Осколки великой мечты - Анна и Сергей Литвиновы

– Я его не заметила! Он со спины подкрался!

– Вставай, сволочь! – с тихой ненавистью произнес Василий.

И, не дожидаясь ответа, выдернул доцента из постели.

Вот картина: Полонский, в одних трусах и носках, сидит на полу. Над ним нависает Безбородов в куртке. По полу разбросаны туфли и брюки доцента. Причепуренная, жаркая, но растерянная Зойка… Разоренный общежитский уют… Что за бред…

Вера бросилась к Безбородову. Схватила за руку.

– Вася, прекрати! Прекрати сейчас же! Это не твое дело, где я и с кем!

– Ах, не мое… – процедил Васечка. От него пахнуло вином.

Доцент поднялся. Стоял, расставив ноги, казалось, не чувствуя неудобства от того, что он в трусах и носках. Смотрел на Васечку усмешливо.

Вера потянула Безбородова за рукав. Сказала резко:

– Эй, Вася, давай убирайся!

Резким движением Василий отшвырнул ее руку.

Гаркнула Зойка:

– Вася, уходи!

И тут Безбородов почти незаметным движением ударил доцента снизу вверх в челюсть.

– Вася! – ахнула Вера.

Полонский отлетел к тумбочке. С нее посыпались духи, помада, родительское фото в рамке.

Безбородов сделал шаг вперед, к доценту, занес руку, чтобы ударить сверху. Ни Вера, ни Зойка не успели схватить его.

И в этот момент доцент наконец среагировал. Быстрым движением он ударил Васю в живот.

Вася от удара согнулся.

– Убирайся, сопляк! – прорычал доцент.

Но Безбородов быстро пришел в себя.

– Ну ты и гадина! – выдохнул он. И цепкой хваткой взял Полонского за предплечье. – Пошли!

– Куда – пошли? – усмехнулся доцент.

– Драться будем!

– Пошли. Но можно мне сперва одеться? – иронически осведомился Полонский.

В этот момент на одной руке Васечки повисла Вера, на другой – могучая Зойка. В дверь, привлеченные скандалом, заглянули несколько человек.

– Вася! – резко сказала овладевшая собой Вера. – Или ты сейчас же уходишь… Просишь прощения у Владислава Владимировича и уходишь… Или… Или – я знать тебя не знаю!..

– Ага, – кривовато усмехнулся Безбородов. – Ты знать меня не знаешь… И ты останешься с ним…

– Да, я останусь с ним, – твердо сказала Вера. – Что бы ты по этому поводу ни думал…

– Ну уж нет! – вскричал Василий, дернулся, вырвал обе руки из девчоночьих рук и снова бросился на доцента.

Тот встретил его прямым ударом в лицо. Вася от удара отшатнулся, но с новой силой, ослепленный и окончательно разъяренный ненавистью борьбы, бросился на полуголого Полонского.

– Сука! – исступленно орал он. – Сука!

Обеими руками он попытался схватить за шею доцента – тот, оскалившись, отводил захват.

Со стола посыпались учебники. Вероника в ужасе закрыла глаза.

И тут в коридоре раздались милицейские свистки.

В девчоночью комнату стремительно и по-хозяйски вошли двое бойцов-молодцов из студенческого оперотряда, с красными повязками «Дружинник» на рукавах.

За ними маячила огромная, словно весь состав Политбюро, ряха коменданта общежития Прокопия Никодимыча.

После свистков и вторжения дружинников соперники наконец отпустили друг друга.

У Безбородова из носа шла кровь. На голом торсе Полонского виднелись красные пятна: следы Васечкиных рук. Доцент тяжело дышал.

Вместе с дружинниками и Прокопием Никодимычем в комнате стало совсем тесно.

Прокопий Никодимыч разглядел полуголого доцента Полонского. Оценил ситуацию. Плотоядно улыбнулся. Глазки его хищно залучились, и он промолвил сладким голосом:

– Здра-авствуйте, дорогой Владислав Владимирович!

5

Приказ об отчислении состряпали в рекордные сроки.

Василий пробовал защищаться. Ходил в деканат и в комитет комсомола. Взывал к здравому смыслу – он что, преступник какой? Злостный спекулянт или диссидент? Чего он особенного сделал? Подрался? Так мало ли драк происходит в общагах… Недавно вьетнамцы вообще стенка на стенку ходили. Но ему популярно объяснили: драться можно с себе подобными. А бить преподавателя – пусть даже за то, что он переспал с твоей девушкой, – нельзя. «Скажи спасибо, что дело за хулиганку не завели!» – сказал ему на прощание ректор.

Василий подписал обходной и забрал из института документы. Он как раз поспел к окончанию осеннего призыва.

Вера умоляла: «Васька, не дури! Ты что, заболеть не можешь?! У меня есть знакомая из первого меда, она говорит – можно любую болезнь изобразить. Сотрясение мозга, шизофрению… Да хоть писаться начни по ночам!»

