Павел Мочалов - Юрий Соболев

В. Г. Белинский смотрел «Гамлета» в первый сезон его появления в репертуаре московского театра восемь раз из девяти представлений. Уже одно это свидетельствует, с каким вниманием отнесся великий критик к своей задаче восстановить в статье сценический облик Гамлета-Мочалова. Белинский описывавает явление за явлением, анализирует исполнение Мочалова шаг за шагом, каждый раз отмечая сильные и слабые стороны передачи роли, исходя из наблюдений над каждым представлением. Нет возможности пересказать статью во всех деталях, — это значило бы, прежде всего, снизить то чисто художественное впечатление, которое оставляет статья в целом. Разбор Белинского — в такой же мере гениальное поэтическое произведение, как и исполнение самого Мочалова. Мочалов произвел на Белинского неотразимое впечатление, и оно сказалось в страстном и убежденном тоне критика.

Ограничимся лишь некоторыми цитатами из статьи Белинского, по которым современный читатель может ясно представить себе, каким был Мочалов в роли Гамлета. Прежде всего напомним некоторые сомнения Белинского, высказанные им в самом начале его разбора, — сомнения, касающиеся возможности увидеть на московской сцене подлинного Шекспира и настоящего Гамлета. Уже одно намерение Мочалова сыграть такую гигантскую роль, как принц датский, могло вызвать недоумение. «Гамлет»-Мочалов, — пишет Белинский, — это актер, с его, конечно, прекрасным лицом, благородною и живою физиономией, гибким и гармоническим голосом, но вместе с тем и небольшим ростом, неграциозными манерами и часто певучею дикциею, актер, конечно, с большим талантом, с минутами высокого вдохновения, но вместе с тем никогда и ни одной роли не выполнивший вполне и не выдержавший в целом ни одного характера. Сверх того, актер с талантом односторонним, назначенным исключительно для ролей только пламенных и исступленных, но неглубоких и незначительных. И этот Мочалов хочет выйти на сцену в роли Гамлета, в роли глубокой, сосредоточенной, меланхолически-желчной и бесконечной в своем значении. Что это такое — добродушно-невинная бенефициантская проделка? Так или почти так думала публика и чуть ли не тал думали мы, пишущие эти строки».

И Белинский сейчас же спешит оговориться, что эти сомнения были рассеяны. Мочалов дал насладиться не «двумя-тремя проблесками истинного чувства, двумя-тремя проблесками высокого вдохновения, — но целой ролью».

Н. Неврев, «П. С. Мочалов читает в кругу своих поклонников». Государственный театральный музей им. А. Бахрушина

П. С. Мочалов в роли Фингала в пьесе того же названия.

Идею Гамлета Белинский раскрывает так: «Слабость воли, но только вследствие распадения, а не по его природе. От природы Гамлет человек сильный: его желчная ирония, его мгновенные вспышки, его страстные выходки в разговоре с матерью, гордое презрение и нескрываемая ненависть к дяде — все это свидетельствует об энергии и великости души. Он велик и силен в своей слабости, потому что сильный духом человек и в самом падении выше слабого человека в самом его восстании».

Мочалов играл именно такого Гамлета. Мочалов был так силен, так потрясающ, что Белинский прямо заявляет: он не может найти слов, чтобы «сделать ясным и ощутительным созерцание прошедших моментов своего высокого наслаждения». Как найти такие слова, чтобы «возбудить в душах все те потрясения, вместе мучительные и сладостные, неуловимые и действительные, которыми восторгал и мучил нас по своей воле великий артист. Надо, чтобы каждое выражение статьи было живым поэтическим образом. Надо, чтобы каждое слово трепетало жизнью, чтобы в каждом слове отзывался то яростный хохот безумного отчаяния, то язвительная и горькая насмешка души, оскорбленной и судьбой, и людьми, и самой собой… Надобно, чтобы каждое наше слово было проникнуто кровью, желчью, слезами, стонами и чтобы из наших живых и поэтических образов мелькало перед глазами читателей какое-то прекрасное меланхолическое лицо и раздавался голос, полный тоски, бешенства, любви, страдания, и во всем этом всегда гармонический, всегда гибкий, всегда проникающий в душу и потрясающий ее самые сокровенные струны: вот тогда бы мы вполне достигли своей цели и сделали бы для наших читателей то же самое, что для нас сделал Мочалов».

Мочалов велик тем, что благодаря ему «мы только теперь поняли, что в мире один драматический поэт— Шекспир, и что только его пьесы представляют великому актеру достойное ему поприще и только в созданных им ролях великий актер может быть великим актером».

Шекспир помог Мочалову вырасти в огромного художника. До сих пор в его исполнении вспыхивали только отдельные вдохновенные минуты, блестки его могучего таланта, ради которых можно было сидеть в театре три томительнейших часа. Дарование Мочалова казалось до сих пор хотя и сильным, но вместе с тем и неразвитым, искаженным, обессиленным и погибшим для всякой будущности. И только теперь, после Гамлета, стало ясно все величие Мочалова.

Далее Белинский подвергает детальнейшему разбору каждую сцену Мочалова.

Приведем одну центральную во всей роли принца датского сцену «Мышеловки»: приезжие актеры играют перед королем Клавдием и его двором пьесу, специально заказанную им. Гамлетом в своих целях.

В пьесе изображается вероломное убийство, напоминающее страшное злодеяние, которое совершил Клавдий, отравивший отца Гамлета. Гамлет слыхал, что

…порок и преступленье,Увидев страшную себя картину,В игре искусного художника, невольноВысказывали стыд свой и позорИ сознавались в преступленьях.

Поэтому Гамлет и заставил играть актеров «изображение ужасного убийства, подобного злодейству дяди».

Сцена представления «Мышеловки» была центральной в исполнении Мочаловым всей роли Гамлета. Белинский дал подробнейшее ее описание. Читатель получит, думается, ясное представление об игре Мочалова в этой пьесе, если мы, приводя текст пьесы, будем сопровождать его Соответствующими выдержками из статьи Белинского. Гамлет дает своему другу Горацио поручение внимательно наблюдать за поведением короля во время представления.

Слева идет текст пьесы, справа — цитаты из Белинского.

К какому же общему выводу приходит Белинский в своей оценке Мочалова в роли «Гамлета? «Мы видели Гамлета, — говорит он, — художественно созданного великим актером, следовательно, Гамлета живого, действительного, конкретного, но не столько шекспировского, сколько мочаловского, потому что в этом случае актер самовольно от поэта придал Гамлету гораздо более сил и энергии, нежели сколько может быть у человека, находящегося в борьбе с самим собой и подавленного тяжестью невыносимого для него бедствия, и дал ему грусти и меланхолии гораздо менее, нежели сколько должен ее иметь шекспировский Гамлет». Белинский отмечает и явно не-удавшиеся Мочалову сцены, как, например, сцену с могильщиками. Однако в каждое новое представление трагедии Шекспира Мочалов вносил и новые подробности, углубляющие образ принца датского, и Белинский каждый раз фиксирует эти дополнения в своей статье, отмечая особенности каждого представления.