Тайная жизнь петербургских памятников - Сергей Носов

Когда-то мне об этом поведали вполголоса, почти шепотом. Сейчас эта история на все лады пересказывается в Интернете. Место почти тайного культа становится городской достопримечательностью.

Между тем факт исторический: памятник действительно был однажды низвергнут на землю – не без помощи технических средств. И второе: у бронзового Христа нет ступней.

Очевидно также, что другого столь же чтимого памятника в Петербурге не существует.

Перепосвящаемый

Что бы он ни испытал на своем веку, бесспорно одно: к нему относились как к живому. Словно был он существом, способным к осознанному восприятию внешних воздействий.

Его дразнили, его оскорбляли, его воспитывали и даже наказывали, а в лучшие для него времена ему воздавали почести. От его имени делали пародийные заявления и сочиняли глумливые стихи. Газетные репортеры могли обращаться к нему с издевательскими вопросами. В общем, было принято делать вид, что это существо одушевленное, способное осознавать свою роковую исключительность. От него словно ждали (да и до сих пор ждут) ответной реакции. Он был не просто «объектом», но еще и «субъектом» – субъектом восприятия.

Возможно, поэтому его еще немного побаивались. Кто знает, что у него на уме? И насколько он действительно восприимчив? Психология памятников как научная дисциплина только сегодня начинает формироваться.

Идентичность он, конечно, утратил, но до того, естественно, ее обрел. И произошло это 23 мая 1909 года под звон колоколов Знаменской церкви. Царская семья, дипломаты, министры, представители гвардейских частей… Николай II, командующий войсками. Венки от многочисленных депутаций. Рано утром залпами из Петропавловской крепости было возвещено о предстоящем событии, и теперь тысячи людей ждут, когда их допустят на площадь. Бронзовый, он глядит на здание Николаевского вокзала, ведь он не просто памятник императору, но: «ДЕРЖАВНОМУ ОСНОВАТЕЛЮ ВЕЛИКАГО СИБИРСКАГО ПУТИ». Державность и величие. Прямой взгляд грозного монарха.

Споры, восторги, насмешки, хула, злые стишки про бегемота на комоде и обормота на бегемоте – это все суета, это не главное. Возможно ли ощущать себя карикатурой, если рядом дежурит городовой, круглосуточно охраняя порядок?

Толпы народа, красные флаги. Он невольный участник первых событий февральской революции – к нему на постамент, хватаясь за ноги лошади, карабкаются жаждущие прокричать очередное «долой». На его мундире – награды, на его шашке – георгиевский темляк. Но сегодня праздник другой шашки: пристав Крылов на его глазах зарублен к радости толпы взбунтовавшимся казаком. Слух о казаках, отрекшихся от царя, катится волной по Петрограду…

Памятники не настолько сообразительны, чтобы понимать происходящее с ними. Почему смеются над общевойсковой формой? Чем плохи сапоги, в них заправленные шаровары, генеральская шапка? Чем лошадь плоха? Тем что бесхвоста?

Теперь он будет объектом оскорблений и глума. Требуется козел отпущения, причем на долгосрочную перспективу. Как ни странно, но эта малоприятная роль в конечном итоге спасет памятник. Отправили же, не задумываясь, в переплавку с Манежной площади великого князя Николая Николаевича вместе со стройным тонконогим орловским рысаком (особенно не угодил футуристам) – слишком изящен был, а вот племянника его на тяжелой, могучей лошади решили пока поберечь. Для глума. Лошади с ее «хвостом-обрубком» достанется больше всего. Но что лошадь? Тяжеловесный першерон, порода такая. Не всякий конь способен был выдержать огромное тело Александра III (или, как выразился сам Паоло Трубецкой, «богатырскую фигуру Царя»), – тяжеловес по имени Лорд с этой задачей справлялся. А хвосты першеронам, если на то пошло, купируют по давней традиции, во Франции запретят сие только в конце ХХ века – пойдя навстречу «зеленым»…

Александру III, восседающему на любимом коне, дано понять, что с ним считаться не будут. Для начала его изолируют от внешнего мира посредством заключения в одиночную камеру, специально тут же для него и построенную. Вот как живописал в 1921 году первомайские гуляния корреспондент «Красной газеты»:

«Площадь восстания. Настоящий муравейник! Безбрежное море голов. На эстраде оратор. Весь футляр на до сих пор еще не снятом памятнике Александру III, сделанный в виде четырехугольной башни, увенчан ребятишками; попробуй-ка кто их оттуда отогнать! – да их и не беспокоит никто.

