Несущественная деталь - Иэн Бэнкс

— Да, такое возможно, но зачем они бы стали кодировать ваш мыслеразум и передавать его на расстояние три с половиной тысячи лет на один из кораблей Культуры без сопроводительной документации? И кроме того, нахлобучив индукционный шлем, пусть и самый совершенный, на умирающую в последние несколько секунд ее жизни, невозможно получить столь подробное и сообразное состояние ума, какое было получено в вашем случае. Даже с помощью самой совершенной медицинской аппаратуры, имея достаточно времени на подготовку и субъекта в стабильном состоянии, невозможно передать до тонкостей все подробности, с которыми появились вы. Полномасштабное защищенное невральное кружево растет вместе с мозгом, частью которого является, оно притирается с годами, настраивается на отражение малейших нюансов мозга, с которым оно взаимопереплетается и сосуществует. Именно это, видимо, и имелось у вас. Кроме того, у вашего кружева явно имелась встроенная опция критического реагирования.

Она посмотрела на Смыслию.

— И значит, я… полноценная? Идеальная копия?

— Абсолютной уверенности у меня нет, но я убеждена, что так оно и есть. Почти наверняка, между вами той, которая умерла, и той, какая вы сейчас, меньше различий, чем будет между вами той, которая ляжет спать, и той, которая проснется утром.

— И это тоже благодаря этому критическому реагированию?

— Частично. Копии по обе стороны процесса должны быть абсолютно идентичны, при условии, что первичная часть пары уничтожается.

— Что?

— Критическое реагирование — великая вещь, когда оно работает, но в двух процентах случаев оно отказывает; вернее сказать, не срабатывает вовсе. Вот почему этой системой почти никогда не пользуются — слишком высоки риски. Ею пользуются в военное время, когда это все же лучше, чем ничего, и, возможно, несколько агентов ОО были подвергнуты этому процессу, но в остальных обстоятельствах — никогда.

— И все же мои шансы были высоки.

— Безусловно. И это лучше, чем умереть. — Смыслия помолчала. — Но все равно, у нас нет ответа на вопрос, каким образом у вас в голове появилось невральное кружево, способное к полномасштабному копированию и оснащенное опцией критического реагирования, нацеленной на давно вышедшую из употребления субсистему, о которой все давным-давно забыли. — Смыслия повернулась, посмотрела на Ледедже. — Вы нахмурились.

— Просто мне пришла в голову одна мысль.

Она познакомилась с ним (впоследствии оказалось, что «он» — не совсем тот, за кого она его приняла) во время приема на Третьей Эквабашне, в космопорту одного из пяти экваториальных космических лифтов Сичульта. Корабль джхлупианской культурной и торговой миссии только-только причалил, из него вышли несколько важных персон из Джхлупе, цивилизации высокого уровня, с которой у Вепперса были коммерческие связи. Карусель, где проходил прием, представляла собой гигантский тор (один из нескольких), постоянно вращающийся под округлым основанием причальных доков, а сквозь наклонные окна можно было видеть постоянно меняющийся ландшафт планеты.

Глядя на джхлупианцев, вспомнила она теперь, можно было подумать, что они состоят из одних локтей. А может, колен; это были неловкие на вид существа с двенадцатью конечностями, напоминавшие гигантских сухопутных крабов в мягкой скорлупе; их кожа, или панцирь, отливала ярко-зеленым переливчатым цветом. Из свернувшихся в шар туловищ, чуть крупнее человеческого, торчали по три глаза на стебельках. Они не пользовались своими многочисленными хилыми ногами, а парили на чем-то похожем на металлические подушки, из которых доносились их переведенные речи.

Это случилось десять лет назад. Ледедже тогда было шестнадцать, и она понемногу начинала привыкать к тому, что стала женщиной, а ее окончательно созревшая интаглиация будет предметом восхищения, где бы она ни появилась; с точки зрения Вепперса и остального мира, в этом и состояло ее единственное назначение.

Ее только-только начали вывозить на такие приемы, и она ждала каждого случая оказаться в свите Вепперса. А свита в тот раз была самая пышная и многочисленная, включала всевозможных держателей портфелей и телохранителей — последней линией обороны был Джаскен. Вепперс принадлежал к той разновидности олигархов, которые чувствуют себя чуть ли не голыми в отсутствие пресс-секретаря и лоялитиков.

