Мастерская для Сикейроса (сборник) - Леонид Панасенко

Так думала Мария вчера, а сегодня, за одну ночь, душа ее отстоялась, стала прозрачной и умиротворенной: да здравствует настоящий Мужчина Смерч.

Негромко стукнула калитка.

«Кто это? — насторожилась Мария. — Рафаэлю я запретила приезжать — пока не позову. Торнадо с душой поэта, который, однако, срывает с бедной девушки последний купальник?.. Ему я тоже запретила. Он ждет меня на косе…»

Она встала, чтобы набросить халат, но непрошеный гость уже шел по садовой дорожке и на ходу фотографировал ее.

Мария хотела возмутиться. Однако радостная эйфория, переполнявшая ее, толкнула на совершенно противоположный и неожиданный поступок. Позируя незнакомому фотографу, она подняла руки, будто собралась взлететь, резко откинула голову — мягкие волосы на миг поднялись над ее улыбающимся лицом.

— Великолепно! — отрывисто бросил тот, непрестанно щелкая фотоаппаратом. — Это как раз то, что мне нужно.

Гость представился репортером местной курортной газеты. Был он невысок, худ, точнее — какой-то изможденный. Южное солнце и работа на воздухе сделали его кожу похожей на коричневый пергамент — ткни пальцем и разорвется на куски.

«Ему бы мумию изображать, — подумала Мария. — Или святые мощи. Честное слово, больше заработал бы, чем в своей газетке».

Гость присел на край бассейна, открыл блокнот.

— Как вы себя чувствуете после нападения торнадо? — спросил он.

— Лучше, чем прежде.

— Я серьезно, — перебил ее репортер.

— Я тоже, — сказала Мария и улыбнулась. — Легкий шок, легкие ушибы. Доктор заявил, что я родилась в рубашке.

— Вы помните свой полет?

— Конечно! — подтвердила Мария, хотя ровным счетом ничего не помнила. — Это было незабываемо. Я давно мечтала о настоящем приключении… Смерч, кстати, был очень галантен.

— Разумеется, — пробормотал репортер, записывая ее слова. — Раз он не сломал вам шею…

Мария засмеялась:

— Сообщите вашим читателям, что я давно хотела повторить подвиг Пекоса Билла, который некогда прокатился верхом на урагане.

Репортер оторвался от блокнота.

— Кто такой Пекос Билл?

— Боже мой! — воскликнула Мария. — Неужто вы не знаете самого дикого ковбоя Дикого Запада, который ездил на белом жеребце по кличке Покровитель вдов? Тогда вы не знакомы и с Пузаном Пикенсом, которого не было видно, когда он становился боком, — такой худой он был, и с Гарри Поджаркой, который на огромной сковороде выпекал сразу семнадцать блинов. Не знаете вы и Поля Баньяна, который как-то сварил целое озеро горохового супа, а уж о том, что Сэм Пэтч, нырнув в Ниагарский водопад, вынырнул на другом конце земли и слыхом не слыхивали?!

— Понятия не имею.

Репортер впервые улыбнулся и сразу как бы ожил. По крайней мере, появилось сходство с живым человеком.

— Ну уж о Пекосе Билле я вам, так и быть, расскажу.

Мария села в шезлонг, дурачась, нараспев начала:

— Как-то ковбои побились об заклад. Знаем, мол, что ты, Пекос Билл, самый знаменитый среди нас, что ты изобрел лассо и выучил язык койотов. Знаем, что ты ездил на великане-гризли. Но вот на урагане тебе, Пекос Билл, не прокатиться, сбросит тебя торнадо. Билл принял пари. Приловчился ковбой и накинул лассо на черный смерч, который скакал и резвился как необъезженный мустанг. «На Пороховую Речку! — закричал Билл и пришпорил ураган. — А ну в галоп!»

Со стоном и воем смерч пролетел через штаты Нью-Мексико, Аризона, Калифорния и вернулся обратно. Что только он не выделывал, чтобы сбросить седока, но Пекос Билл крепко сидел в седле. Наконец ураган сдался и вылился весь дождем…

Репортер торопливо записывал.

— Занятно, — заключил он. — Это похоже на американский фольклор. Вы не из Штатов?

— