Дорога без возврата - Анджей Спаковский

Рыжие дочери Фрейксенета из кожи лезли вон, пытаясь понравиться королевским послам, а королевские послы всячески пытались нравиться дриадам, что в итоге приводило к всеобщему хаосу. Ярпен Зигрин, сопя вздернутым носом, вдалбливал Хиреадану, что, будучи ребенком, хотел быть эльфом. Мышовур долдонил, что правительство не удержится, а Агловаль — что совсем даже наоборот. При этом никто не знал, о каком правительстве идет речь. Хервиг повествовал Гардении Бибервельт об огромном карпе, которого вытянул на леску из одного-единственного конского волоса. Низушка сонно кивала головой, время от времени требуя от мужа, чтобы тот перестал хлестать водку.

По галереям бегали пророки и дрессировщица крокодилов, тщетно пытавшиеся отыскать гнома Шуттенбаха. Фрея, которой явно опротивели слабаки мужчины, активно пила с медиумом женского полу, причем обе очень серьезно и с чувством собственного достоинства молчали.

Геральт обходил стол, чокался, подставлял плечи под одобрительные похлопывания и щеки под поздравительные поцелуи. Наконец подошел к тому месту, где к покинутому Цири Галахаду подсел Лютик. Галахад, уставившись на кубок поэта, говорил, а поэт щурился и делал вид, якобы сказанное его чрезвычайно интересует. Геральт остановился за ними.

— Тогда я сел в ту лодку, — говорил Галахад, — и отплыл в туман, хотя, честно говоря, сэр Лютик, сердце замирало у меня от ужаса. И признаюсь вам, я усомнился. И подумал, что вот он пришел, мой конец, сгину как пить дать в этом тумане непроглядном... И тут взошло солнце, вода запылала, как... как золото... И явился град очам моим... Авалон. Ведь это ж Авалон, правда?

— Нет, — возразил Лютик, — неправда. Это Schwemmland, что переводится как «болото, трясина». Пей, Галахадик.

— А замок? Это же замок Монсальват?

— Ни в коем разе. Это Розрог. Никогда я не слышал, сынок, о замке Монсальват. А уж если я о чем-то не слышал, значит, ничего такого не существует и не существовало. — За здоровье молодых, сынок!

— За здоровье, сэр Лютик. Но все-таки этот король... Не Король ли он Рыбак?

— Хервиг? Точно, рыбачить любит. Раньше любил охотиться, но после того, как его охроматили в бою под Ортом, он не может ездить верхом. Только не называй его Королем-Рыбаком, Галахад. Во-первых, это звучит весьма глупо, а во-вторых, он может обидеться.

Галахад долго молчал, вертя пальцами наполовину пустой фужер. Наконец тяжело вздохнул, осмотрелся.

— Вы были правы. Это всего лишь легенда. Сказка. Фантазия. Короче говоря — ложь. Вместо Авалона обычное Болото. И никаких надежд...

— Ну-ну. — Поэт тыркнул его локтем в бок. — Не унывай, сынок. С чего бы вдруг такое уныние в голосе? И ты, и я на свадьбе, веселись, пей, пой. Ты молодой, перед тобой вся жизнь.

— Жизнь, — задумчиво повторил рыцарек. — Как это выходит, сэр Лютик: что-то начинается или что-то кончается, а?

Лютик быстро и внимательно взглянул на него. Потом ответил:

— Не знаю. А уж если я этого не знаю, то не знает никто. Вывод: ничто никогда не кончается и не начинается.

— Не понимаю.

— И не надо.

Галахад снова подумал, наморщив лоб.

— А Грааль? Как с Граалем?

— А что такое Грааль?

— Что-то такое, что все время ищут. — Галахад поднял на поэта мечтательные глаза. — Что-то самое важное. Очень важное. Без чего жизнь теряет смысл. Такое, без чего она неполна, недокончена, несовершенна.

Поэт выпятил губы и глянул на юного рыцаря своим знаменитым взглядом, тем самым, в котором надменность была смешана с веселой доброжелательностью.

— Весь вечер ты сидел рядом с твоим Граалем, парень, — сказал он.

Около полуночи, когда гостям уже начало вполне хватать своего собственного общества, а Геральт и Йеннифэр, освобожденные от церемониала, могли наконец спокойно взглянуть друг другу в глаза, дверь с грохотом отворилась и в залу ворвался разбойник Виссинг, широко известный под прозвищем Гоп-Стоп. Росту Гоп-Стоп был около семи футов, борода свисала до пояса, а нос формой и цветом не уступал редиске. На одном плече разбойник держал свою прославленную дубинку, на другом — огромный мешок.

Геральт и Йеннифэр знали Гоп-Стопа еще по стародавним временам. Однако ни он, ни она и не думали его приглашать. Это, несомненно, была идея Лютика.

— Привет, Виссинг, — улыбнулась чародейка. — Очень мило с твоей стороны вспомнить о нас. Угощайся.

Разбойник изысканно поклонился, опираясь на Соломку, то бишь Дубинку.

— Многие лета радости и кучу детишек, — громко возвестил он. — Этого желаю вам, дорогие мои! Сто лет в счастье, да что я говорю, двести, двести, курва, лет! Двести! Ах, как же я рад, Геральт и вы, милсдарыня Йеннифэр. Я всегда верил, что вы окрутитесь, хоша вы завсегда цапались и кусались, как, к примеру, псы дворовые. Ах, курва, да что я болтаю-то!

— Привет, привет, Виссинг, — сказал ведьмак, наливая вина в самый большой кубок, какой только оказался поблизости. — Выпей за наше здоровье. Откуда явился? Говорили, ты сидишь в узилище?

— Вышел. — Гоп-Стоп одним духом выпил, глубоко вздохнул. — Вышел под этот, как так его, курва, залог. А это, дорогие, мой подарочек вам. Получайте.

— Что такое? — проворчал Геральт, глядя на огромный мешок, в котором что-то шевелилось.

— По дороге словил, — сказал Гоп-Стоп. — Надыбал это на клумбе, где стоит голая баба, из камня высеченная, ну, та, которую голуби обделали...

— Так в мешке-то что?

— А этакой, как бы сказать, дьявол. Я прихватил его для вас в подарок. У вас тута зверинец есть? Нету? Ну, так и сделайте из эво чучелу и повесьте в прихожей, вот уж будут ваши гости дивиться. Хитрая скотинка, доложу я вам, этот дьявол. Утверждает, что его Шуттенбахом кличут.

КОШАЧЬЯ МАГИЯ

МУЗЫКАНТЫ

Там, где практически кончался город, за трамвайной петлей, за подземными железнодорожными путями и пестрыми квадратами огородных наделов протянулось холмистое ухабистое поле, замусоренное, изрытое, ощеренное клыками колючей проволоки, заросшее чертополохом, пыреем, полевицей, осотом и одуванчиком.

Полоса ничейной земли, фронтовая зона между каменной стеной новостроек и дальним темно-зеленым лесом, казавшимся синим сквозь дымку смога.

Люди называли это место Долами. Но это было не настоящее название.

Эта окраина всегда была пустынна, даже непоседливые детишки лишь изредка забегали сюда, по примеру родителей предпочитая для игр места, скрытые в безопасных железобетонных каньонах. Только временами, да и то у самого края, устраивались тут пьянчужки, их атавистически тянуло к зелени. Больше на Долы не забредал никто.