Необитаемое сердце Северины - Нина Васина

– Что-то умное опять сказала, – Любава толкнула локтем Армию. – Почти не ходит, ничего не ест, а цитаты так и прут из нее.

Бугаев открыл водку и в ряд выстроил рюмочки. Лаврентий пожирал глазами Северину. Немец выложил на стол кусок копченой медвежатины, Северина от такого зрелища закрыла глаза.

– За новый тыща девятьсот девяносто шестой! – Лаврентий Павлович встал и опрокинул рюмку в рот.

Северина внимательно, совсем по-женски наблюдала, как дернулся его кадык, как Лаврентий вытер рот рукой, не закусывая и не занюхивая, сел и подмигнул ей.

Она вышла из-за стола и собралась уходить. Армия подошла к ней уже у дверей. Протянула Северине сверток.

– Пирожки с грибами, теплые еще. Хочешь, я этого козла напою так, что он ни про какую инспекцию три дня не вспомнит. Я у Солодухи как раз ее самогонку на такой случай конфисковала.

– Нет, – покачала головой Северина. – Я сама с ним разберусь. Спасибо за пирожки. Знаешь, Армия... – Она замешкалась, опустив голову. – Ты сегодня не приходи с автоматом.

Армия схватила ее за плечи и вытолкала в сени. Горячо задышала в лицо:

– Ты чего удумала? Ты этому козлу разрешишь?..

– Что вы все пристаете с советами? Что вы все лезете?! – в отчаянии зашептала Северина, подняв голову.

Армия нависала над нею глыбой.

– Не поняла!.. – повысила она голос. – Кто это лезет?

– Я. Разберусь. Сама! – прошипела Северина. – И перестань по делу и без дела размахивать автоматом, еще выстрелишь нечаянно, с кем я тогда здесь останусь?

Армия в недоумении выпрямилась, осмотрела девочку и в озарении прищурилась:

– У тебя, что, месячные пришли? Ты нарываешься, как я – в климаксе!

Северина поневоле улыбнулась. Обхватила Армию, прижалась к ее животу.

– Обойдемся без нежностей... всяких... – Армия потрепала девочку по голове.

Северина запрокинула к ней лицо.

– Сходишь со мной в церковь на днях? С автоматом.

– Куда-а-а?..

– В церковь. Я одна боюсь. Волки.

– Тогда – конечно. – Армия отстранила от себя девочку. – Чего не прогуляться на лыжах. Тебе, кстати, не помешает научиться стрелять. Ружье материно висит в коридоре?

– Висит.

– Вот и ладно. Если сегодня не упьюсь, завтра проведем курс боевой подготовки.

* * *

Северина пришла домой и села, не зажигая света. Половина пятого, а сумерки уже затянули окна. Она сидит, смотрит в окно и прислушивается. Почти месяц прошел, а ей все хочется в сумерках побежать к Мурке в сарай. Лаврентия увидела, когда он подходил к калитке. Скрип шагов у дома, стук двери. Голос от порога:

– Чего свет не зажигаешь?

– Пусть так будет, – сказала Северина, не поворачиваясь.

– Пусть будет, – хохотнул Лаврентий.

Слышно, как он снимает полушубок. Топчется у вешалки. Проходит на середину комнаты. Вот стул взял от стола. Поставил ближе к окну. Сел. Откашлялся. Тишина. Северина повернулась.

– Холодно тут у тебя, – сказал Лаврентий. – Не топила сегодня? А как раздеваться будешь? Замерзнешь.

– Я сначала посмотрю, что у вас... там, – Северина кивает вниз и подходит ближе.

Лаврентий с недоумением смотрит на свой живот.

– Ты – в смысле?.. Ну да, для познавательных целей, я понимаю... Посмотри, посмотри... Такое чудо-юдо ни у каждого увидишь... – Он встал и завозился с пуговицами на ширинке. Чуть спустил ватные штаны и сдернул с причинного места цветные семейные трусы.

Северина подошла совсем близко и присела, рассматривая. На ее глазах висящее чудо-юдо стало увеличиваться в размерах и приподниматься.

– Можно я его потрогаю?

Лаврентий крякнул и потоптался, потеряв голос. Его чудо удивительным образом подпрыгнуло вверх. Северина улыбнулась. И накрыла чудо двумя ладошками. Потом подумала, оставила левую ладошку, а правой обхватила снизу придатки к чуду. Через пару секунд она выпрямилась и пошла к рукомойнику. Лаврентий длинно выдохнул, сел и с удивлением ощупал себя снизу. Северина вымыла руки, обошла его кругом с полотенцем в руках.

– Как вы себя чувствуете, Лаврентий Павлович? – спросила она.

– Так ведь... Это самое, как сказать?.. Возраст, знаешь ли... Слишком долго ты округлялась Северина. Видишь, какой облом вышел. – Он посмотрел на нее виновато. – Ты мне чайку, а?.. Что-то голова кружится. Чайку покрепче.

