Беглая - Лика Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Асторец облизал губы, неожиданно отстранился. Вновь молча разглядывал, будто хотел запомнить каждый клочок моего тела. Раздевал глазами. А я замерла, точно под действием чар. Дура… я все еще на что-то надеялась.
Уголок его губ дрогнул, и меня пробрало морозцем:
— Ты станешь Тенью моей жены. Когда будешь достойна, разумеется. Самой красивой Тенью.
Пальцы заледенели, в горле пересохло. Я судорожно сглотнула, нервно замотала головой:
— Нет! Нет! Я не согласна! Нет!
По холеному лицу вновь прокатила волна недоумения. Он вскинул бровь:
— Что? Ты смеешь говорить «нет»? Глупая дикарка…
Я молчала. Асторец вновь приблизился вплотную. Смотрел так пристально, что вздох застрял в горле. Я буквально ощущала, как от него жарит необъяснимой энергией. И удушающий страх сменялся захлестывающей паникой. Я не могла даже моргнуть, лишь чувствовала, как глаза разъедают жгучие слезы. Я настолько ясно ощутила, что это конец, что захотелось умереть. Немедленно. Ужас был настолько сильным, что моя истерика оказалась немой — лишь слезы катились по щекам. Асторец стер их большим пальцем:
— На тебе слой пыли.
Он вновь легко коснулся моей щеки, тронул шею.
— У тебя избыток красоты и недостаток ума. Что ж, Разум у меня есть. А вот Тело… ум здесь не главное. Разденься. Я хочу видеть.
У меня зазвенело в ушах.
Он метнул на меня острый взгляд:
— Ты оглохла? Или настолько глупа? Я должен видеть свое приобретение.
Я не шелохнулась, лишь скрестила руки на груди, удерживая рубашку, и покачала головой. Я не шлюха из заведения суки Нимаины.
Он резко отстранился, занес руку к вороту рубашки, а я, улучив момент, дернула в сторону. Обогнула какую-то висящую в воздухе стойку. Внутри все обрывалась. Даже если я найду здесь дверь, за нею наверняка охрана. Да и покинуть это гигантское судно без посторонней помощи я не смогу. И чем сильнее я понимала, что это тупик, тем безумнее становилась.
Асторец не двигался. Демонстративно отвернулся:
— Ты можешь бегать, пока не свалишься от бессилия. Но ничего не изменится.
Я даже вздохнула с облегчением. На мгновение. Уже то, что он стоял немного дальше — облегчение. Пусть и секундное.
Я не поняла, что произошло. Услышала треск ткани, почувствовала голой кожей прохладу каюты. Еще мгновение — и я уже была прижата спиной к стене, чужая рука стискивала мои запястья над головой. От ужаса и возмущения я едва не задохнулась. Я чувствовала, что горю, кровь пульсировала в ушах в такт сердцу. Я оказалась обнажена до пояса. Кожа вмиг покрылась мурашками, соски сжались, и я готова была провалиться в самую кромешную бездну. Лишь бы не чувствовать на себе обжигающий взгляд этого чудовища. Если он дотронется — я закричу. Закричу так, что полопается стекло.
Но он будто издевался. Касался лишь взглядом. То презрительно-небрежно, то иступлено, безумно. Этот взгляд словно оставлял на коже зудящий раскаленный след. Я видела, как расширились его зрачки, как трепетали ноздри. А если он… прямо здесь? Прямо сейчас?..
Я лихорадочно облизала пересохшие губы, уцепившись за ничтожную надежду. Как я не подумала об этом? Может, он потеряет всякий интерес? Я дернулась, стараясь избавиться от его хватки:
— Я не девственница, — прозвучало, как крик о помощи, как последний аргумент. — Слышите?
Он неожиданно улыбнулся, сверкнув белым рядом зубов. Приблизился, едва не касаясь моего лица:
— Я знаю. Печально, но это можно пережить.
Он коснулся моей щеки, медленно проводил пальцем по губам, продавливая до зубов:
— Ты научишься быть такой, какой подобает Тени. Научишься подчиняться мне и исполнять все мои желания, как свои. У тебя есть время до завтра, чтобы подумать, как следует, и смириться. Завтра я хочу видеть тебя в своей постели. Другой жизни у тебя больше не будет.
14
Даже не верилось, что мы, наконец, отчалили с этой убогой планеты. Все были рады, особенно Крес. Я знаю, одна лишь мысль о неотвратимом приближении моей женитьбы пробуждала в нем нездоровое ликование. Боюсь, на Фаусконе его попросту разорвет. Он умел быть невыносимым. И сейчас, как никогда, открыто демонстрировал свое редкое превосходство. Но в этом случае я так и не понимал его радости. Мой брак отдалял от трона и самого Креса, и его отца. Разве это повод для радости?
Я смотрел через толстое стекло иллюминатора, наблюдая, как мутный желто-коричневый шарик медленно отдаляется, теряется среди звезд, превращается в грязную точку. Наконец, исчезает, будто его и не было. Не существовало. Эйден… Надо же… Получить такой ценный подарок от этой никчемной груды камней… Впрочем, какой еще подарок? Удивительно, но я купил эту сучку за тысячу курантов. Баснословные деньги для такой дыры. Купил! Купил… Это слово ложилось на язык сладкой пастилкой омадилиса и вызывало приятное острое послевкусие, разгоняющее по телу обжигающие токи. Непривычное и одуряющее. Словно сделал нечто из ряда вон. Впрочем, так и было. Купил… Это значило, что мерзавка еще более моя, чем любая из Теней. Чем Разум. Моя настолько, насколько даже невозможно вообразить. Надеюсь, она это понимает. Не может не понимать.
Мы не покупаем женщин. Они ничего не стоят. Женщина ничто сама по себе и не представляет ценности. Как существо иного толка. Она всегда принадлежит мужчине и лишь тогда обретает вес. И должна быть безмерно благодарна и покорна. Без каких либо оговорок. Но здесь и не пахло благодарностью. Впрочем, я послушаю, что хочет сказать Кайи. Кажется, ему есть что сказать…
При малейшем воспоминании об этой дикарке кровь закипала, а по телу пробегали томительные импульсы, от которых я дурел. Я думал о ней, не переставая, со вчерашних суток. Каждую секунду. Не мог не думать. С тех пор, как рассмотрел так близко. Закрывал глаза и снова и снова видел, как ее белая кожа мерцала от испарины в свете ламп, словно покрытая мельчайшими кристаллами, как заострились нежно-розовые навершия аккуратной груди. Высокой и упругой. При виде этого тела не дрогнет, разве что, у дряхлого старика. Или у мертвеца.
Сколько мужчин у нее было? В коллегии божились, что эта женщина никогда не торговала телом. Они не посмели бы солгать. Но она не была девственницей. Значит, кто-то трахал ее. И эта мысль сворачивала кровь. Кто посмел? Грязный старатель? Тупой юнец, которому она отдавалась по глупости и женской похоти? Воображение слишком живо нарисовало, как она извивалась под чужим телом, тянулась белыми руками,