Он выслушивал ее речи. Молчал. Вера горячилась: «Васька, ну не сходи с ума! Откосишь в лучшем виде! Годик поработаешь, потом восстановят!»

Ей было действительно жалко глупого одноклассника и бывшего соседа по парте. Он так старался покорить Москву и покорить ее, Веру. А получился полный пшик. Из института выперли с волчьим билетом. На горизонте маячил, возможно, Афган.

Вера и жалела Ваську, и злилась на него.

Какого лешего он пришел в ее комнату? Она ведь сто раз ему говорила – без предупреждения не являйся. И зачем затеял драку?! Сказал бы ей благородно: «Между нами все кончено!» Хлопнул дверью… Она бы не сильно и расстроилась… Только б заметила Владу: «Видишь, из-за тебя я поклонника потеряла!» Но Васька, дурачок, по-хорошему уйти не захотел. Разборку затеял. Опозорил ее на весь институт!

История в общежитии получила благодаря бдительному и словоохотливому коменданту самую широкую огласку. И более всего, конечно, обсуждали студентку Веселову. Всюду, в институте, в общежитии и даже в автобусе по дороге из общаги в институт, ее провожал надоедливый, любопытный шепоток: «Вот она, эта Верка!» Ее рассматривали, как диковинную зверюшку, искали следы порока на лице… И думалось, облегченно и горько: «Хорошо, что мама об этом никогда не узнает…»

Полонский из института уволился – ушел в разгар семестра, и даже вездесущая секретарша с его бывшей кафедры не знала, где он теперь работает. Никто не знал. И Вера не знала.

Влад не подал ей ни весточки, ни знака. Ни звонка – хотя куда он мог бы ей позвонить? Ни письма – но в Москве никто не пишет письма друг другу… Несколько раз она набирала его домашний номер. Всегда отвечала жена. На первой же нотке ее визгливого голоса Вера клала трубку. Однажды замешкалась, показалось, что в недрах квартиры звучит ЕГО голос, и успела услышать ее визгливое: «Прекрати звонить сюда, сука!»

Владислав не простил ее. Да как он может простить?! Ведь это она втянула его в грязный, отвратительный скандал. Гневное заседание кафедры… Партсобрание… Конец блестящей карьеры…

Сначала Вера ругала себя днями и ночами. За неделю мучительного самоедства она побледнела до синевы, осунулась и обнаружила у себя парочку седых волосков. Потом начала задумываться: а только ли она во всем виновата? Разве это она затащила Влада в свою комнату?..

Да нет, как говорится, «не виноватая я, он сам пришел».

Вера-то как раз не любила встречаться в общежитии. На этом настаивал именно Полонский. Разнообразия ему хотелось. Новых ощущений… И разве только ему, Владу, сейчас тяжело? Ей, между прочим, тоже несладко. У него хоть дом есть, профессия. Дети… Сбережения, наконец. А она осталась ни с чем, в постылой общаге и с клеймом шалашовки. Мог бы найти ее, поддержать, утешить… Трус он после этого, вот кто!

Васька хоть и дурак, но Веру не бросил. Он встречал ее после занятий и мужественно провожал до общаги – под градом злобных шепотков. За драку, конечно, не извинялся, но и Веру ни в чем не упрекал. Только спросил однажды как бы между прочим:

– Ты правда его любишь?

Она вспыхнула:

– Я уже говорила тебе! Нет! Нет! Нет! Это была ошибка, наваждение!

Вера говорила искренне. Ну, почти искренне. Она действительно была зла на Влада. И одинока под потоком пересудов. А если еще и Васька сейчас от нее уйдет… Впрочем, все равно он уйдет – в армию. Если не одумается.

Она обрабатывала его и так, и эдак. Но Василий к ее мольбам был глух. Он не оправдывался, не говорил, что ему противно изображать придурка и всю жизнь потом маяться с белым билетом. Просто упрямо мотал головой. А однажды сказал: «Значит, судьба такая».

– Судьбу нужно ковать самому! – воскликнула Вера.

– Я и пытался, – грустно ответил он.

Наклонился к ней, зарылся в ее волосы. Но – даже не поцеловал.

…Провожали Васю всем общежитием. Планировался королевский, особенно по тем временам, стол. Бывшие сокурсники чувствовали свою вину – не лично перед Васей, а просто потому, что он уходит в неизвестность, в армию, а они остаются в теплом, надежном институте. На его проводах никто не жадничал – тащили кто что мог. Водку, портвейн, колбасу, сыр… Делились домашними запасами: соленьями-вареньями и даже самогонкой.

– Пьянка будет – зашибись! – предрекала Зойка (она тоже была приглашена).

Вера ехать в чужую общагу не собиралась. Просто не смогла бы выдержать осуждающих взглядов. Да и кого, как не ее, будут во всем винить Васькины однокурсники? Они ее и винят – хорошо хоть в лицо никто не говорит. А когда напьются – и в глаза какую-нибудь гадость скажут, это уж без сомнений.