись в холле, я слишком поздно вошел в гостиную.

Увидев меня, все повернули головы и посмотрели на меня. Старик был в строгом вечернем костюме и сидел во главе длинного стола, молодые люди сидели по сторонам. Толстяк был тоже в вечернем костюме, худой брюнет — в голубом летнем костюме и белой рубашке с отложным воротником.

— Мне сказали, что вы хотели видеть меня, мистер Ханней, по очень важному делу, не так ли? — Обычная формула вежливости, произнесенная, правда, слегка взволнованным голосом.

Я отодвинул кресло и сел.

— По-моему, мы уже встречались, — сказал я, — и вы, конечно, догадываетесь, о каком деле идет речь.

В гостиной было темновато, но, кажется, недоумение на лицах моих хозяев было искренним.

— Вполне возможно, — ответил старик, — у меня очень плохая память на лица. Но не лучше ли сообщить мне, в чем суть этого дела, сэр?

— Извольте, — сказал я. — Суть дела в том, что ваша игра проиграна, и у меня в кармане ордер на арест каждого из вас, джентльмены.

— Ордер на арест! — каким-то высоким голосом закричал старик. — Боже! В чем же нас обвиняют?

— Вы обвиняетесь в убийстве Франклина Скаддера, совершенном вами в Лондоне 23 мая нынешнего года.

— Мне это имя совершенно не знакомо, — отрезал старик.

— Это убийство на Портленд-плейс, — сказал худой молодой человек. — Я читал о нем в газетах. А вы, случайно, не из сумасшедшего дома? Откуда вы вообще, черт бы вас побрал?

— Из Скотленд-Ярда.

С минуту все молчали. Старик сгребал рукой со скатерти хлебные крошки. Толстяк, чуть-чуть заикаясь, сказал:

— Не надо волноваться, дядя. Наверное, произошла какая-то ошибка. Такое иногда бывает. Нам нечего бояться, потому что мы всегда можем доказать свою невиновность. Я, например, был 23 мая за границей, Боб лежал в больнице. Вы, дядя, правда, были в Лондоне, но ведь у вас есть свидетели, которые подтвердят, чем вы в тот день занимались.

— Ты прав, Перси! Конечно, мне не трудно это сделать. Сейчас вспомню, что было 23 мая… Вспомнил! Днем раньше была свадьба Агаты. Утром я пошел прогуляться, потом обедал в клубе с Чарли Саймонсом. Вечером я был в гостях у Фишмангеров. Помню, они угощали меня пуншем, и у меня наутро немного болела голова. Да они еще подарили мне коробку сигар, — старик кончил и нервно рассмеялся.

— Неужели вы не видите, сэр, — обратился ко мне худой молодой человек, — что произошла ошибка? Мы, как и все англичане, уважаем закон и не хотим, чтобы Скотленд-Ярд остался в дураках. Не так ли, дядя?

— Безусловно, Боб, — оживился вдруг старик. — Мы все должны оказывать содействие властям в их работе. Но в данном случае, — он развел руками, — не понимаю, как такое могло произойти?

— Помнишь, Нелли однажды сказала, — улыбнулся полный молодой человек, — что ты умрешь от скуки, и вот, пожалуйста, для тебя уже готово развлечение, — и рассмеялся собственной шутке.

— Ты прав, разрази меня гром! — ответил ему старик. — Зато мне будет что рассказать в клубе. Я должен бы был негодовать и сердиться, мистер Ханней, но я чувствую, что в этой ситуации есть что-то юмористическое. Я прощаю вам ваше вторжение в мой дом. У вас было такое мрачное лицо, когда вы вошли, мистер Ханней, что я подумал, уж не вампир ли я, не хожу ли я пить людскую кровь по ночам, — и он рассмеялся, видимо, довольный своим остроумием.

Скажите, кто из вас, дорогие читатели, будь вы на моем месте, не залился бы краской стыда и не выбежал из дома, бормоча ненужные извинения? Но я остался сидеть за столом и, не отрываясь, смотрел на пламя свечей в подсвечнике. Затем встал и шагнул к выключателю — в гостиной загорелся электрический свет.

Они зажмурились от яркого света люстры. Эти трое, возможно, те самые люди, с которыми я встречался в Шотландии, а быть может, и нет. Я не мог понять, почему я, смотревший в глаза этому проклятому археологу, не вижу в старике ни одной черточки, кроме самых тривиальных — он стар, лысоват и т. д., напоминающей того страшного человека. Я видел на дороге худого и полного и опять-таки находил сейчас между теми и этими людьми лишь отдаленное сходство.

Я огляделся. На стенах гостиной висели гравюры, над камином — портрет какой-то симпатичной старушенции. На каминной полке стояла серебряная коробка для сигар. На ней было выгравировано: «Персивалю Апплтону, эсквайру, от друзей в память турнира по гольфу».

— Итак, вы, очевидно, убедились, — сказал старик, — что ваши подозрения напрасны?

Я промолчал.

— Конечно, неприятно попасть в смешное положение, но, я думаю, вы как-нибудь из него выйдете. Я не стану писать на вас жалобу, но имею право потребовать, чтобы вы покинули нас, — закончил старик.