Вокруг Света 1996 №11 - Журнал «Вокруг Света»

— Я кинул кости, — молвил я. — Я прочел рисунок внутренностей козла, изучил рисунок мух на недавно умершей мыши. И теперь знаю, почему Нгала с голыми руками вышел к стае гиен и почему умерли Рейно и Ньюпо.

Я немножко помедлил для создания пущего драматического эффекта, а сам тем временем удостоверился, что все внимательно слушают.

— Так скажи нам, кто наслал таху, — взмолился Коиннаге, — чтоб мы расправились с ним.

— Все не так просто, — ответил я. — Прежде выслушайте меня. Носитель таху — Мурумби.

— Да я убью его! — не сдержался Кибанья. — Он повинен в смерти моего Нгале!

— Нет, — возразил я. — Вы не должны убивать его, ибо не он источник таху. Он просто носитель.

— Корова, напившаяся отравленной воды, не есть источник плохого молока, но мы все же убиваем ее, — настаивал Кибанья.

— Мурумби не виноват, — твердо заявил я. — Он невинен, как и твой сын, и нельзя убивать его.

— Но кто ж тогда наслал таху? — продолжал стоять на своем Кибанья. — Только кровь может смыть кровь моего сына!

— Это очень древний таху, насланный на нас масаями, когда мы еще жили в Кении, — сказал я. — Тот человек уже мертв, но он был очень мудрым мундумугу, ибо таху пережил его. — Я вновь замолк на несколько секунд. — Я сражался с ним в мире духов, и не раз. Часто я побеждал, но иногда моя магия оказывалась бессильна, тогда-то и погибал один из наших юношей.

— Но как нам узнать, который из юношей носит в себе таху? — спросил Коиннаге. — Или каждый раз придется ждать, пока кто-то умрет, чтобы убедиться, что на нем-то и лежало проклятие?

— Есть определенные способы, — ответил я. — Но известны они только мне. Когда я расскажу вам, что вы должны делать, я пойду по остальным деревням и навещу каждое поселение юношей, чтобы проверить, не сидит ли в ком-либо из них таху.

— Так скажи нам, что делать, — провозгласил старый Сибоки, тоже пришедший послушать меня, несмотря на боль в суставах.

— Вы не будете убивать Мурумби, — повторил я, — ибо он не виноват, что носит в себе таху. Но нельзя допустить, чтобы проклятье передалось остальным, поэтому я объявляю его изгнанником. Вы должны изгнать его из дома и ни в коем случае непринимать назад. Тот, кто поделиться с ним кровом или пищей, навлечет на себя и свою семью то же проклятье. Я разошлю гонцов по всем близлежащим деревням, чтобы к завтрашнему утру все знали, что он изгнанник, и прикажу, чтобы они в свою очередь также разослали во все стороны гонцов, чтобы через три дня на Кириньяге не осталось ни одной деревни, не проведавшей о его болезни.

— Ужасное наказание, — прошептал Коиннаге, ибо кикую очень сострадательный народ. — Раз таху — не его вина, почему нам нельзя хотя бы оставлять Мурумби еду на окраине деревни? Может, если он придет ночью, не увидит никого, не поговорит ни с кем, таху и останется в нем.

Я покачал головой.

— Все должно быть, как я сказал, иначе не обещаю, что этот таху не распространится на вас всех.

— И что, увидев его в полях, мы должны не подавать виду, что узнали его? — удивился Коиннаге.

— Увидев его, вы должны пригрозить ему копьями и прогнать прочь, — ответил я.

Коиннаге глубоко вздохнул:

— Пусть будет, как ты сказал. Сегодня же мы изгоним его и никогда назад не примем.

— Да будет так, — провозгласил я и покинул бому, направившись обратно на холм.

«Вот так, Мурумби, — подумал я. — Ты получил столь желанный вызов. За всю свою жизнь ты ни разу не поднял копья; теперь же тебе придется есть только то, что добудет твое копье. Тебя воспитали в знании, что женщина должна строить хижину, но теперь от непогоды тебя спасет только та крыша, которую ты сам настелишь. Ты был приучен к легкой жизни, а теперь ты должен будешь надеяться только на свой ум и силу. Никто тебе не поможет, никто не предоставит ни еды, ни крова, а я не отменю данного повеления. Это не идеальное решение, но лучшее, которое я мог найти в данных обстоятельствах. Тебе нужен был вызов, нужен был враг — вот тебе и то и другое».

За следующий месяц я обошел все деревушки Кириньяги и большую часть времени провел в разговорах с юношами. Я нашел еще двоих, которых пришлось изгнать. Вскоре в список моих обязанностей прочно вошли подобные походы и разговоры.

