Уничтожить Париж - Свен Хассель

— Merde![59] — сказал хозяин и бесстрастно пошел обратно на кухню, я последовал за ним.

Порта в поварском колпаке и мясницком фартуке поднял взгляд и махнул нам рукой.

— Что там такое?

Хозяин выпалил что-то по-французски, мы с Портой недоуменно переглянулись.

— Видимо, ты не говоришь по-немецки? — небрежно спросил Порта. — Я французским владею неважно:

— Как? — Хозяин с внезапной подозрительностью взглянул на него. — Давно ты в Легионе?

— Года два, но способностей к языкам у меня нет. Кроме того, мы держимся со своими. Нет таких, чтобы говорили на чужом языке хорошо.

— Да, верно, легион называется Иностранным, — согласился хозяин. — Но все-таки странно как-то…

— Очень странно, — оживленно согласился Порта, — только не отвлекайте меня этими разговорами. Меня гораздо больше занимает приготовление буйабеса. Овощей, пожалуйста!

Хозяин стал рассеянно подавать их мне. Помидоры, морковку, лук, картошку. Я передавал их Порте, явно наслаждавшемуся своей новой ролью повара.

— Мне понадобятся еще тимьян с лавровым листом. И лимон с петрушкой, если есть.

Хозяин, я и две недовольные женщины носились по кухне, доставали и подносили, резали и чистили, Порта с удовольствием смешивал все это в большой кастрюле и пел какую-то песню на иностранном языке во весь свой немелодичный голос.

— Это песня венгерских моряков, — сказал он, видя у нас полное отсутствие восторга. — Венгры очень любят буйабес. У них я и узнал рецепт несколько лет назад.

— Ну и какое отношение эта чертова моряцкая песня имеет к тому, что мы здесь делаем? — сварливо отозвался я.

Я оцарапал большой палец о терку для мускатных орехов, обрезал другой разделочным ножом и уже начинал ненавидеть свою роль прислуги.

Пять минут спустя хозяин нашел нужным разделить нас резиновой дубинкой.

— Господа, прошу вас! Не лучше ли продолжать заниматься буйабесом?

— Ты совершенно прав, — ответил Порта. — Это дело чрезвычайной важности. Оно требует покоя, тишины и высокого мастерства… Свен, или перестань мешаться, или иди к стойке и напивайся… хозяин, мне нужно белое вино! Не меньше двух бутылок!

Порте нужны были не только вино, лобстеры, креветки, овощи, лимон и травы, он еще потребовал шафран, корицу, рыбу и ром. Еще удивительнее было то, что все это он получил.

Пятнадцать минут спустя эта бурно кипевшая и распространявшая дурной запах смесь была объявлена готовой. Я первым вышел из кухни и увидел, что все сидят за стойкой, будто ждущие обеда школьники. Малыш и Хайде пришли в себя. Даже пьяный американец влез на табурет и делал решительные усилия, чтобы оставаться на нем. Когда Порта начал подавать буйабес, ноздри его алчно затрепетали.

— Будь я проклят, это лучшее, с чем я сталкиваюсь с тех пор, как приехал в эту страну. — Он неторопливо, лукаво улыбнулся. — Но должен вам, парни, сказать кое-что: я пристально наблюдал за вами и, кажется, раскусил вас… Какой там к черту Иностранный легион!

Он со смехом закачался на табурете и, видимо, даже не догадывался, как близок к смерти. Малыш сунул руку в карман, а Барселона приподнялся.

— Что ты имеешь в виду? — холодно спросил Легионер.

Американец прокрутился на табурете и понимающе улыбнулся.

— Я раскусил тебя, Мак… раскусил!

Наступило напряженное молчание. Потом Порта очень небрежно вытащил свой пистолет и дважды выстрелил в потолок. Хозяин завопил и в ярости стукнул по стойке.

— Ничего страшного,. — сказал Порта, снова принимаясь за буйабес. — Предостережение, и только.

— Я наблюдал за вами, — продолжал американец с тупым упорством мертвецки пьяного.

— Кончай! — прорычал Хайде. — Ты пьяный в дым!

— В дым, вдрызг, в доску, ну и черт с ним, я наблюдал за вами. И пришел к выводу, что вы педики… пить не умеете, вот в чем беда.

Легионер холодно приподнял бровь. Малыш встал с громким гневным рыком. Остальные, поняв, что американец спьяну несет чушь и не догадывается, кто мы такие, с облегчением вернулись к буйабесу.

— Кто называет меня педиком? — крикнул Малыш, подходя со сжатыми кулаками к злополучному американцу.

— Оставь! — рявкнул Порта.

