Азъесмь - Этгар Керет

В конце концов полицейский ушел, а папа Тирана усадил нас обоих в салоне, дал нам «Спрайта» и велел Тирану объяснить, что случилось, быстро, пока полицейский не вернулся с подкреплением. Тиран сказал, что он побил одного человека палкой, и что этот человек заслужил, и что он донес в полицию. Папа Тирана спросил, чем именно человек это заслужил, и я сразу увидел, что он сердится. Тогда я сказал ему, что этот, с мотороллером, начал первый, потому что он наехал своей лодкой на Рабина, а потом обругал нас и дал мне пощечину. И папа Тирана спросил, правда ли это, а Тиран не ответил, но кивнул. Я видел, что он смертельно хочет сигарету, но боится курить рядом с папой.

Рабина мы нашли на площади. Мы сразу его увидели, как только вышли из автобуса. Он был тогда совсем крошкой и дрожал от холода. Я, Тиран и еще одна девочка, которую мы там встретили, – герлскаут из «Цеила», – мы пошли искать ему молока, но в «Эспрессо-баре» нам не захотели ничего дать, а в «Бюргер-ранче» молока не было, потому что они соблюдают кашрут. Наконец мы нашли лавочку на Фришмана, там нам дали пакет молока и пустую баночку из-под творога, и мы налили ему молока, и он все вылакал в один присест, а девочка из «Цеила», которую звали Авишаг, сказала, что мы должны назвать его «Шалом»,[16] потому что Рабин умер за мир, и Тиран кивнул и попросил у нее телефон, а она сказала, что Тиран очень милый, но у нее есть бойфренд-солдат, и, когда она ушла, Тиран погладил малыша и сказал, что в жизни не согласится назвать его «Шалом», потому что «Шалом» – это какое-то йеменское[17] имя, и что мы назовем его Рабин, а она может идти на хуй к своему солдату, потому что лицо у нее, может, и красивое, но фигура вся кривая.

Папа Тирана сказал Тирану, мол, его счастье, что он несовершеннолетний, но сегодня это может и не сработать, потому что побить кого-то палкой – это вам не жвачку из киоска стянуть. А Тиран все молчал, и я почувствовал, что он вот-вот опять заплачет, и тогда я сказал папе Тирана, что это все из-за меня, потому что, когда Рабина задавило, это я позвал Тирана и сказал ему про Рабина. А водитель мотороллера, который сначала вел себя вежливо и извинялся, спросил, что это я кричу, и, когда я объяснил, что кота звали Рабин, только тогда он разозлился и дал мне пощечину. Тиран сказал папе: «Этот говнюк не остановился на знак, задавил нашего кота и потом еще дал Синаю пощечину – так ты что, хотел, чтобы я молчал?» Папа Тирана не ответил, прикурил и как ни в чем не бывало зажег еще одну сигарету для Тирана. А Тиран сказал, что мне стоит свалить домой и тогда хотя бы я не буду во всем этом замешан. Я сказал, что так не годится, но и он, и его папа настояли на своем.

Перед тем как подняться домой, я остановился на минутку у могилы Рабина и подумал, что было бы, если б мы его не нашли, как бы тогда выглядела его жизнь. Может, он бы замерз насмерть, но скорее его подобрал бы кто-нибудь другой, и тогда его бы не задавило. Все в жизни – вопрос удачи. Даже подлинный Рабин, – если бы после того, как допели «Песню о мире», он не спустился со сцены сразу, а немножко подождал, он бы еще был жив, и вместо него выстрелили бы в Переса. Так, по крайней мере, сказали по телевизору. Или если бы у той девочки на площади не было бойфренда-солдата и она дала бы Тирану свой телефон, и мы бы назвали Рабина «Шаломом», его бы все равно задавило, но хоть драки бы не было.

Красивая пара

Мне нечего терять, – думала девушка, одной рукой помогая ему расстегнуть лифчик, другой опираясь на дверной косяк. – Если будет фиговый фак – я хотя бы смогу рассказывать, что у меня был плохой фак, а если будет классный фак – то вообще, я и удовольствие получу, и смогу рассказывать, что у меня был классный фак, а если мне потом будет тошно, я смогу рассказывать, что у меня был плохой фак, – и так отомстить.

Мне нечего терять, – думал молодой человек, – если она – хороший фак, то все супер, а если она еще и пососет – то вообще, а если и будет плохой фак, то все равно – одной в списке больше. Двадцать вторая, даже двадцать третья, если считаются те разы, когда тебе дрочат.

Бывает, – думал кот, – люди вваливаются, натыкаются на мебель, шумят, ничего себе ночка. Много шума, а молока уже давно нет, и еды в миске едва-едва. Кот на пустой консервной банке, может, и улыбается, но я, уже вылизавший банку изнутри, знаю, что у него нет для этого поводов.

