Рукоять меча - Элеонора Раткевич

– Верность… – протянул Гвоздь. – Даже так… Он поднялся из-за стола, прошел куда-то в глубь Крысильни и вернулся с узелком в руках.

– Держи, Помело. – В отличие от Морехода Гвоздь был совершенно трезв, но тоже не назвал Кэссина его настоящим именем, словно избегая произносить нечто запретное. – Это все твое. Тебе все равно пора было уходить… мы думали, рассказчиком станешь, а теперь – что уж там… возьми, это твое. Только мало тут. Не думали, что уйдешь так скоро. Так что не взыщи – небогатое мы тебе приданое собрали. Не успели. Прости…

Ошеломленный Кэссин принял из рук Гвоздя узелок. Судя по весу, «приданое» было не таким уж маленьким, как считал Гвоздь. Кэссин и на такое не рассчитывал. У него с пяти лет ничего своего не было, даже одежды. Он и позабыл как-то, что побегайцы собирают уходящему кой-какое платье на первое время, немного денег и прочее, а в ответ уходящий задает пирушку.

– Только деньги за угощение вычти из своей доли. – Гвоздь словно мысли его прочитал. – А остальное серебро забирай.

– Совершенно незачем, – поморщился маг. – Смею заверить, эти деньги ему не понадобятся.

– Но это его деньги, – возразил Гвоздь.

Маг пожал плечами, словно говоря: «А какая разница?»

– Что ж, обычай есть обычай, – уступил он. Гвоздь сноровисто пересчитал деньги, отложил в сторону несколько монет и придвинул остальное Кэссину.

– По-моему, нам пора, – заметил маг, когда Кэссин ссыпал деньги в узелок. – Уже утро.

– Разве? – Покойник с хрустом потянулся, подошел к двери и распахнул ее. – И верно, светает. И дождь кончился.

– Спасибо за угощение, – произнес маг, подымаясь из-за стола. Кэссин вскочил как ошпаренный.

– Попрощайся и пойдем, – распорядился маг. Он шагнул к двери, на мгновение поравнявшись с Покойником, и Кэссин удивился: Покойник был выше на целую ладонь. Вот это да! И как только Кэссин раньше не замечал, что Покойник такой высокий?

– Не робей, Помело, – улыбнулся Покойник.

Кэссин вновь растерялся: он не знал, как ему проститься с побегайцами, не мог найти слов. По счастью, мальчишки здорово охмелели и вряд ли заметят его уход… но Кастет еще держится на ногах, Покойник никогда не пьет помногу, Гвоздь трезв, словно и не влил в себя четыре чашки вина подряд… и что им сказать – непонятно. А ведь что-то сказать хочется…

– Что, Помело, язык проглотил? – усмехнулся Гвоздь. – Это неплохо. Вино крепкое, его закусывать надо. Он ободряюще огрел Кэссина по спине.

– Держись, Помело, – сказал он.

Кэссин в ответ молча треснул Гвоздя промеж лопаток – раньше бы не осмелился! – и вышел на залитую солнцем улицу, где его уже поджидал Гобэй.

– Поторапливайся, – резко приказал маг, но Кэссина его резкость ничуть не огорчила. Утренний свет дробился в каплях недавнего ливня, и над мокрой мостовой дрожали и вспыхивали в воздухе бесчисленные крохотные радуги. Вот так же радужно было и у Кэссина на душе. Он повиновался легко и охотно: ведь приказы ему отдает самый настоящий маг, а он теперь – самый настоящий ученик этого мага! Да прикажи ему Гобэй сейчас разбить голову о парапет набережной – и Кэссин бы выполнил приказ, не задумываясь!

Кэссин не спал до утра, едва ли выспался и предыдущей ночью, но за магом следовал, не зная устали. Остался за спиной порт, один за другим тянулись ремесленные кварталы… вот уже и начались и вовсе не знакомые улицы… Гобэй шел, не сбавляя шага, и Кэссин ни за что не хотел отстать от него. Все же ненадолго остановиться им пришлось: путь преградила длинная похоронная процессия. Хоронили некоего господина Нигори. Собственно говоря, умер он неделю назад, но похороны из-за дождя пришлось отложить. Кэссин краем уха слышал об этом несчастливом совпадении: кто-то из писцов покойного пустил ядовитую шуточку – дескать, господин Нигори повсюду опаздывает, даже в собственную могилу. Язвительные слова писца мигом облетели весь город. Судя по тому, что они по-прежнему были у всех на устах, шутка возникла не на пустом месте.

В другое время Кэссин был бы только рад поглазеть на похоронную процессию. Да и кто в столице откажется взглянуть на похороны важного чиновника и послушать идущих за гробом музыкантов! Барабанчики рокочут на разные лады, невольно заставляя идти в ногу, а флейты выводят такую жалостную мелодию, что на глаза сами собой наворачиваются совершенно искренние слезы скорби по ушедшему в мир иной – даже если ты точно знаешь, что покойный был отъявленным сукиным сыном, притеснителем и лихоимцем. А уж как сверкает золото и серебро на шелках, покрывающих фоб, как играют в лучах утреннего солнца бесценные самоцветы – вообразить себе невозможно! Лучше и не воображать, а глядеть в оба: если повезет, можно заприметить, как с усыпанных жемчугом кистей покрывала, волочащихся по грязи, оторвется жемчужинка-другая, и подобрать ее. Не самый законный промысел, но обычаем не возбраняется. Даже поверье бытует, что таким образом покойный искупает свои грехи, посмертно оделяя имуществом жителей города.

Словом, в любой другой день Кэссин был бы вне себя от восторга, повстречав похоронную процессию. Сейчас же он был вне себя от бессильной досады. Господин Нигори, судя по всему, был действительно очень важной персоной: шествие растянулось едва ли не на полгорода. Вот ведь незадача! Стой теперь, кусай губы, сжимай бессильно кулаки и жди, покуда покойный Нигори доберется до Королевских Усыпальниц: в отличие от простых смертных государственных чиновников хоронят не в семейном склепе, не на городском или деревенском кладбище, а в особых усыпальницах, и путь туда неблизкий. Солнце перевалит далеко за полдень, когда Гобэй и Кэссин смогут наконец пересечь улицу и отправиться туда, где так не терпится оказаться Кэссину, – в обиталище мага, в место его средоточия.

– Это совсем уже никуда не годится, – негромко произнес Гобэй. Кэссин его едва расслышал. Потом Гобэй пробормотал еще что-то, а потом крепко стиснул плечо Кэссина. – Идем, – шепнул маг, – только смотри не столкнись ни с кем. И не останавливайся.

Наказание за нарушение похоронного церемониала в столице полагалось суровое, но Кэссин последовал за магом без колебаний. Он осторожно и быстро пересек улицу, стараясь ни на кого не натолкнуться. Странное дело – ни его, ни Гобэя никто даже не заметил. И лишь когда Кэссин остановился и оглянулся на оставшееся за спиной шествие, на него с бранью налетел верзила-водонос: мол, по какому такому праву наглый мальчишка выскочил откуда ни возьмись прямо ему под ноги, да еще так неожиданно, что он всю воду едва не разлил с перепугу?! Да за такие дела полагается!.. Да ему бы, сопляку!.. Да откуда он тут такой вообще?!