The New Class War: Saving Democracy from the Managerial Elite - Michael Lind

Потрясающее принятие американскиим левоцентристами с 1990-х годов поддержки выского уровня неквалифицрованной миграции, позиции, исторически ассоциируемой правыми либертарианцами и деловыми лобби, частично является оппортунистическим, основанным на надежде, что избиратели-иммигранты и их потомкисделают возможным однопартийный контроль американского правительства демократической партией. И частично это реакция на нативизм консерваторов, которые неверно характеризовали латиноамериканских иммигрантов как преступников и «захватчиков». Но левоцентристский разворот по вопросу иммиграционной политики также выражает исторический дрейф демократической партии от белых избирателей из рабочего класса к состоятельным, имеющим высшее образование представителей белого надкласса, бизнесменам и финансистам. На рубеже двадцатого и двадцать первых веков резко ослабленные частные профсоюзы, хотя и сохранили свой скепсис к свободной торговле, отказались от исторической громкой оппозиции высокому уровню легальной и нелегальной иммиграции в обмен на сохранение своего членства в изменившейся, ставшей более дружелюбной к бизнесу, демократической коалиции.

Несмотря на пропаганду бизнесменов и финансистов о том, что якобы больше необходимо иммиграции всех видов, предложения увеличить числовые показатели иммиграции остаются глубоко непопулярными в западных демократиях, даже среди тех избирателей, кто благосклонно относится к отдельным иммигрантам и к иммиграции в целом. В 2018 году опрос Центра опросов Пью, проведённый в 27 странах, принимающих на себя половину от мирового числа иммигрантов, включая США, Канаду и западноевропейские страны, показал, что в среднем 45% опрошенных хотят меньше иммигрантов или не хотят их совсем, и 36% удовлетворены текущими числами иммиграции. И только 14% считают, что их страны должны принимать больше иммигрантов. В США в 2018 году только 24% от опрошенных желало увеличения численности иммигрантов с каждым годом, в то время как 73% либо желали сохранения нынешнего уровня (44%), либо меньшего или нулевого (29%). В Германии, где канцлер Ангела Меркель разрешила большой наплыв сирийских и других беженцев в 2015 году, 58% желает меньшего или нулевого уровня иммиграции и только 19% желает увеличения уровня иммиграции. Как в Англии, так и во Франции, только 16% положительно относятся к повышению уровня иммиграции.

Согласно опросу Harvard CAPS/Harris Poll, проведённому в 2018 году, 64% американцев, включая 53% американцев латиноамериканского происхождения, положительно относятся к немедленной депортации любого человека, нелегально пересекающего госграницу; 70% поддерживают более жёсткие законы об иммиграции. Если, как утверждают многие неолибералы из надкласса, поддержка выполнения иммиграционного законодательства, мотивируется сугубо «белым национализмом», тогда подавляющее большинство американцев, включая большинство американцев латиноамериканского происхождения, должно быть «белыми националистами».

Ведя свою контрреволюцию сбоку и снизу нынешне демагоги-популисты целят по своим врагам из надкласса в трёх сферах социальной власти: политической, экономической, культурной.

В политическом отношении популисты отстаивают мажоритарную демократию от принятия решений неизбираемыми, технократическими органами, которым было передано так много власти во время недавней неолиберальной революции. В европейских странах это означает «евроскептицизм» и «суверенизм», защиту суверенитета демократического национального государства и демократических национальных парламентов от власти транснациональной бюрократии Европейского Союза. В США аналогичный подход принят на вооружение администрацией Трампа в её отношении к договорам и международным организациям, которые неолиберальные технократы чтили как столпы «либерального мирового порядка».

В сфере экономики нынешние вожди популистоы оказываются экономическими националистами, выступающими против политики глобального трудового арбитража в виде выноса производства за рубеж и массовой иммиграции, которая, по утверждениям надкласса, является как неизбежной, так и выгодной. Среди избирателей популистов много рабочих в промышленных районах, которые жестоко пострадали от иностранной конкуренции, включая субсидируемый Китаем «социальный демпинг», и другие рабочие, которые видят в иммигрантах конкурентов за рабочие места, государственные услуги и престиж.

В культуре политики-популисты целенамеренно попирают изощрённый этикет корпораций и университетов надкласса, используя грубый и воинственный стиль речи. Они издеваются над «политической корректностью», искусственным диалектом, разработанным левыми активистами и распространяемый университетами и корпоративными бюрократами,диалектом, выступающим как классовый маркер, который отличает людей с высшим образованием от вульгарного большинства под ними.

В худшем случае приверженность мажоритарной демократии у западных популистов сливается с тем, что социолог Пьер ван ден Берг называет «демократией расы господ», отождествления «нации» или «народа» с самой численно большой наациональной или религиозной общиной на территории национального государства. Упорное использование Трампом слов «Весёлого Рождества» вместо более инлюкизвных «счастливых праздников» и приказ итальянского министра внутренних дел Маттео Сальвини, чтобы государственные здания в Италии вывешивали католические распятия, являются примерами популизма «демократии расы господ» с религиозным оттенком. Презрительные слова Трампа об исторических родинах своих небелых американских политических оппонентов и его описание африканских стран как «помойных стран» являются прямо расистскими. Подобная риторика и тот факт, что некоторые партии с фаишистскими корнями, как Шведские демократы и Национальный Фронт Марин ЛеПен преуспели в черпании сил из популистского недовольства, сделали лёгким для защитников потрёпанного неолиберального истеблишмента сбросить со счетов всех популистских избирателй как белых супремасистов.

Но приравнивание большинства тех, кто голосует за популистов, к ультраправым экстремистам столь же абсурдно как попытки правых сил свалить в одну кучу с коммунистами левоцентристски настроенных неолибералов и социал-демократов. Только крошечное меньшинство европейцев и американцев являются радикальными белыми супремасистами, грезящими о расовом чистых «этнически монолитных государствах» или антисемитами, верящими, что иммиграция являются частью мирового еврейского заговора по «замещению» западных наций. Большинство избирателей популистов до недавних времён голосвали за поддерживающие профсоюзы левоцентристские партии, вроде демократов в США, лейбористов в Британии и социал-демократов в Германии — до того, как «левизна» и «перегорессивность» были переопределены так, чтобы это означало защиту «глобализма открытых границ», антинационализма и радикальной политики идентичности, основанной на расе и поле. К примеру, в Великобритании на выборах в Европарламент 2019 года, примерно 14% избирателей лейбористов перебежали к новой партии «Брексита» Найджела Фараджа. Более убедительным является предположение, что они сделали это из-за своих забот о национальном и народном суверенитете, чем верить в том, что до 2019 года каждый седьмой избиратель лейбористов было криптофашистом и белым супремасистом.

Реальных предшественников современных политиков-популистов, врод Трампа, можно найти не в межвоенных центральноевропейских тоталитарных государствах, но на уровне политики отдельных штатов и местной политики, особенно уровня города. В Европе поддерживающий Брексит Борис Джонсон был мэром Лондона до того, как стал премьер-министром, а в Италии Маттео Сальвини был членом городского совета Милана с 1993 по 2012 годы.

В США сдвиг от политического плюрализма после 1945 года к технократическому неолиберализму лелялся с 1960-х годов начиная союзом белого надкласса и афро-американцев и других расовых меньшинств. Результатом стала реакция белых рабочих избирателей не только против небелых, которых считали конкурентами за рабочие места и жильё, но также и против чужого культурного либерализма белых «аристократических