Схватив бутылку из-под виски, он нанес Малышу сильный удар по голове, и тот снова повалился без сознания. Какое-то время мы спокойно ели дурно пахнувшую смесь, вкус которой был немногим лучше запаха, и хлестали виски хозяина. Старик спокойно блевал в открытое окно, Барселона с американцем спали на стойке голова к голове, на лице Легионера было отупевшее выражение. Они явно много пили, пока мы занимались стряпней на кухне, и я, не теряя времени, догонял их. Порта вскоре отвлекся на вновь появившуюся менее пожилую из двух недовольных женщин. Усадил ее себе на колено и полез рукой под юбку. Внезапно на его лице отразились удивление и удовольствие.

— О, на ней нет трусиков! — крикнул он.

Американец проснулся и поднял пустой стакан.

— За женщин, которые не носят трусиков! За Америку! За войну! За мертвых фрицев, за тысячи мертвых фрицев! За…

Его прервал недоуменный, яростный рев очнувшегося Малыша:

— Какая тварь меня стукнула?

— За лягушатников[60]! За англичан!

Порта о чем-то говорил со своей «пленницей». Барселона наблевал на спину хозяину, но тот сам был так пьян, что не заметил этого. Хайде уронил голову в кастрюлю и едва не захлебнулся, но Легионер спас его. Американец с надеждой повернулся ко мне.

— Слушай, Мак, вы часом едете не в Париж?

— Слышал ты когда-нибудь о путешествии по Франции, которое заканчивалось бы не в Париже? — парировал я.

— Мне нужно добраться туда, пока эта гнусная война не кончилась, — сказал он, хрипло дыша на меня перегаром. — Убедиться, что эти треклятые немцы не взорвали бар «Риц». Буду очень благодарен, если возьмете с собой.

К счастью, его внимание привлек Малыш, ливший в кастрюлю ром, виски и коньяк, и в течение нескольких секунд было непонятно, доживет ли кто-то из нас до рассвета — эта смесь обжигала горло, как язык пламени, и лежала в желудке, будто раскаленные угли. Малыш схватил сифон с содовой и пустил струю в рот, а хозяин с всхлипами и криками упал под стойку. Только на американца, казалось, она совершенно не подействовала. Он раздражающе вернулся к теме Парижа.

— Ребята, если кто из вас хочет продать джип…

— У нас есть танк, — сказал Порта, женское общество внезапно ему надоело, и он швырнул отвергнутую любовницу на пол. — Снаружи, стоит на площади.

— Стоит на площади? — Американец подскочил с неожиданным проворством и бросился к двери. — Господи, надеюсь, он все еще там. Местный жандарм очень строг относительно правил стоянки. Тут же отгонит любую машину в участок.

Мы вышли следом за ним на улицу. «Пантера» стояла на месте, и американец восторженно уставился на нее. Он долго не замечал того, что мне сразу же бросилось в глаза.

— Слушайте, а чего на нем треклятый фрицевский крест?

Все глаза обратились к предательской свастике[61].

— Это чья-то шутка, — злобно сказал Порта. — Возможно, тебя это удивит, янки, но здесь не всем хочется, чтобы американцы их освобождали.

— Ну, что ж, надо найти белой краски и закрасить ее. Нельзя, чтобы в этой стране меня принимали за фрица.

Хозяина вытащили из-под стойки и велели найти белую краску. Он нашел. Порта с американцем торжественно уничтожили вызывающую свастику, потом уселись в кювете, закурили и стали самодовольно разглядывать дело своих рук.

— Отлично, — сказал американец. — Решено: вы берете меня с собой в Париж. Как только окажемся там, я отправляю сообщение в мою газету. Знаешь, какие заголовки приходят мне на ум? — Он поднял правую руку и начертал громадными буквами в воздухе: «ВОЕННЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ С ТАНКИСТОМ ОСВОБОЖДАЮТ ПАРИЖ. В ПЛЕН СДАЕТСЯ МИЛЛИОН ФРИЦЕВ». Что скажешь, а? Фотографировать умеешь, приятель?

— Само собой, — хвастливо ответил Порта.

— Отлично. В таком случае мы выстроим всех немецких генералов, щелкнем их перед баром «Риц», а потом отправим пинками в кювет. Ну, парни, вперед!

Он вскочил на ноги, сделал два широких шага к «пантере», а потом свалился совершенно без чувств посреди площади. Его способность поглощать спиртное заслуживала всяческого уважения, но, видимо, даже у американцев есть свои пределы. Мы оставили его лежащим и еле-еле влезли в танк. Порта, петляя, повел его по площади и деревенской улице. Я не мог понять, дорога ли представляет собой сплошные подъемы и спуски, или я клюю носом; иллюзия ли вертящиеся у меня перед глазами огненные колеса, или это новое оружие противника. Барселона храпел, положив голову на колено Легионеру; Старик прижимал ладони к вискам, Малыш то икал, то немелодично орал песню. Мне сперва казалось, что Хайде тоже пытается петь, хотя это было не в его духе; лишь когда мы оставили деревню далеко позади, и он, согнувшись, прижал руки к боку,: у меня появились в этом сомнения.