Загадка песков - Эрскин Чайлдерс

– Все это слишком туманно, – сказал я. – Имеются у тебя более веские основания считать его британцем?

– Есть пара вещей посерьезней, – медленно проговорил мой друг. – Я приблизительно передал тебе слова Долльмана, когда тот предложил мне срезать путь. Точно я их не помню, но там было, кажется, «abschneiden», да, «abschneiden» и «durch Watten»[34]. Песчаные банки, как тебе известно, немцы называют ваттами. Слова простые, и прокричал он их громко, чтобы пересилить ветер. Я его отлично понял, но колебался, не решаясь согласиться. Долльман же счел, видимо, что моего немецкого недостаточно, поэтому, снова ложась на курс, он указал рукой на юг и, сложив ладони рупором, заорал: «Verstehen Sie?[35] Срежем через пески, следуйте за мной!» Последняя фраза была на чистом английском. Слова до сих пор звучат у меня в ушах, и я поклясться готов – это родной его язык. Разумеется, в ту секунду я об этом даже не подумал. Несколько английских слов он знал, хотя всегда коверкал их – очень простой трюк, когда имеешь дело с ничего не подозревающим слушателем. Но тогда мне было не до таких мелочей – невозможно раскрывать заговоры и одновременно управлять маленькой лодкой в штормовом море.

– И если в его планы входило отправить тебя в мир иной, он вполне мог позволить себе оговорку! Что-нибудь еще? Кстати, как его дочь? Она тоже выглядела англичанкой?

Двое мужчин не могут обсуждать женщину, если их не связывают между собой узы доверия, и до сего дня подобные вопросы в нашем обществе даже не поднимались. Да и не вызывало сомнений, что, прояви я интерес, он натолкнулся бы на непроницаемый доспех. Вот и теперь Дэвис торопливо облачался в броню, но я не удержался от язвительной мыслишки о том, как плохо прикрывает его эта кольчуга. Мы ровесники, но не могу сдержать улыбку, вспоминая о том, каким взрослым и каким blasé[36] почувствовал я себя, заметив яркий румянец, проступивший на его загорелых щеках.

– Да, полагаю, что так, – пролепетал он.

– Но разговаривала она, разумеется, только на немецком?

– Да, конечно.

– Ты много общался с ней?

– Довольно много.

– Была она… Как бы это сказать? Хотелось ей, чтобы ты плыл к Эльбе вместе с ними?

– Думаю, да, – неохотно кивнул Дэвис, стиснув единственного своего союзника – спичечный коробок. – Но, черт побери, не думай, будто она знала, что произойдет! – с неожиданным жаром воскликнул он.

Мне оставалось лишь думать да гадать и удерживаться от дальнейших расспросов, как ни просто было бы выудить признание из столь правдивой жертвы. Но я изгнал все помыслы о неуместных в таких вещах шутках. Как-то все переплелось в этом странном деле, глубину и значимость которого я начал вдруг воспринимать всерьез. Но я не брался судить о Дэвисе да и сам не пришел к однозначным выводам. Убеждение, что развитие событий в ближайшем будущем сблизит нас, удержало меня от слишком настойчивого давления. Я вернулся к главному вопросу: кто такой этот Долльман и что им двигало? Дэвис тут же вынырнул из панциря.

– Это англичанин на службе у немцев, уверен, – заявил он. – Наверняка на службе, потому как много времени провел в тех водах и знает каждую их пядь. Конечно, это довольно уединенная часть света, но у него дом на острове Нордерней, и судя по всему, этот человек хорошо известен широкому кругу лиц. С одним из его друзей мне довелось встретиться. И как думаешь, кто это? Военно-морской офицер. Это случилось вечером третьего дня нашего знакомства. Мы сидели на палубе «Медузы», пили кофе и обсуждали завтрашний переход, когда со стороны моря причухивает небольшой паровой баркас, подходит к нам и этот парень поднимается на борт. Пожимает руку Долльману и внимательно разглядывает меня. Долльман нас представил, назвав приятеля коммандером фон Брюнингом, капитаном миноносной канонерки «Блиц»[37]. Потом махнул в сторону Нордерней, и я разглядел его: длинный и серый, похожий на крысу корабль, стоящий на рейде милях в двух от берега. Как выяснилось, на «Блиц» возложена охрана рыболовства в той части прибрежных вод Германии.

Должен сказать, я сразу проникся к фон Брюнингу симпатией. У меня создалось о нем впечатление как о человеке порядочном и дельном офицере – он из тех парней, к разряду которых мне самому хотелось бы принадлежать. Ты ведь знаешь, я к этому всегда стремился… Но это старая история, оставим ее. Мы с ним поболтали и отлично поладили, но знакомство наше продолжалось недолго. Я вскоре откланялся, почувствовав, что им хочется остаться наедине.

– И они остались одни? – поинтересовался я совершенно невинно.

– Ну, с фройляйн Долльман, разумеется, – пояснил Дэвис, снова ныряя в панцирь.

– Как думаешь, они хорошо знают фон Брюнинга? – резко сменил я тему.

– Да, очень хорошо.

