Иван Грозный - В. Кобрин

Казни и Ивана Петровича Федорова, и многих других, столь же невинных людей, привели к тому, что Филипп оказался больше не в состоянии придерживаться своего обязательства “не въступатися” в опричнину. Весной 1568 года митрополит в Успенском соборе во время богослужения публично отказал царю в благословении, осудил опричнину и казни. Он напоминал царю, что тот поставлен судить людей по правде, “а не мучительски сан держати”. Столкновения продолжались и летом.

Однако свести митрополита с престола было не так легко и для Ивана Грозного. В сентябре в Соловецкий монастырь отправилась комиссия, чтобы собрать компрометирующие Филиппа материалы о его деятельности в бытность игуменом. Формально во главе этой комиссии стоял суздальский епископ Пафнутий, который уже выступал против Филиппа и в защиту опричнины (ведь Суздальский уезд был опричным). Входил в комиссию и архимандрит Московского Спасо-Андроникова монастыря Феодосий.

Но главная роль принадлежала двум опричникам: знатному Рюриковичу князю Василию Ивановичу Темкину-Ростовскому и опричному дьяку Дмитрию Михайловичу Пивову. Одних монахов они сумели запугать, других прельстили щедрыми посулами. Игумену Паисию обещали даже возвести его в епископы (впрочем, лжесвидетель не получил обещанной награды). И все же обвинения против Филиппа были настолько шиты белыми нитками, что даже противник митрополита епископ Пафнутий отказался подписать результаты работы комиссии, утверждавшей, что Филипп вел в монастыре порочную жизнь.

В ноябре на церковном соборе послушные иерархи низложили Филиппа. Особенно ярым его обвинителем выступил новгородский архиепископ Пимен. Уже после собора Филиппа заставили служить митрополичью службу в Успенском соборе. Во время богослужения опричники во главе с боярином Алексеем Басмановым торжественно объявили об осуждении митрополита, сорвали с него облачение и арестовали. Опального иерарха отвезли в заточение в Отроч монастырь под Тверью.

Новгородский погром

Через год пришел черед и Пимену стать опальным. Царь Иван получил донос, что Новгород собирается изменить. Этому доносу очень хотелось поверить. Ведь в Новгороде сам воздух был пронизан воспоминаниями о былой независимости. Да и в политической структуре города сохранялись следы его прежнего самостоятельного положения. Донос, вероятно, исходил от близкого к старицкому двору новгородского помещика Петра Ивановича Волынского.

Обвинения, выдвинутые против новгородцев, были крайне нелепы, ибо противоречили друг другу. “Изменники”, оказывается, хотели царя Ивана “злым умышлением извести, а на государство посадити князя Володимера Ондреевича”, Новгород же и Псков “отдати литовскому королю”. Никто не спрашивал, какое дело будет заговорщикам до того, кто сядет на русский престол, если они станут подданными короля, и зачем им переходить под чужеземную власть, если они “изведут” царя Ивана и посадят на престол любезного им князя Владимира? Но отсутствие логики в таких случаях обычно не смущает.

Первой жертвой пал Владимир Андреевич. В конце сентября 1569 года Грозный вызвал его к себе. Старицкий князь приехал с женой и младшей дочерью. Один из царских поваров дал показания, что Владимир Андреевич подкупал его, чтобы отравить царя. Иван приказал брату, его жене и дочери выпить заранее приготовленную отраву. (Повара-лжесвидетеля, знавшего слишком много, казнили меньше чем через год.) В те же дни в далеком Горицком монастыре были убиты мать удельного князя княгиня Ефросинья с двенадцатью монахинями. По одним сведениям, их утопили в Шексне, по другим - удушили дымом в судной избе.

Через два месяца, в конце ноября - начале декабря, опричное войско вышло в поход. Целью боевой операции была не защита отечества, не война против иностранного государства, а разгром русского города - Новгорода. Впрочем, не только его.

Вот опричники подошли к Твери, первому крупному городу на пути к Новгороду. Здесь был учинен страшный погром: убили несколько тысяч человек. Царь Иван хотел обеспечить внезапность своего появления в Новгороде, а потому передовому отряду во главе с Василием Григорьевичем Зюзиным было поручено уничтожать все живое на своем пути. Сотни людей погибли в Клину и Вышнем Волочке. В Торжке истребили всех находившихся там пленных немцев, поляков и татар.

