Майская Гроза - Сергей Чекоданов

В кабинете он занял свой стол, поставил посередине стола пепельницу и, уставившись в потолок, стал ждать дымя папиросой. Делать вид, что занят каким-либо делом он не хотел. Да никто и не ждал от него таких подвигов. Сослуживцы старательно делали вид, что заняты какими-то очень важными делами, перекладывали бумаги на своих столах и старались не смотреть в его сторону. Виктор их не осуждал, сам за эти годы вел себя так неоднократно. Помочь ему они ничем не могли, а вот самим попасть на заметку, это раз плюнуть. Вскоре большинство из них, похватав бумажки, покинули кабинет. Остались только старший лейтенант Ярцев и капитан Гладышев. Ярцев, окинув взглядом капитана, подошeл к Виктору. Минутку поколебавшись Гладышев присоединился к нему.

- Похмелиться хочешь? - Спросил Ярцев, - У меня в заначке есть чекушка.

- Не хочу. - Сказал Виктор. - Спасибо Иван, уже не лезет.

- Ты, Витя, не обижайся на нас, что мы при всех не подошли. - Попытался извиниться Гладышев.

- Да ладно, мужики. Я что не понимаю? Сам в такой ситуации сколько раз был. И правильно сделали. Незачем давать повод для новых дел. Итак в отделе работать уже некому. Одни Рабиновичи, да Айзенберги остались. Они тут такую контрразведку устроят, что шпионы по коридорам толпами бродить будут. Это им не липовые приговоры по 58 штамповать.

Виктор в раздражении махнул рукой. Протянул мужикам пачку Казбека, последнюю оставшуюся у него. Те взяли по папиросе, молча закурили, говорить в общем-то было не о чем. Докурив, Виктор вмял окурок в пепельницу и, посмотрев на дверь, сказал:

- Вот что, мужики. Шли бы вы отсюда, пока какая-нибудь мразь не заглянула. Я бы сам вышел, но боюсь кого-нибудь подставить.

Гладышев с Ярцевым переглянулись, пожали Виктору руку на прощание и, прихватив какие-то папки, вышли из кабинета. Виктор встал, подошeл к окну. За пыльным стеклом по улице шли люди, проезжали автомобили, протренькал на стрелках трамвай. Жизнь шла своим чередом. Даже стало немного обидно. Виктор усмехнулся, а что собственно должно произойти? Небо на землю упасть, конец света наступить? Не он первый и не он последний. Он и так держался столько лет, хотя за это время много народу исчезло бесследно. Кто-то действительно за дело, и Виктор сам готов был за это поручиться. Кого-то подгребли за компанию с друзьями. Некоторых взяли за длинный язык. Сам же он попался на излишнем любопытстве. Ещe в первый день, получив это дело, он каким-то иррациональным чутьeм определил, что дело дерьмовое и нужно спустить его на тормозах, не найдя никаких улик и доказательств. И только неуeмное любопытство толкнуло его на то, чтобы копнуть поглубже. А ухватив первую ниточку, он не удержался, чтобы не потянуть за неe как следует. Какая рыба была там на том конце ниточки он понял, только когда и его заметили. Торопливое уничтожение некоторых бумаг ничего спасти уже не могло. Он попался! Как говорит народная мудрость "пошeл по шерсть, а вернулся стриженный".

Дальше всe шло по давно отработанной методике. Несколько технических ошибок при проведении дознания. Жалоба подследственного на него и дело у него забрали. Вот ведь анекдот! Невинного человека можно как угодно уродовать, выбивая из него нужные признания, и ничего, а стоит только тронуть настоящего врага, но со связями, как вдруг вспоминают о каких-то правах. А то, что эта мразь - враг, причем настоящий, Виктор был уверен на все сто процентов. Но как оказалось, он также чей-то друг, а то и родственник и, судя по всему, очень близкий. А таких трогать нельзя ни в каком государстве. Вон до революции царица-матушка лично на кайзера шпионила, и ничего. Да и других предателей во дворце хватало, но никто их и пальцем не тронул. Почему сейчас должно быть по-другому?

Стрелка возмутительно медленно плелась по циферблату, Виктор поминутно глядел на неe, но до начала собрания оставалось ещe долгих двадцать минут. Он выкурил уже три папиросы, достал было четвeртую, но убрал обратно, и так язык щипало от крепкого табака. Наконец, минутная стрелка дошла до цифры девять, оставалось всего пятнадцать минут до одиннадцати. Виктор встал, вытряхнул пепельницу в урну, как всегда делал уходя из кабинета, поставил еe на стол и вышел из кабинета. В ящиках стола он проверил всe ещe неделю назад, как только стало ясно во что он вляпался. В них остались только абсолютно безопасные бумаги, ничего серьeзного на него не смогут найти даже настоящие профессионалы, а тем более эти дилетанты сыска.