Есть поводы для оптимизма, – думала девушка, – его прикосновения мне нравятся, такие нежные, может, это вообще начало чего-то, может, это любовь. В таких вещах трудно знать заранее. Один раз у меня уже было так, и вышел серьезный роман, но и он в конце концов распался. Он был милый, но эгоцентричный, милый в основном по отношению к себе самому.

Есть поводы для оптимизма, – думал молодой человек, – если мы добрались досюда, она уже не остановит все на середине, хотя – кто его знает, бывают и такие. И тогда вдруг – унизительные разговоры. Долгие часы сидения в гостиной. Супер-пупер-искренние попытки, как будто что-то сложное происходит. С другой стороны, это все-таки лучше, чем когда наоборот. Тем более что в такие моменты они удовлетворяются смотрением телевизора и фасолевыми консервами.

Мне надоело, – думал телевизор, – мне надоело, что меня включают и потом уходят из комнаты, что даже когда передо мной сидят, меня не слишком внимательно смотрят. Если бы они утрудили себя, они бы обнаружили, что во мне заложено так много, гораздо больше, чем спорт, клипы и новости, – но для этого надо действительно вникать. А они пялятся на меня, как на какую-нибудь шлюшку, – если есть классный клип или какой-нибудь гол на табло, то супер, а если нет – раз! – и они теряют интерес.

Холодно, – думал кот, – слишком холодно, три недели назад еще было солнце, я сидел снаружи, на корпусе выключенного кондиционера, довольный, как король, а сейчас я замерзаю, а они, они согревают друг друга, наслаждаются, какое им дело, что по ночам тут холодно, а днем все время только шум и пепел. Честно говоря, лично мне эта страна давно надоела.

Почему я всегда такая циничная, – думала девушка, – даже сейчас у меня в голове циничные мысли, такие рациональные, и вместо того чтобы получать удовольствие, я смотрю на него сквозь щелочки как-бы-закрытых век, и единственное, что приходит мне в голову – это «что он думает обо мне»?

Тихонько, главное – не кончить быстро, – думал молодой человек, – это и кайфа меньше, и вообще отстойно, а она, кажется мне, из тех, кого если рассердить, то пойдет и всем расскажет. Есть какие-то приемчики, мне когда-то рассказывали, может, если я попробую получать меньше удовольствия, как бы не слишком увлекаться, это продлится дольше.

Он меня запер, – думала дверь, – на два оборота, изнутри, а обычно он оставляет меня открытой, может, это из-за гостьи. Может, он запер, не задумываясь, потому что в душе хотел, чтобы она осталась. Она кажется вполне доброй, немножко грустной, немножко неуверенной в себе, но хорошей. Словно поднимаешь крышку помойной ямы – а там чистый мед.

Я бы сбегала в туалет, – думала девушка, – но я боюсь. Пол, кажется, немножко липнет. Квартиры мальчиков, что поделаешь. А если я сейчас начну одеваться всего лишь ради пары шагов, я покажусь идиоткой или истеричкой. А это меня не устраивает. Совсем меня не устраивает. Совсем.

Я бы мог кем-нибудь стать, – думал молодой человек, – каким-нибудь чемпионом, лидером, мне есть что сказать, только у меня почему-то не получается это сказать. Может, она поймет?

Кажется, я сейчас скажу «мяу», – думал кот, – что я теряю, может, меня заметят, погладят немножко, нальют в миску молока. Девочки часто любят кошек, я знаю по собственному опыту.

Какая красивая пара, – думала дверь, – я была бы рада, если бы из этого что-нибудь получилось, если бы они стали жить вместе. Дому бы очень помогла, так сказать, женская рука.

Зря боялась, – думала женщина, – пол даже чище, чем у меня, и в туалете тоже. У него такие добрые глаза, и он продолжал меня гладить, даже когда все кончилось. Не знаю, выйдет ли из этого что-нибудь, но даже если здесь все и закончится – мне было хорошо.

Может, если бы я играл на чем-нибудь, – думал мужчина, – продолжил бы заниматься, когда был маленьким… У меня в голове иногда бывают всякие мотивы. Какая она славная, когда ходит. Ступает на цыпочках, боится, что пол грязный. Хорошо, что в пятницу была уборщица.

Как раз сейчас по мне начинается хорошая передача, – думал телевизор, – как раз сейчас, когда никто не смотрит. Это бесит. Это хуже, чем бесит. Если бы только звук был включен, я бы мог закричать.

Угол

Непонятно, почему все трое называли это бильярдом, хотя на самом деле это был пул. Но, честно говоря, важно не название – важно занятие. А так они могли каждый день встречаться у бильярдного стола в кафе, устраивать некое подобие маленького турнира и чувствовать, что они чем-то заняты. Обычно выходила ничья, потому что единственный из них, у кого было немножко опыта – он вырос в Крайот, – не обладал должной координацией. У второго как раз была координация, но не было никакой особой мотивации. А третий, который буквально лопался от мотивации, не чувствовал угол, – то есть всякий раз, когда подходила его очередь, удар оказывался настолько невозможным, что у игрока даже теоретически не оставалось шансов.