Среди молодежи не было больше ни самоубийств, ни необъяснимых смертей. Но время от времени я задумываюсь над тем, что станет с обществом, с той утопией, что царит на Кириньяге, раз лучшие из лучших, самые способные объявляются изгнанниками, а остаются лишь те, кто с радостью готов вкушать плоды лотоса.

Перевел с английского А.Жикаренцев

Золотые пагода Мьянмы

«Это Бирма. И никакая знакомая тебе земля не могла бы быть похожей на нее», — писал век тому назад Редьярд Киплинг.

Я много ездил по свету, много видел, мне есть с чем сравнивать, и я не могу не согласиться со словами английского писателя. Бирма... Ее древние позолоченные пагоды, ее обычаи, ее люди - такие разные (135 этнических меньшинств проживает в стране) и в то же время такие одинаково-гостеприимные, почтительно-внимательные к чужестранцу — многое запечатлелось в памяти. Но я позволю себе дать лишь кое-какие путевые наблюдения, дополнив их фотографиями, в надежде, что любознательному читателю когда-нибудь предоставится возможность самому увидеть то, что видел я, путешествуя по Бирме.

«Это самая сонная столица мира», — записал я в дневнике после нескольких дней пребывания в Рангуне. Я поселился в отеле «Стрэнд», в свое время одной из самых известных гостиниц Востока. И словно окунулся в атмосферу британской колонии. Отель — белое приземистое здание, с огромными залами и просторными комнатами. Если бы не непременный вентилятор в комнатах с очень высокими потолками, здесь, кажется, можно было бы наяву встретить героев Киплинга. Присутствие прошедших веков ощущаешь и на улице Маха-бандула. Сейчас она утратила былое великолепие, но аристократический стиль ее застройки еще заметен. По широкому бульвару проезжает мало машин, однако много велосипедов, велорикш, моторикш и тележек. Здесь нет небоскребов, не видно рекламных плакатов, а супермаркеты такие же, какими были в 50-е годы. В ювелирных лавках продаются сапфиры, рубины, золото, нефрит. Кажется, что драгоценные камни и золото — единственный товар, которым торгуют в этой стране.

Спокойная атмосфера на улицах, любезные улыбки... И вдруг! По дороге, ведущей в центр, мчатся два грузовика с военными, вооруженными до зубов. Это сразу напоминает мне о том, что я нахожусь в стране, управляемой военным режимом. Военные пришли к власти в 1988 году в результате кровавого государственного переворота. Генерал Со Маунг устроил настоящую бойню, жертвами которой стали тысячи людей.

Новая метла по-новому метет. Диктатура приняла решение привести старые «англизированные» географические названия в соответствие с местным произношением. И в один прекрасный день Бирму переименовали в Мьянму, Рангун — в Янгон, Паган — в Баган, Пегу — в Баго, реку Иравади — в Аеярвади. Бирманец отныне стал называться не «бармиз», как прежде, а «бама», этническая группа «карен», звучит «каян» и так далее.

В мае 1990 года, к удивлению многих, в Бирме прошли первые свободные выборы, которые явились настоящим триумфом для оппозиции. Национальная лига набрала более восьмидесяти процентов голосов. Но военные отказались передать власть в руки демократов. И снова волна репрессий прокатилась по стране.

Судьба свела меня с одним швейцарцем итальянского происхождения, который живет в Бирме уже два года. Он работает в компании, ведущей поиски нефтяных месторождений. Этот человек рассказывал, что, по всей вероятности, в стране многие прошли через пытки и что многих отправили на принудительные работы в лагеря. Один пожилой буддийский священник из Тази на плохом английском рассказывал мне об ужасной участи тысяч людей, отправленных в места заключения. Из лагерей их посылали на минные поля, создавая живой щит для военных, борющихся с повстанцами...

Я еще вернусь на улицы Рангуна — Янгона, а пока что покидаю столицу, над которой еще витает призрак не существующей ныне британской империи. Я еду в Паган и Мандалай.

Поезд лениво пересекает равнину. За окном проплывают рисовые поля, простирающиеся до самого горизонта, буйволы, которые тянут примитивный плуг. Низкая облачность и пелена тумана, зависшая между небом и землей, размывает очертания убогих домишек. Даже бедность становится скрытой от глаз людских...

Поезд прибыл в Тази. Потом я добирался автобусом по дороге, пролегающей через рисовые поля. В полдень, когда мы приехали в Паган, жара достигла апогея. Термометр показывал больше 40 градусов. Это было то время, «когда ноги находятся в состоянии покоя», как говорят бирманцы. Я устроился в отеле с труднопроизносимым названием Тирипитсайа. Восемь шатров, построенных из тикового дерева в центре парка, утопающего в цветах, и в двух шагах от величественной реки Иравади.