Самовластие мистера Парэма - Герберт Уэллс

Мистер Парэм промолчал, поигрывая щипцами для орехов. Что за мерзкий циник этот Кемелфорд! Даже смерть на поле брани он готов осквернить своим недостойным языком. «Газованные»!

— Клуб газованных — это лишь ничтожная капля в море наших нынешних несообразностей, — продолжал Кемелфорд. — В любой стране у любого из этих проклятых военных министерств есть своя военная тайна. Ох уж эти тайны! Сколько суматохи! Сколько предосторожностей!. Наша английская публика — я имею в виду публику на военного министерства — обладает газом, великолепным газом на букву «Л». Это любимое детище генерала Джерсона. Его единственное детище. Гнуснейшая мерзость. Сперва измучит вас, а потом прикончит. Генерал от него в восторге. Для производства этого вещества нужны кое-какие редкие земли и минералы, которые добываются у нас в Кэйме, графство Корнуол. Вы слыхали о наших новых тамошних заводах? Великолепные заводы, ничего не скажешь. Кое-кто из наших молодых химиков делает чудеса. Мы получили целую серию соединений, которые можно использовать в самых прекрасных целях. И в какой-то мере они уже используются. Но, на беду, из определенной части нашей продукции вы можете получить также и удушливый газ. Или они могут получить — и нам приходится делать вид, будто мы не понимаем, зачем им нужна эта самая продукция. Это, видите ли, засекречено. Весьма важная военная тайна. Промышленность и наука хранят подобные секреты для полдюжины правительств… Какое ребячество! Какое безумие!

Мистер Парэм тихонько покачал головой, как человек, которому лучше известна истина.

— Правильно ли я вас понял? — осторожно заговорил Хэмп. — Стало быть, вам известно, что у англичан есть новый газ?.. До меня доходили слухи…

Он умолк, ожидая ответа.

— Кое-что мы не можем не знать. Мы должны выжидать и делать вид, будто мы ничего не знаем и не замечаем, а между тем ваши шпионы и эксперты — и наши тоже — шныряют вокруг и во все суют свой нос, стараясь превратить чистую науку в чистое жульничество… Игра в шпионов и игра в химию… Так продолжаться не может. И все же это продолжается. Таково положение дел. Вот до чего мы дошли, а все потому, что все государства во всем мире во что бы то ни стало хотят оставаться суверенными и независимыми. Что мы тут можем поделать? Вы говорите: ничего поделать нельзя. Я в этом не уверен. Мы можем прекратить поставки этого знаменитого британского газа; мы можем прекратить продажу кое-каких мощных взрывчатых веществ и Других материалов, которыми и вы и немцы дорожите как величайшей военной тайной. Придется выдержать небольшую стычку кое с кем из наших же коллег. Но, я думаю, мы сейчас можем на это пойти… Допустим, мы сделаем такую попытку. Многое ли от этого изменится? Допустим, у них хватит дерзости посадить нас за решетку. Рядовой болван будет против нас.

— Рядовой болван! — возмутился мистер Парэм. — Вы хотите сказать, сэр, что против вас будет весь накопленный человечеством опыт. Чем можно заменить правительства, на которые вы так нападаете? Ведь что защищают правительства? Жизнь рядового человека и человеческую мысль. А вы — простите, если я ставлю вас в неловкое положение, — что защищаете вы? Что вам угодно — уничтожить правительство? Учредить какое-нибудь необычайное сверхправительство, тайное общество, вроде масонов из банкиров и ученых, которое будет править миром?

— Вот именно, и ученых! Банкиров и ученых! Мы тоже по-своему стараемся быть учеными! — заявил Хэмп и, широко улыбаясь в поисках сочувствия, поглядел сквозь очки на сэра Басси.

— Я бы поискал нового способа управлять жизнью людей, — ответил Парэму Кемелфорд. — Мне думается, рано или поздно нам придется испробовать что-нибудь в этом роде. Мне думается, всем должна руководить наука.

— Иначе говоря, измена и новый Интернационал, — вспыхнул мистер Парэм. — Даже зависть пролетариата не будет вам поддержкой!

— А почему бы и нет? — пробормотал сэр Басси.

— А что же вы, избранные, будете делать с «рядовым болваном», который, в сущности, и есть человечество?

— Его можно воспитать, с тем чтобы он вас поддерживал, — заметил Эттербери. — Он всегда очень послушен, если взять его в руки смолоду.

— Надо начать все сначала, — сказал Кемелфорд. — Устроить мир по-новому. Это не так уж невероятно. Современная политическая наука еще не вышла из пеленок. Она примерно на столетие моложе химии или, скажем, биологии. Я думаю, прежде всего нам нужна новая система воспитания, совсем в ином духе, чем теперешняя. Выкиньте на свалку хотя бы эту вашу ядовитую историю, особую для каждой нации, и во имя очистки умов объясните людям, как прекрасно может жить человечество в нашем мире.

Сэр Басси одобрительно кивнул. Мистера Парэма этот кивок несколько рассердил, но он не дал себе воли.

— К несчастью, — сказал он, — начинать сначала поздновато. Дни сотворения мира давно миновали, и теперь у нас самые обыкновенные будни.

Он был доволен собой. Недурно сказано, в самую точку.

— А у вас очень убедительно получилось насчет клуба газованных, — в наступившем молчании обратился сэр Уолтер к Кемелфорду. — Я мог бы использовать этот образ в своей лекции, которую читал неделю тому назад.

Молодой американец, до сих пор не принимавший участия в беседе, наконец решился вставить слово:

— Мне кажется, вы, европейцы, склонны, если можно так выразиться, недооценивать общественные настроения, которыми продиктован пакт Келлога. Может быть, он и кажется бесплодным, сейчас трудно судить, — но, поверьте, от него есть толк. Это совершенно очевидно, хотя пока и не доказано. Да и кроме пакта Келлога, Америка вам еще многое предложит в этом роде.

Он покраснел во время своей речи, но ясно было, что это не пустые слова.

— Я с вами согласен, — сказал сэр Уолтер. — В Америке все еще очень сильно стремление к всеобщему миру, а в менее определенной форме оно существует в любой стране. Но оно не находит организованного выражения и не дает конкретных результатов. Оно остается в области чувств. Оно не переходит в прямое действие. И это тревожит меня все сильней. Необходима грандиозная перестройка идей, только после этого мы сможем придать стремлению к миру подлинную действенность.

Пощипывая кисть винограда, мистер Парэм равнодушно кивнул в знак согласия.

А затем, показалось ему, все заговорили, намеренно позабыв то, что было сказано им, Парэмом. Вернее, намеренно не обращая внимания на бесспорную справедливость того, что было им сказано Выглядело это не так, словно он и не говорил ничего, но и не так, словно сказанное требовало ответа, а так, будто на стол был положен некий образчик, который при желании можно осмотреть.