Кассандра - Сергей Пономаренко

Крамольные мысли для члена партии, передовика производства, но я никогда и ни с кем ими не делюсь. Не делюсь я не только мыслями — кругом столько завистников, бузотеров, голозадых, которые все тратят на водку и рестораны. Им кажется, что вся жизнь впереди, а она над ними посмеется и унесется вскачь.

Давление в камере уравновешивается с наружным, двери с шумом открываются, и молодежь спешит выскочить из кессона. Я не спешу: знаю таких не следующих инструкциям. У многих имеются проблемы со слухом из-за этой спешки. Торопятся заскочить внутрь, выскочить наружу, а давление-то разное, вот и рвет барабанные перепонки, оставляет глухими тетерями.

Я выхожу из кессона и иду степенно, размеренно, как и положено бригадиру передовой бригады — мое фото красуется на стенде перед зданием администрации.

— Кузьмич, постой! — окликнула меня машинистка из отдела кадров, Машенька, милое и глупое создание. — Тебе следует зайти к нам. Терентий Сергеевич вызывает.

— Что-то срочное? Я после смены — устал до невозможности. Двадцать процентов сверх плана, — позволил себе засомневаться во всесильности начальника отдела кадров, который для этой девочки — бог. Хотя есть еще начальник титула, вновь назначенный товарищ Баренбойм.

— Поторопитесь. — Как и ожидал, ее голос стал сухим и официальным, но она объяснила: — Там вас ждут какие-то товарищи.

— Наверное, из газеты? — продолжал дразнить девчонку. — Им срочно требуется моя фотография — в прошлый раз не доснимали?

— Ваше фото есть — но очень старое, вы там еще в гимнастерке, с погонами. Не очень похожи, Терентий Сергеевич засомневался… Они — оттуда. — Девушка подняла глаза кверху, и мне стало все понятно, а душа мгновенно ушла в пятки, аж мороз пробрал по коже, несмотря на светящее солнышко. Тут девушка, видно, почувствовала, что сболтнула лишнее: — Пойдемте быстрее — Терентий Сергеевич будет сердиться за задержку, я вас провожу.

— Конечно, поспешим, — согласился я, стараясь выглядеть спокойным, — лишь на минуту заскочу к себе — как я в таком виде покажусь гостям? Даже душ не принял. Хоть переоденусь.

— Об этом Терентий Сергеевич ничего не говорил, — возразила девушка.

— Ты хочешь выглядеть красивой? Я тоже, не хочу уронить марку рабочего человека, показавшись в таком виде. Всего пять минут. Иди, подождешь меня у входа в здание администрации.

— Нет, Терентий Сергеевич приказал мне вас сопроводить — он не любит, когда его указания не исполняются в точности.

— Хорошо. Пошли вместе, но я все же переоденусь. Подождешь у двери комнаты.

Мы зашли в барак, разделенный на комнатки, каждая на четыре человека — неслыханная роскошь. Как я и ожидал, внутри было пусто — мои однокомнатники-соседи сразу отправились на обед в столовую. Я быстро переоделся в новый костюм, рассовал припрятанные деньги по карманам. Выглянул за дверь — девушка стояла со скучающим видом.

— Машенька, поди сюда, — попросил я и скрылся в комнатушке, где тесно стояли четыре койки и один шкаф.

— Чего вам, Кузьмич? — остановилась она на пороге.

Я крутился, прикладывая к рубашке галстуки, сгибался пополам у небольшого зеркала, стоявшего на столе.

— Думаю, какой надеть. Может, этот, полосатый? Подержи зеркало — хоть гляну на себя по-нормальному.

— Вы как на свадьбу собираетесь, — недовольно заметила девушка, но зеркало взяла.

Один шаг — теснота здесь ужасная, — и ее шейка хрустнула под моей рукой, нежное тело затрепетало, прощаясь с жизнью. Она всегда нравилась мне, ее телом я любовался издали. Надеюсь, будут еще у меня такие нежные и глупые создания, а сейчас надо спешить — время торопит. Засунул безжизненное тело под кровать Федора — там лучшее место, у него одеяло свисает до пола, а у меня по-солдатски аккуратно заправлено. Сколько раз делал ему из-за этого замечание! А сейчас его неряшливость пригодилась. И прочь из комнаты — на улицу.

