Мизери - Стивен Кинг

— Энни, можете ответить на один вопрос?

— Конечно, дорогой мой!

— Если я напишу для вас эту повесть…

— Роман! Хороший длинный роман — как все остальные, а то и еще длиннее!

Он прикрыл глаза, затем снова открыл их:

— Хорошо. Если я напишу для вас этот роман, вы меня отпустите, когда он будет готов?

На мгновение по ее липу пробежало беспокойное облачко, потом она внимательно, изучающе посмотрела на него:

— Пол, вы говорите так, как будто я удерживаю вас силой.

Он ничего не ответил, только поднял на нее глаза.

— Я думаю, к тому времени, когда вы его закончите, вы уже будете готовы… готовы снова встречаться с людьми, — сказала она. — Это вы хотели услышать?

— Да, я это и хотел услышать.

— Что ж, так будет честно! Я знаю, считается, что писатели — большие эгоисты, но я никогда не считала, что они обязательно должны быть неблагодарны!

Он продолжал смотреть на нее, и через секунду Энни отвела глаза; она была слегка возбуждена и горела от нетерпения.

Наконец он произнес:

— Если у вас есть все книги о Мизери, они мне понадобятся, потому что при мне нет рабочей тетради.

— Ну конечно, они у меня есть! — воскликнула она и добавила:

— Что такое рабочая тетрадь?

— Ну, такая большая тетрадь, куда можно вставлять листы. У меня там разные материалы по Мизери. В основном имена и географические названия, отсылки к разным эпизодам книг. Временные линии. Исторические факты…

Он видел, что она почти не слушает. Уже во второй раз она не проявила никакого интереса к технологии литературного труда, к теме, которая заставила бы затаить дыхание целую аудиторию людей, желающих стать писателями. Причина, полагал он, заключалась в ее предельной непосредственности. Энни — идеальный читатель; она любит читать, и ей глубоко безразлично, как создается книга. Она — воплощение Постоянного Читателя, условной фигуры в беллетристике викторианской эпохи note 10. Она не желает слушать об отсылках к эпизодам и временных линиях, потому что в ее представлении Мизери и все, кто ее окружает, совершенно реальны. Вероятно, она бы заинтересовалась, если бы он сказал, что у него в тетради данные переписи населения селения Литтл-Данторп.

— Не сомневайтесь, книги у вас будут. Они, конечно, слегка потрепаны, но это же только означает, что книгу любили и не раз перечитывали, правда ведь?

— Да, — сказал он. На сей раз ему не пришлось лгать. — Конечно, правда.

— Буду учиться переплетному делу, — мечтательно проговорила она. — И сама переплету «Возвращение Мизери». Если не считать Библии моей матери, у меня будет единственная по-настоящему моя книга.

— Это хорошо. — сказал он, просто чтобы что-нибудь сказать. У него слегка заныло в животе.

— Теперь я пойду, чтобы вы могли спокойно надеть волшебную шляпу, приносящую вам мысли, — проговорила она. — Это великолепно! Вы так не считаете?

— Энни, я и в самом деле тоже так считаю.

— Через полчаса я принесу вам цыплячью грудку с картофельным пюре и горошком. И даже немножко желе, раз уж вы так хорошо себя ведете. И я позабочусь о том, чтобы вы вовремя приняли лекарство. Даже больше: перед сном, если понадобится, вы получите лишнюю капсулу. Я хочу, чтобы вы как следует выспались, потому что завтра вы возвращаетесь к работе. Клянусь, за работой вы станете поправляться быстрее!

Она дошла до двери, остановилась, повернулась к нему и — самое дикое — послала ему воздушный поцелуй.

Дверь за ней захлопнулась.

Он не хотел смотреть на пишущую машинку, и какое-то время ему это удавалось, но его беспомощный взгляд все же упал на нее. Она стояла на бюро и ухмылялась. Смотреть на нее — все равно что смотреть на орудие пытки: испанский сапог, дыбу… Орудие пытки пока стоит без дела, но только пока…

Я думаю, к тому времени, когда вы его закончите, вы уже будете готовы… готовы снова встречаться с людьми.

Ох, Энни, ты врала и себе, и мне. Я это знаю, и ты тоже знаешь. Я это видел по твоим глазам.

Открывавшиеся перед ним ограниченные перспективы вовсе его не радовали: шесть недель жизни, наполненных болью переломанных костей и продолжением общения с Мизери Честейн, урожденной Кармайкл, а затем — поспешное погребение на заднем дворе. Не исключено, что она скормит его останки свинье по кличке Мизери — в этом будет хоть какая-то, пусть черная и жестокая, но справедливость.

Тогда не делай этого. Выведи ее из себя. Она же — ходячая бутыль нитроглицерина. Потряси ее. Вызови взрыв. Все лучше, чем лежать и страдать.

Он попробовал рассматривать сплетающиеся буквы на потолке, но слишком быстро снова перевел взгляд на пишущую машинку. А она все стояла на бюро, безмолвная, толстая, полная слов, которые он не хотел писать, и ухмылялась, и у нее по-прежнему недоставало одного зуба.

По-моему, приятель, ты сам в это не веришь. По-моему, ты захочешь жить, даже если будет больно. Если ради этого тебе придется вернуть Мизери к жизни — ты на это пойдешь. По крайней мере попытаешься. Но сначала тебе придется иметь дело со мной… А мне не нравится твоя физиономия.

— Взаимно, — прохрипел Пол.

Он попробовал выглянуть в окно — там валил снег. Однако очень скоро он снова уставился на пишущую машинку — с отвращением, но и с вожделением, сам не понимая, в какой момент его настроение изменилось.

Пересадка в кресло оказалась менее болезненной процедурой, чем он предполагал, и это было хорошо, так как по прежнему опыту он знал, что потом боли будет достаточно.

Энни поставила поднос с ужином на бюро, затем подкатила кресло вплотную к кровати. Она помогла Полу сесть, вызвав приступ тупой боли в области поясницы; впрочем, боль быстро прошла — и наклонилась над ним, прижав его плечо к своей шее. На долю секунды он почувствовал биение ее пульса, и его лицо перекосила гримаса. Затем ее правая рука твердо обхватила его спину, а левая — ягодицы.

— Постарайтесь не двигать ногами, — попросила она и попросту столкнула его в кресло. Сделала она это так же легко, как если бы вставляла книгу на свободное место на книжной полке. Да, у нее есть сила. Даже при благоприятном стечении обстоятельств исход его схватки с ней был бы под вопросом. А в своем нынешнем состоянии он мало чем отличался от восковой куклы.

Она положила перед ним доску.

— Ну, видите, как хорошо? — осведомилась она и пошла к бюро за подносом.

— Энни!

— Слушаю.

— Не могли бы вы повернуть машинку клавиатурой к стене?

— Зачем вам это нужно, хотела бы я знать? — нахмурилась она.

Затем, чтобы она не ухмылялась мне всю ночь.