Обратная сторона вечности - Виктория Угрюмова

Иренсей не мог помочь государыне. Он испугался и за себя, подумав, что Бендигейда догадывается о том, что он наверняка знает, что произошло. И искать защиты не у кого. Король примет сторону любовницы, и даже застарелая монаршая подагра не спасет врачевателя. И все-таки, несмотря на страх и опасения, присутствовала мысль: неужели он, врач, знает, но допустит, чтобы подобная участь постигла и детей короля. Хотя хороши дети: старшему – двадцать пять и младшему – двадцать.

Придворному лекарю платят изрядно, потому что покупают не только знания и умения, но еще и человеческое достоинство. Служа монархам, нельзя чувствовать то, что чувствует обычный человек. Гордость, самолюбие, неприятие некоторых сторон человеческой натуры просто невозможны. Смелость, верность и дружба – исключены. Этот закон не усваивается, но прорастает внутрь человека, закрепляется где-то на уровне позвоночника, и тот сам сгибается при необходимости, даже не спрашивая хозяина, а согласен ли он. Конечно, согласен. Иначе, как герцог Ганиг, можно стать короче ровно на одну голову.

Вернувшись в свои апартаменты, Иренсей тревожно заходил из угла в угол. Что делать? Искать мага? Но кто допустит мага до королевы и как к этому отнесется Шахар? Ведь уже всем ясно, что придворный чародей сделал ставку на фаворитку короля. И еще одна мысль беспокоила старика: он явственно слышал, как много раз королева произнесла имя Богини Истины и Сути. Просила что-то передать ей. Просила не за себя и детей, но стремилась предупредить о чем-то. Это было настолько удивительно, что врач не мог успокоиться и прийти в себя. Надо было что-то делать! И внезапно его осенило.

Как он мог забыть, что лучше всех в Аллаэлле, если не на всем западе, в магических талисманах разбирается старый ювелир Махама. Они с Иренсеем не были друзьями, но что-то похожее на приятельские отношения все же установилось между двумя стариками. Оба были мастера в своем деле и уважали искусство друг друга. Если кто и достал этот предмет Бендигейде, то наверняка Махама.

Схватив плащ, сунув ноги в сапоги, лекарь среди ночи выбежал на улицу, забыв о своем коне и о портшезе, положенном ему по должности, и со всех ног помчался на окраину, к западным воротам Аллаэллы, где располагался домишко Махамы.

На отчаянный стук (лекарь довольно долго барабанил кулаками по дощатой двери) отворил одноухий слуга старого ювелира. У его правого бока громоздился лохматый, одноухий же кобель. Пес молчал и только изредка приподнимал верхнюю губу, демонстрируя вошедшему кинжальные клыки. Это было настолько недвусмысленным предупреждением на случай возможных беспорядков, что только безумец решился бы нанести вред хозяевам дома. Пес стоил нескольких дюжих охранников.

Слуга признал королевского лекаря, хмуро оглядел его с головы до ног, особо задержавшись взглядом на заляпанных грязью сапогах, выразительно определил глазами свое отношение к пешим прогулкам среди ночи и... ушел в дом, ни слова не говоря. Только растоптанные башмаки зашаркали по деревянному полу. Иренсей вспомнил, что слугу звали вроде бы Фер, а пса – Уэн. Или наоборот?

Лекарь двинулся следом. Не прошел он и нескольких шагов по узкому темному коридорчику, как ему навстречу вышел сам Махама. Он нисколько не удивился, узнав ночного гостя.

– Это ты? – поинтересовался для проформы. – Скажу тебе, ты малость сдвинулся на старости лет. Что тебя ночью с постели подняло? До утра не мог подождать?

– Я к тебе за консультацией, – переводя дыхание, выговорил Иренсей.

– На какой предмет? – моментально отреагировал ювелир.

За иным к нему и не ходили.

– Украшение – магический амулет. Золотой...

– Ну, ты даешь. Знаешь, сколько я таких вещей за неделю продаю?

– Этот ты точно помнишь. Золотое украшение для Бендигейды.

– Глуп ты и давно уже не влюблен. Наш государь для своей крали купил у меня не далее как вчера чуть не половину всего товара. И золота там было... – Махама провел ребром ладони по горлу, обозначая, очевидно, количество украшений.

Лекарь нахмурился и потускнел. Что же делать? Видимо, его лицо так откровенно выражало всю гамму чувств, что ювелир вдруг сжалился:

– Описать его можешь?

– Мерзость! – не задумываясь ни на секунду, сказал лекарь.

– А-а, – протянул Махама. – Мерзость, говоришь. Ну что, пойдем в дом. Мерзость, вот как...

Иренсей прошел следом за ювелиром в небольшую гостиную. У окна стоял столик с бутылкой вина и двумя бокалами. Слуга нес блюдо с лепешками, овощами и зеленью.