Северина бросилась к столу, выложила на тарелку пирожки тетки Армии, кусок своего сыра, и черничное повидло – пластинками. И чаю заварила, как учил ветеринар Коля, и налила потом Лаврентию заварку в праздничную чашку – синюю с позолотой, и мед подвинула, и бросилась к печке растапливать заготовленную с утра закладку. А когда огонь занялся и осветил ее лицо горячим золотом, в дом вошла тетка Армия с автоматом и подозрительно спросила:

– Чего это вы тут сидите без света? А-а-а?!

– Чаевничаем мы. Садись с нами, Армия. У меня сыра немного осталось. Угощайся. Последний, наверное. Без коровы я теперь, – сказала Северина от печки. – Вы, Лаврентий Павлович, у кого будете ночевать? А то оставайтесь у меня, сейчас дом нагреется, я вам у печки на лежанке постелю, сама вверху лягу, расскажете мне про море-океан. Вы же плавали в молодости. Пальмы, мулатки, акулы...

А сама – улыбается. Армия не выдержала, свет зажгла, подозрительно осмотрела сидящего у стола Лаврентия. Он бессмысленно таращился перед собой, забыв про надкушенный пирожок, и про расстегнутую ширинку. Но Армия была слишком удивлена происходящим, чтобы заглянуть под стол. Она с возмущением заявила:

– Да ведь врет все! Нигде он не плавал. Это он чтобы тебе мозги запудрить придумывал. Он так баб под себя укладывал – морскими историями. Хватит врать, Берия! – Армия толкнула мужчину в спину.

Лаврентий дернулся так, что голова качнулась до соприкосновения подбородка с грудью. Выпрямился, очнулся, открыл глаза пошире. Провел ладонью по лицу и назидательно изрек:

– Корова – дело наживное. А вот я, похоже – все! Спекся. Не ходок больше, вот так, Армия.

Та села, посмотрела в его лицо, потом – на Северину.

– Ты... В смысле – этого?.. – Она показала пальцем Лаврентию на низ живота.

Он горестно кивнул.

– Не поверишь – как отрезало. Даже стыдно стало себя прошлого. Вот так, Армия...

Армия посмотрела тогда на Северину и засмеялась громко и от души. Показала пальцем на Лаврентия, и опять – хохотать, а когда устала и вытерла слезы, сказала:

– Ну, Севка, ты даешь!..

* * *

Феликс зимой девяносто шестого года неожиданно для себя решил съездить посмотреть на недоставшуюся ему часть отцовского имущества. Он как раз был с Феей в очередной размолвке. Размолвки начались, как только Алина Фейсак получила диплом. Она стала требовать регистрации их отношений. Согласна была просто на поход в загс – никакой свадьбы. Контора настоятельно посоветовала Феликсу узаконить отношения с женой. Феликс узаконил. Но, получив свидетельство о браке, Фея начала говорить о ребенке и не могла остановиться. Феликс был удивлен – жена не реагировала даже на его угрозы уйти от нее. От разумной женщины, предугадывающей все его желания и закрывающей глаза на случайные измены, не осталось и следа. Феликсу пришлось взять на себя защиту в сексе, это его раздражало и смешило одновременно – приходилось прятать презервативы, чтобы Фея их не испортила, или все время держать при себе минимальный запас. Заметив как-то жену в половине пятого утра, роющейся в мусорном ведре, Феликс стал спускать использованные презервативы в унитаз. Все уверения о том, что ребенка у него никогда не будет, Фея называла бредом впавшего в нарциссизм шизофреника.

Она перетащила две тахты в гостевую комнату, а в спальне появилась огромная кровать. Лекса это устроило – теперь после секса он уходил спать с кровати на свою тахту в гостиную.

В поисках соперниц, которым Феликс мог безответственно скидывать свою сперму, Фея обшаривала все вещи, одежду и бумаги, которые он приносил домой. Накануне Нового года ему показали несколько снимков и записи телефонных разговоров – Фея наняла частного сыщика следить за мужем.

От абсурдности этой ситуации Феликс стал нервничать до спазмов в желудке. Контора разобралась с сыщиком. Фея получила поминутный перечень всего, что делал ее муж в течение двух недель, с фотографиями и записями телефонных переговоров. За такую отработку двухнедельной легенды с Феликса показательно вычли кругленькую сумму и настоятельно рекомендовали помочь жене в ее страстном стремлении к размножению, направить ее огромную энергию на благие цели продолжения рода. Во избежание подобных внештатных ситуаций, которые, учитывая особенности основной работы Феликса, исключают любых свидетелей типа сыщика.

Фея после «отчета сыщика» тоже притихла в предновогодней суете. В первых числах января Феликс сказал, что он начинает работать в ЦЕРНовском институте как штатный сотрудник, и они могут теперь поехать туда вдвоем. Фея кинулась ему на шею с криком: «У меня получилось!.. Получилось!» Феликс предложил это отметить, но Фея не отреагировала – отвлеклась на чемоданную возню. И Лекс остался в одиночестве среди разоренных шкафов, забытой грязной посуды и бегающей по квартире растрепанной блондинки. Он черкнул записку и, пока жена выясняла у кого-то по телефону, что носят зимой в Швейцарии и где удобней менять деньги – здесь или там, тихонько уехал на вокзал.