Но в Твери была проведена еще одна акция. Неподалеку от города жил в заточении бывший митрополит Филипп. Вероятно, в голове у царя возник хитрый план. Ведь главным обвинителем Филиппа был новгородский архиепископ Пимен, а теперь острие опричного удара направлено против самого Пимена. Неужели же Филипп не порадуется гибели своего врага? Если же поход на Новгород благословит сам Филипп, пострадавший за то, что осуждал жестокости опричнины, то общественное мнение, конечно, будет считать справедливой расправу с новгородцами. Деликатное поручение договориться g филиппом царь возложил на Малюту Скуратова.

Именно тогда начинает восходить звезда этого будущего временщика царя Ивана. Пройдет немного времени, и его будут уже называть думным дворянином Григорием Лукьяновичем Бельским.[5]

До похода на Новгород он был всего лишь одним из второстепенных деятелей опричнины, главным образом - исполнителем приговоров о казнях. Палачество было для него своеобразным призванием. Таким он и вошел в фольклор, а следовательно, и в народную память. В “Песне о гневе Грозного на сына” он фигурирует как “Малая Малюточка Скурлатов сын”. В одном из вариантов, когда он получает приказание казнить царского сына, то как мастеровой, почти бескорыстно любящий свое ремесло, восклицает:

Ай же, Грозный царь Иван Васильевич!

А моя-то работушка ко мне пришла.

Отправляя Малюту для переговоров с Филиппом, царь совершил ошибку, обычную для аморальных людей: мерил нравственность Филиппа по себе. Тот же был совершенно другим человеком и отказался благословить разбойничью экспедицию опричников. Тогда Малюта, вероятно, по заранее полученной инструкции, задушил Филиппа, а выйдя, сказал, что старец Филипп умер от духоты в келье.

Наконец, 2 января 1570 года передовой полк опричников подступил к Новгороду. До подхода основных сил опричники этого полка опечатали казну в монастырях, церквах и домах богатых людей, арестовали многих духовных лиц и купцов. Вечером 6 января к городу подошел сам царь и остановился возле Новгорода. Через день, на воскресенье 8 января был назначен его торжественный въезд в город. Как было положено, на мосту через Волхов царя встретил архиепископ Пимен с духовенством, в руках у архиерея был “животворящий крест господень”, который царь должен был по обычаю поцеловать. Но “государь ко кресту не пошел” и вместо этого произнес речь.

Он заявил Пимену, что он - не пастырь и учитель, а “волк и хищник и губитель”, в руках же у него “не крест животворящий, но вместо креста оружие”, которым он, “злочестивый” и его “единомысленники, града сего жители, хощете... Великий Новъград предати иноплеменником, королю полскому Жигимонту Аугусту”.

“Таковая яростная словеса изглаголав”, царь Иван тем не менее отправился вместе с опричниками на богослужение в собор святой Софии, а затем в столовую палату архиепископского дворца на торжественный обед, который Пимен давал в честь государя.

После того как царь и его приближенные как следует наелись и напились, Грозный испустил свой опричный разбойничий клич: “Гойда!” По этому сигналу гости арестовали хозяев, и начался самый страшный эпизод опричнины - шесть недель новгородского погрома.

Народную память о зверствах Грозного в Новгороде сохранил фольклор. В одной из песен царевич Иван Иванович с удовлетворением напоминает отцу: “А которой улицей ты ехал, батюшка, всех сек, и колол, и на кол садил”. Жертвой царского гнева пали не только взрослые мужчины, но и их жены и дети (“мужский пол и женский, младенцы с сущими млекопитаемыми”). Людей убивали разными способами: их обливали горючей смесью (“некою составною мукою огненною”) и поджигали, сбрасывали живыми под лед Волхова, привязывали к быстро несущимся саням... Изобретательность палачей была беспредельна. “Тот... день благодарен, коего дни ввергнут в воду пятьсот или шестьсот человек”, - сообщает летописец; в иные же дни, по его словам, число жертв доходило до полутора тысяч. А погром продолжался больше месяца, с 6 января по 13 февраля.

Сколько же было всего жертв? Разумеется, на этот вопрос трудно ответить достоверно, тем более что точной регистрации казненных, конечно, не вели. Если верить приведенному летописному рассказу, то легко рассчитать, что должно было погибнуть около 20 - 30 тысяч человек. Такие же, а то и большие цифры называют иностранные авторы. Они, однако, маловероятны: ведь все население Новгорода не превышало в это время 30 тысяч человек. В другой новгородской летописи есть сообщение, что через семь с небольшим месяцев после “государева погрома” в Новгороде состоялось торжественное отпевание жертв, похороненных в одной большой братской могиле (“скудельнице”); могилу вскрыли и посчитали тела; их оказалось 10 тысяч. Но единственное ли это место погребения погибших? Вероятно, все-таки цифра 10 - 15 тысяч человек будет близка к истине.