Какое самочувствие царя-пьяницы, царя-деспота, под чехлом? Или доволен он тем, что его спрятали, что никто не видит его?

На эстраде разыгрывают пантомиму освобождения. Гремит музыка. Начинается раздача наград героям труда».[37]

Такое впечатление, что от несчастного памятника в самом деле ждали отчета о дурном самочувствии или жеста раскаянья.

Перед пятой годовщиной Октября произошло неслыханное: перепосвящение памятника. По решению Петросовета на пьедестале из розового гранита, когда-то доставленного с Валаама, вырубили слово «ПУГАЛО». Ниже, под чертой, вытесали четверостишье Демьяна Бедного: «Мой сын и мой отец, при жизни казнены, /А я пожал удел посмертного бесславья,/ Торчу здесь пугалом чугунным для страны, / Навеки сбросившей ярмо самодержавья». О человеке бы сказали, что бьют его по самому больному месту (глум над гибелью отца и сына); для издевательств над памятником этого, похоже, мало – надо извратить еще и природу материала – бронзу обозвать чугуном. Демьян Бедный, судя по всему, уступил авторство – для несообразительных поставили подпись: «Предпоследний самодержец российский Александр III».

«Еще вчера бывший великолепным символом самодержавого консерватизма, упирающегося против всяких нововведений, точно нарочно, обращенный к Николаевскому вокзалу – первой железной дороги в России, – памятник сегодня стал действительно “чугунным пугалом”, возвышающимся над собственной бесславной характеристикой.

Перед памятником стоит толпа обывателей, с улыбкой читающих надпись».

Это из вечернего выпуска «Красной газеты»;[38] в утреннем писали о том же: «Большинство заносит в свои записные книжки текст надписи».

Интерактивный контакт с монументом, можно сказать, установлен.

Памятнику было велено полагать себя памятником своей противоположности – теперь это памятник «посмертному бесславью». Памятники терпеливы. Терпение этого явно испытывали. Особенно в дни всенародных праздников.

Накануне десятой годовщины октябрьской революции бронзовый царь обнаруживает себя за решеткой. «“Пугало” уже заключено в клетку», – рапортует «Красная газета».[39] Теперь «оно» часть художественной композиции, сочетающей абстрактные геометрические фигуры с вполне конкретными символами вроде серпа и молота или букв СССР. Гигантское маховое колесо, символизирующее международное рабочее движение, заставит вращаться спиралевидную башню, установленную за монументом.

К концу тридцатых энергия глума иссякла. Присутствие опозоренного памятника стало публику тяготить. Властям он тоже надоел. Двадцатую годовщину социалистической революции решили отметить без него. За три недели до праздника – посреди ночи – памятник ощутил легкую невесомость, из-под ног тяжеловесной лошади уходила твердь. Далее – стены темного помещения… Так и его коснулись репрессии тридцать седьмого. Демонтировали и отправили на склад. Окончательное уничтожение должно было состояться вот-вот.

Писатель Н. Л. Подольский рассказал мне легенду, бытовавшую одно время в среде художественной интеллигенции города. Будто бы переплавке помешала война, городские начальники забыли о памятнике, и смотритель Русского музея сумел обменять творение Трубецкого у кого-то из кладовщиков на буханку хлеба. Верно тут только одно: Русский музей действительно сыграл главную роль в спасении памятника.[40] Но решение о передаче конной скульптуры музею было принято еще до войны – в 1939-м. Просто однажды пред глазами бронзового Александра мир развернулся на девяносто градусов, и означало это совсем не конец, а всего лишь то, что лежат на боку – и лошадь, и царь. Маленькая техническая несообразность. Опрокинутую многотонную махину трудно поднять, но ведь дело происходит в Михайловском саду, рядом с музеем – стало быть, памятник прощен?

Потом силами музейных работников его обкладывают мешками с песком, накрывают досками, засыпают землей – а вот это уже война. Над ним образован защитный курган, и действительно – защитил: в сорок первом, от прямого попадания снаряда.

Потом он долгие годы созерцает стену во внутреннем дворе корпуса Бенуа. Он уже не памятник, он уже экспонат. Правда, открыто не экспонируется. Помню, как в детстве заглядывал во двор из окна музея – занавески-маркизы были плотно натянуты и закреплены, подойти к окну мешала стойка, но можно было изловчиться и посмотреть в щель между стеной и занавеской: я видел часть двора и огромную фигуру на коне. О таинственном памятнике говорили как-то невнятно – то ли он запрещен, то ли спрятан…