– Сейчас мясо сготовлю, – пробормотал он, не поднимая головы.

– Спасибо, Фер, – кивнул Махама и обратился к ночному гостю:

– Мерзость, значит. Помню. Она одна такая там была – страшная штука. Так что стряслось? Только по порядку.

Лекарь одним глотком осушил половину бокала. Вино оказалось вкусным и непривычным. Но Иренсей удивляться не стал. Он-то как раз никогда не заблуждался относительно финансового положения ювелира. Тот мог себе позволить и не такие диковинки, как вино пятидесятилетней давности.

– Королева сошла с ума, – коротко доложил он.

– Ах ты, беда какая, – искренне расстроился ювелир. – Вот горе! Что теперь с принцами будет?

– И я о том же. – Иренсей пристально посмотрел в глаза Махамы. – Послушай, не тебе рассказывать, что хоть я и не маг, но могу определить происхождение болезни. Королеву Лаю довели до безумия, и главной причиной тому был твой талисман.

– Он не мой! – рявкнул Махама.

– Твой не твой, а продал его королю именно ты. Графиня нацепила его, не знаю, причастен ли к злодеянию Шахар, но все же думаю, что без этого стервятника не обошлось. Бедняжка государыня криком кричала, когда увидела эту гадость на шее у Бендигейды. Расскажи-ка мне, что это за штуковина такая.

Махама понурился:

– Я вот и сам подумал, когда мне его принесли, что маху дал с этой штуковиной. Видишь ли, грязный он какой-то, что ли. И силы непомерной. Не дело это, когда людишки такой силой балуются – обязательно горе выйдет. Да жадность одолела: такой куш за него Фалер отвалил, чего уж там скрывать – до конца своих дней могу не работать. А вот совесть все одно мучает...

– Чтоб она тебя замучила! – вспылил Иренсей. – Думать же надо время от времени. Что делать теперь? Наша Бендигейда и принцев в покое не оставит.

– Не оставит, – подтвердил ювелир. – Да что там принцы? Она всю державу этим талисманом может на обе лопатки положить. Тут вся суть в том, знает ли Шахар, как им пользоваться. Надеюсь, что не знает. Хотя сила талисмана от него не укроется. Ах ты, демон его искусай, горе!

– Почему? – спросил лекарь, видя, как еще сильнее расстроился ювелир какой-то своей, только что промелькнувшей мысли.

– Погодь! Дай-ка я выпью... О, так лучше. Горе в том, что если этот дурак не все про талисман знает, но полезет к нему, то такая нечисть выйдет из-под контроля... Неизвестно, что лучше – чтобы Шахар творил зло сознательно или чтобы не знал, на какие такие «подвиги» эта игрушка способна...

– Да что же это за дрянь такая?! – изумился лекарь.

– Вот такая... Это талисман Джаганнатхи, и он открывает человеку связь с пространством Мелькарта...

– Постой!!! – заорал Иренсей с такой силой, что перепуганный Фер выглянул из кухни, неодобрительно покачал головой и опять скрылся в облаках аппетитно пахнущего дыма.

– Ты чего? – Махама налил еще вина.

– Королева в бреду все о пространстве Мелькарта кричала. Все просила Кахатанне сказать о нем. И Фалера умоляла войска послать. И еще что-то о Шангайской равнине.

– Так. – Ювелир осел, ссутулился и даже постарел моментально лет на пятнадцать-двадцать. – Приехали на ярмарку.

– Какую ярмарку? – ошалело уставился на него лекарь.

– Пословица такая. Не обращай внимания, Иренсей. Ты хоть понимаешь, что сейчас сказал?

– Нет, конечно.

– Королева наша – сильнейшая женщина. Вместо того чтобы просто сойти с ума, не причиняя своим врагам никаких хлопот, она смогла определить, кто ее пытается уничтожить. Она – вот бедняжка! – все поняла и пыталась докричаться до вас. Плоть человеческая слаба, думаю, Лая нынче как поломанная кукла. Любой силы человек недолго продержится против талисмана Джаганнатхи. Подумать только, что это я, старый дурак, такое натворил. Знаешь, всегда издевался над теми, кто занимался не своим делом. Оно ведь как бывает – гробницу вскроют, найдут чего-нибудь такое, таинственное. И жаль отдавать за полцены старому Махаме – сами пытаются разобраться. А магические предметы подобных шуток не прощают – мстят жестоко. Поэтому у меня всегда было мало конкурентов: никому не охота платиться за собственную глупость. А теперь я сам учудил, что не расхлебаешь...

Он сидел некоторое время, подняв глаза к потолку и шевеля губами. Затем пришел в себя и молвил:

– Действовать надо. И я за многое в ответе – мне и исправлять.

– А как? – безнадежно спросил лекарь.