Почуяв слабый след, я взвешивал необходимость применить к моему чувствительному собеседнику «женский аргумент». Но момент был упущен.

– Тогда я видел капитана в первый и последний раз, – проговорил Дэвис. – Мы отплыли на рассвете следующего дня. Теперь начало до тебя доходить, к чему я клоню?

– Весьма смутно, – отозвался я. – Продолжай.

Мой друг подсел ближе к столу, раскатал энергичным движением обеих рук карту и с новым пылом возобновил рассказ:

– Начнем с двух вещей, которые нам точно известны. Во-первых, меня «удалили» с побережья, потому что я был слишком любопытен. Во-вторых, Долльман ведет какую-то дьявольскую деятельность, которая стоит того, чтобы мы о ней разузнали. Теперь… – Дэвис замялся и глубоко вздохнул, подбирая убедительные слова и выражения. – Да, взгляни на эту карту. Нет, лучше сначала на карту Германии. Масштаба она небольшого, поэтому страна видна целиком.

Он схватил с полки планшет с картами и расстегнул его[38].

– Перед нами огромная империя, занимающая половину Центральной Европы. Империя, разрастающаяся, словно пожар в степи, как по числу подданных и богатству, так и по прочим показателям. Побив французов и австрийцев[39], немцы сделались главной военной силой в Европе. Об этом долго можно говорить, но меня интересуют прежде всего их военно-морские силы. Флот – дело для них новое, но стремительно растет под личным попечением императора. Сам кайзер – отличный малый, и любой скажет, что он все делает правильно. У немцев нет колоний, но им необходимо их иметь, как и нам. Но добывать колонии, удерживать их и защищать растущую торговлю невозможно без морских сил. Господство на море – вот что главное в наши дни, не так ли? Не думай, что это мои слова, – наивно пояснил Дэвис. – Все почерпнуто из Мэхэна и его продолжателей. Да, у Германии имеется лишь небольшой флот, но он дьявольски хорош и быстро строится. У них есть…

Тут мой друг пустился в перечисление характеристик скорости, оружия и брони, в которых я не понимал ровным счетом ничего. У меня создалось впечатление, что ему известен каждый корабль. Пришлось вернуть его к началу.

– Так вот, давай посмотрим на Германию как новую морскую державу, – продолжил он. – Тогда возникает следующий вопрос: какая у нее береговая линия? Очень причудливая, как видишь. Она разделяется надвое территорией Дании. Большая часть лежит на востоке, выходя на Балтийское море. Море практически внутреннее, выход из которого перегорожен Датским архипелагом. Именно с целью избежать последствий этой блокады кайзер Вильгельм и построил канал от Киля до Эльбы. Но он может быть легко выведен из строя во время войны. Куда более ценная часть побережья простирается к западу от Дании и обращена к Северному морю. Вот тут Германия и получает возможность высунуть, образно говоря, голову на открытый простор. Тут она соприкасается с нами и с Францией, двумя ведущими морскими державами Западной Европы, тут находятся крупнейшие порты империи и сосредоточены ее главные коммерческие интересы.

Но теперь тебя должно поразить, как до смешного мала протяженность этого побережья в сравнении с размерами всей страны. От Боркума до Эльбы по прямой линии всего семьдесят миль. А оттуда до западной оконечности Шлезвига еще примерно сто двадцать. Итого двести миль. Сравни эту цифру с протяженностью берегов Англии и Франции. Удивительно ли поэтому, насколько важен каждый дюйм этого берега?

Теперь о том, каков характер побережья. Даже на этой маленькой карте сразу бросаются в глаза эти волнистые линии: отмели и пески повсюду, они намертво отделяют море от земли на девяти десятых береговой линии да и делают все возможное, чтобы заблокировать проход на оставшейся одной десятой – это где находятся устья крупных рек. Давай разберем все подробнее, кусок за куском. Как можешь заметить, побережье разделяется на три части. Первая, самая западная, простирается от Боркума до Вангерога. Примерно пятьдесят миль. Как ее описать? Полоса песчаных островов, окруженных отмелями; на западной оконечности, по границе с Голландией, течет река Эмс, на которой стоит Эмден, небольшой город. Кроме него, прибрежных городов нет вообще. Часть вторая. Это своего рода залив, образуемый тремя обширными эстуариями: Яде, Везера и Эльбы. Реки ведут к Вильгемсхафену, военно-морской базе немцев на Северном море, Бремену и Гамбургу. Общая ширина залива всего порядка двадцати миль, всюду плавание по нему затрудняют песчаные отмели. Часть третья. Это шлезвигское побережье, безнадежно отрезанное от моря каймой песков от шести до восьми миль в ширину. Ни одного крупного города, реки только средние, например, Эйдер. Давай сразу отбросим эту третью часть. Быть может, я ошибаюсь, но, обдумав это дело и так и эдак, прихожу к выводу, что значение имеют лишь другие две, дающие вкупе семидесятимильный отрезок от Боркума до Эльбы. Половину занимают эстуарии, половину – острова. Именно там встретил я «Медузу» и именно эту часть прибрежных вод не сумел благодаря Долльману исследовать.