Она так толком и не знала, чем занимаются лоялитики, но, по крайней мере, от них была какая-то польза, что-то они делали. А про себя она в конечном счете поняла, что она — не больше чем украшение, предмет, которым восхищаются, который вызывает удивление, на который глазеют, глядя на который цокают языком, что ее обязанность — иллюстрировать и преувеличивать великолепие и богатство господина Джойлера Вепперса, президента и главного исполнительного директора корпорации «Вепрайн», богатейшего человека на планете, во всем Энаблементе, владельца самой мощной и прибыльной компании, которая когда-либо существовала.

Глядевший на нее человек казался ужасно старым. Это был либо слишком сильно измененный сичультианец, либо инопланетный пангуманоид; гуманоидный тип оказался наиболее часто встречающейся в галактике формой жизни. Вероятно, все же это был инопланетянин, доведший себя до такой худобы, до такой скрипучей старческой немощи, что в этом проглядывало что-то порочное, странное, таинственное. Теперь даже беднякам были по карману процедуры, которые позволяли вам выглядеть молодым и привлекательным до самой смерти. Она слышала, что этому вроде бы сопутствовало гниение изнутри, но это была небольшая цена за привлекательный внешний вид, сохранявшийся до самого конца. И к тому же присутствие бедняков на этом приеме не предполагалось — собралась элитарная маленькая группка, при всем том, что число собравшихся составляло около двух сотен.

На приеме присутствовало лишь десять джхлупианцев, остальные — сичультианские капитаны бизнеса, политики, чиновники, пресса, а с ними всевозможные слуги, помощники и прихвостни. Она решила, что относится к категории прихвостней.

Обычно ей полагалось находиться рядом с Вепперсом, производить на всех впечатление своей сказочной экзотичностью: вот каким человеческим материалом может себе позволить владеть хозяин. Однако на сей раз он с небольшим кружком переговорщиков оставил свиту, чтобы побеседовать с двумя гигантскими людьми-крабами, обосновавшись в неком подобии эркера под охраной трех зеев — внушительных, накачанных клонов-телохранителей. Ледедже уже поняла, что нередко ее ценность по большому счету состояла именно в способности отвлекать внимание; рабыня, к услугам которой прибегали, когда это требовалось Вепперсу, ослепительная и очаровательная для тех, кого он хотел ослепить и очаровывать, и нередко для того, чтобы они не заметили чего-то или чтобы привести их в нужное ему расположение духа. Джхлупианцы, возможно, были в состоянии понять, что она своим внешним видом значительно отличается от всех вокруг нее, — темнее, с необычной татуировкой, — но сичультианцы в любом случае были таким далеким от них видом, что вряд ли это могло произвести на них какое-то впечатление, а это означало, что ее присутствие было необязательно, когда Вепперс вел с ними переговоры о каких-либо важных вещах.

Но вниманием она все же вовсе не была обделена — при ней находился один из зеев и доктор Сульбазгхи.

— Этот тип смотрит на тебя, — сказал Сульбазгхи, кивая головой в сторону слегка сутулого, абсолютно плешивого человека в нескольких метрах от нее. Что-то с ним было не так, он казался каким-то отклонением от нормы: слишком худой и — при всей его сутулости — слишком высокий. Лицом и головой он слегка напоминал труп. Даже одет он был как-то необычно: в плотно обтягивающую, простую, ничем не примечательную одежду, которую никак нельзя было назвать модной.

— На меня все смотрят, доктор Сульбазгхи, — ответила она ему.

Доктор Сульбазгхи был коренастый желтокожий человек, с лицом, изборожденным морщинами, и редкими, скудными каштановыми волосами, что свидетельствовало о его или его предков происхождении — он родился на Кератии, первом среди субконтинентов Сичульта. Он легко мог бы изменить свою внешность к лучшему, по крайней мере сделать ее не столь отталкивающей, но предпочитал оставаться таким, какой он есть. Ледедже это казалось дикой странностью, даже извращением. Зей, находившийся поблизости, — строго одетый, с постоянно двигающимися глазами, обшаривающими помещение так, словно он наблюдал за какой-то игрой в мяч, невидимой для остальных, — в сравнении с доктором был красавчиком, но при этом мышцы его пугающе выпячивались, словно он вот-вот был готов выпрыгнуть из своей одежды и кожи.

— Да, но он смотрит на тебя не так, как на других, — сказал доктор. Он кивнул официанту, взял новый стакан, пригубил. — И смотри-ка — он идет сюда.