Центр не удержать - Брайан Стэблфорд

Теперь ботинки были на других ногах.

Боюсь, что с этого момента мой рассказ становится сбивчивым — по причинам, о которых читатель уже догадался.

Должен признать, что я не испытывал особого смущения, когда осознал, что с моего молчаливого согласия Девятка получила мою копию. В прошлом я уже несколько раз взаимодействовал с истоми и полагал, что и этот контакт не будет каким-то особенным. Создание из плоти и крови, о котором я думал как о настоящем «я», попросту будет себе жить дальше. А некая призрачная сущность станет блуждать по обширному лабиринту силиконовых нейронов и перемычек из оптического волокна — по рассеянному «мозгу» Асгарда. Она будет думать о себе как о Майкле Руссо, сохранит все мои знания, воспоминания, заскоки — что ж, пускай. По крайней мере я не соотносил копию Руссо с настоящим Майклом и его будущим опытом. Выяснилось, что я ошибался. Как и в чем именно, выяснится позже, когда мое повествование — может быть, справедливее было бы говорить мои повествования подойдут к своему — или к своим — кульминациям. А сейчас я могу лишь сказать, что пишущий эти заметки, похоже, наделен памятью двух разных существ и обязан — если повествование должно иметь смысл — описывать две цепи одновременно происходивших событий.

Для читателя, может статься, было бы удобнее, если дальше я передал бы нить рассказа третьему лицу и называл компьютерную копию "вторым Руссо", оставив для собственного тела наименование «я». Но вы можете запутаться, пытаясь представить, кто же сейчас рассказывает эту повесть. К тому же не могу отделаться от мысли, что такой ход сбил бы меня с толку и был бы равносилен предательству самого себя.

Таким образом, я прошу читателей простить меня, если они будут вдруг введены в заблуждение. Начиная с этого момента негибкое личное местоимение будет в равной степени применяться к двум совсем разным созданиям. Тем не менее, зная, что на долю этих двоих выпали совершенно разные приключения в совершенно различных, как им казалось, мирах, я думаю, что читатель легко поймет, о ком из нас двоих идет речь в каждом фрагменте. Простоты ради я буду приводить два повествования в виде чередующихся глав, хотя при таком подходе могут возникнуть произвольные параллели.

Кажется, было небо, покрытое серыми тучами, и их гнал порывистый ветер. Облака висели так низко, что стоило протянуть руку — и можно было почувствовать их холодное влажное дыхание, когда они проплывали надо мной.

Неспокойное море было серым, только значительно более темного оттенка, словно из свинца. Брызг почти не было, словно океан был сделан из чего-то более вязкого, чем простая вода.

Корабль, на палубе которого я стоял, был странным, он выглядел скорее как рисунок, чем предмет, построенный из дерева и железа. Как мне показалось, он был создан по моим смутным воспоминаниям о боевых баркасах викингов, с красно-золотым флагом, реющим на единственной мачте, и сорока парами весел, чье мерное движение не нарушала пляска судна на волнах.

Гребцов не было видно — весла, будто выросшие из прорезей в бортах, действовали сами собой. На палубе стояли ряды молчаливых воинов, белокурых великанов в рогатых шлемах и сияющей бронзовой броне. Вооружены они были пиками и палашами, а мечи покоились в ножнах. Они стояли неподвижно, словно шахматные фигуры. Они не были похожи на живых людей — скорее, на персонажи мультфильмов, как и их корабль.

Нос судна был увенчан странной головой со змеями вместо волос. Змеи слегка покачивались, когда корабль взмывал на волну. Под изображением Медузы помещался острый наконечник, который блестел, словно был сделан из стали. Если бы у головы Горгоны было тело, она могла бы лететь на этом наконечнике, как ведьма на помеле. А сейчас это острие, особенно при отсутствующем теле, было похоже на фаллический символ.

Капитанский мостик на корме был незначительным возвышением, состоявшим из платформы и защитных резных перильцев. Был и штурвал (такой же анахронизм, как Медуза или таран), но рулевой рубки не было.

Я обнаружил, что изо всех сил вцепился в поручни, стараясь удержаться на ногах.

Мне раньше не приходилось плавать на корабле. А близко к океану я подходил единственный раз, когда вел свой автомобиль по берегу ледяного моря на поверхности Асгарда. То море, вверху, было абсолютно серым, с возвышающимися айсбергами, придававшими ему спокойное величие. Эти же воды, несмотря на их кажущуюся вязкость, были очень бурными.

У меня мелькнула дурацкая мысль, что я вот-вот свалюсь с морской болезнью или с чем-нибудь еще, гораздо менее приятным, но такого не произошло. Лучшее определение, которое можно подобрать для моих ощущений: я чувствовал, словно слегка подвыпил и мой одурманенный мозг больше не в силах управлять телом. Оно не чувствует боли и начинает терять контроль над собой. Нелепо, конечно, но я чувствовал себя ненастоящим. Да так оно и было. Меня просто скопировали в мир сновидений. И самое смехотворное заключалось в том, что я сам чувствовал себя порождением сна.

Интересно, подумал я, сохранились ли у моей новой формы прежние инстинкты? Достаточно ли у меня воли к жизни?

Как ни странно, я сам испугался этой мысли. Я не чувствовал себя — собой, в каком-то отношении я и не был собой, и знал это. Знал, что это было некое другое, отличное я — уходящее в виртуальное пространство Асгарда. И в то же время я был личностью в полном смысле этого слова. Знал, что расщепленное сознание, каким бы абсурдным оно ни казалось, принадлежало сущности, которая была уязвима. И разрушение ее будет похоже на смерть, которая однажды придет за двойником из плоти.

Я осмотрелся и увидел, что был не один. На меня смотрел Мирлин. Он прекрасно сохранял равновесие, ни за что не держась, прислушиваясь ко всем движениям корабля. Он казался не больше, чем в реальной жизни, где не был обижен ростом. В настоящем Мирлине было два метра росту при могучем сложении. Его компьютерное изображение передавало все ту же стать. Я встретил его взгляд, такой же любопытный и недоумевающий, как и мой, и должен был признать, что и он выглядит персонажем мультфильма, как и дурацкий корабль, на палубе которого мы стояли.

Он был облачен в броню, черную и блестящую, словно покрытую лаком или отполированную. Отдельные ее части были так точно подогнаны друг к другу, что напоминали внешний скелет. Он стоял с непокрытой головой, и цвет волос слегка изменился — они посветлели, хотя в жизни были скорее рыжевато-каштановыми, чем белокурыми. Глаза его были такими ярко-серыми, что казались серебряными.

В правой руке Мирлин держал огромный молот, весивший без рукоятки по меньшей мере килограммов сто. Он обращался с ним, как с перышком. К поясу был прикреплен огромный меч в ножнах. Несмотря на некоторое несходство, я не мог отделаться от мысли, что это именно та роль, для которой его создала судьба (а не коварные саламандры). В образе рыцаря-варвара он выглядел убедительно, а настоящий андроид в Звездной цепи и на нижних уровнях Асгарда казался огромным, неловким и нелепым.