В парткоме уже собрались все, в чьи обязанности входило присутствовать на этих судилищах, и кое-какие заинтересованные лица. Некоторые смотрели на него со злорадством, но большинство старательно прятало глаза. Виктор равнодушно прошeл мимо них и сел в первом ряду. Он сегодня главный герой собрания, ему и сидеть на почeтном месте, которое все остальные старательно избегали. Вскоре парторг объявил о начале собрания. Первым вопросом проходил обычный отчeт за месяц, никто его не слушал, да и что там слушать - все подобные отчeты как близнецы братья, если хоть один слышал, значит знаком со всеми. Парторг старательно бубнил, иногда заглядывая в бумажку. На Виктора он старался не смотреть, все же он был человек совестливый, не то что его заместитель капитан Фельдман, который с победным злорадством часто окидывал Виктора взглядом. Впрочем у них были личные счеты. Несколько раз Виктор довольно чувствительно щелкнул по самолюбию того, показав при всех грубейшие ошибки расследования в делах Фельдмана. А тот отличался редкой злопамятностью. Говорят, что он пересажал всех, с кем в далeком детстве приходилось драться во дворе. В доме, где он жил, от проходящего по двору Фельдмана все разбегались в разные стороны, чтобы ненароком не вызвать его недовольства чем-либо. И сейчас тот предчувствовал минуту торжества и не мог скрыть своих чувств.

На первый ряд вместе с Виктором рискнул сесть только начальник их отдела майор Зенкович. Опытный и умный профессионал, тот всегда старался выделять Виктора за умение расследовать самые сложные и запутанные дела. И сейчас, предчувствуя потерю одного из лучших сотрудников, он только хмурился и нервно кусал губы. Осадить всю эту шайку во главе с Фельдманом у него не было возможности, за ними стоял кто-то настолько значительный, что все его прежние попытки избавиться от этого дилетанта заканчивались только грозными окриками сверху, после которых Фельдман становился ещe наглее и самоувереннее. Зенкович понимал, что сам он до сих пор занимает своe место, только потому, что Фельдман такой болван во всeм, что касается контрразведки. Если бы у него был хоть малейший талант, начальником отдела давно был бы он. Об этом говорило хотя бы то, что Фельдман сумел протащить в отдел двух своих родственников, Айзенберга и Рабиновича, несмотря на все протесты майора. Сейчас эти болваны петухами ходили по коридорам, старательно форсили новенькой формой перед машинистками и заваливали самые простейшие дела. Зенкович никогда не упускал случая поставить этих кретинов на место, высмеивал их на каждой планeрке, но с тех всe "как с гуся вода". Совести у них не было даже в зачаточном состоянии. В отделе нарастали антиеврейские настроения, и самое удивительное, что майор, сам будучи евреем, был одним из инициаторов их возникновения. Впрочем, нужно сказать, что сотрудники отдела чeтко отделяли самого майора и лейтенанта Цукермана, тоже еврея, от этих болванов и никогда не распространяли на них своих шуток и анекдотов.

Доклад, наконец-таки, закончился и парторг облегчeнно уступил место своему заместителю. Фельдман осмотрел зал, остановившись взглядом на Викторе, и сказал:

- Вторым вопросом нашего собрания предстоит обсуждение дела капитана Зайцева. Докладчиком по этому вопросу выступит лейтенант Айзенберг.

Лейтенант Айзенберг приходился Фельдману то ли племянником, то ли двоюродным братом по материнской линии, безоговорочно слушал своего родственника во всeм и участвовал во всех афeрах того. Вот и сейчас он с радостью взялся за сомнительное удовольствие топить своего сослуживца. Выйдя к трибуне, он достал из папки несколько листков, наверняка написанных Фельдманом, и принялся читать старательно пытаясь сохранить на лице значительность.

Виктор, пропустивший мимо ушей весь доклад парторга, хотя никто из присутствовавших не смог бы доказать этого, настолько серьeзным и внимательным было его лицо, превратился во внимание. На этот раз он запоминал каждый оборот, высказанный Айзенбергом, выискивая слабые стороны в доказательствах Фельдмана. Поначалу он хотел признать всe, что ему пытались приписать. Откровенно говоря, он просто устал. И если бы ему предложили подписать собственный расстрел, вполне возможно он бы смог это сделать. Но поймав торжествующий взгляд Фельдмана, Виктор разозлился. Удовольствия "сплясать на его могиле" он не доставит никому, даже если для проведения этого мероприятия пригласят самых лучших исполнителей "семь сорок". И сейчас он внимательно слушал, намечая ответные ходы, возможности для которых ему предоставляли в избытке. Будучи обвинителями в уголовном суде, эти деятели не сумели бы осудить даже убийцу, пойманного с поличным. Любой, самый посредственный адвокат разнeс бы их обвинения в пух и прах. Вся проблема была в том, что суд был не уголовный, где нужны доказательства, свидетели, заявление потерпевшего. В этом судилище нужен был только виновный, да желание упечь его как можно дальше, а если повезeт, то и устроить ему встречу с господом богом.