— Степан Кузьмич! Куда ты так принарядился? — окликает меня Ефим. — Неужели решил обед пропустить? Видел, как ты с Машкой прогуливался.

«Появился некстати на мою голову! Что он здесь сейчас делает, почему не в столовой? Может, и его послали по мою душу, и ему надо найти место под кроватью?» — почувствовал раздражение — готов был его задушить прямо здесь, возле входа в барак-общежитие образцового порядка. С ним будет непросто — он «бык» здоровый.

— Племяш приехал, ожидает — Машка сообщила. Спешу встретиться с ним, — пояснил ему. Вроде лицо у него спокойное, глазки не бегают — видно, говорит что думает. Может, пронесет?

— Мы с ребятами решили икорку с собой забрать с ужина, на вечер. Под казенку[7]. Ты как, Кузьмич, присоединяешься?

— А когда я волочился в хвосте? Бригадир как командир — всюду впереди, хоть и не на белом коне и без бурки. Забирайте мою пайку, а я из города еще чего-нибудь принесу.

— Вот это дело! Я сейчас к нам в комнату забегу — и к ребятам, в столовую. — И он, широко улыбаясь, зашел в общежитие.

Секретный объект № 1, наша стройка, находится на полуказарменном положении: он обнесен высоким забором с колючей проволокой поверху, на воротах — вооруженная военизированная охрана. Чтобы выйти за территорию, требуется увольнительная, подписанная заместителем начальника титула или начальником отдела кадров. Только начальники щитов имеют право беспрепятственно покидать территорию — у них постоянные пропуска. Человек, сюда попавший, проходит тройную проверку, но, видно, система дала сбой, раз я здесь. Точнее, меня направили на эту стройку как партийного с шахты на Донбассе. А как же — воевал с белополяками, участвовал во взятии Крыма, был ранен, долго лечился в госпитале, уехал на Донбасс по партийной путевке.

Вот только эта биография не моя — из прошлого у меня случайно сохранилось лишь имя. Как это бывает, разговорился на вокзале с одним, за казенкой он всю свою биографию и выложил. Мне понравилось, что один-одинешенек он на белом свете, а последствия серьезного ранения не давали ему шансов жениться и иметь детей. Ну зачем такому жить — небо коптить?

Я ему и помог преставиться, обзавелся документами и поехал по путевке поднимать из разрухи шахту. А остальное заслужил своим трудом: себя не жалел, чтобы и тени подозрения ни у кого не возникло. Почти двадцать лет прожил под чужой фамилией, уже и сам к ней привык. Но, видно, все же случился прокол, раз явились сюда по мою душу. Только странно как-то: послали за мной девчушку, а не конвой. Может, все же сомневались? Да и Маша об этом говорила… Выходит, сдали у меня нервы — зря я девчушку…

Нет, все правильно. Не фотографировался я в гимнастерке, разве в империалистическую, когда уходил на фронт в семнадцатом году. А больше не снимался, хотя была возможность, когда создали уездную республику, которая с небольшими перерывами просуществовала два года. Потом прятались по лесам, но я же не дикий зверь! Ушел в город, связался с уголовниками, справил кое-какие документы. Вовремя ушел — вскоре атамана поймали и шлепнули. А я годами прятался, находился в бегах, нигде долго не задерживался, но понимал: везение рано или поздно закончится — надо где-нибудь осесть. Вот тогда и подвернулся Степан Кузьмич, и мне больше всего понравилось, что имя остается мое, настоящее — Степан. Выходит, пришли с фотографией настоящего Кузьмича, который уже много лет отдыхает на небесах. Всего несколько месяцев я не дотянул, чтобы справить годовщину новой биографии — двадцать лет. Май, радостный праздник всех трудящихся, никогда мне не нравился, в его названии мне слышалось слово «маяться». Вот теперь, двадцать второго мая 1941 года я вновь отправляюсь в бега, начинаю «маяться».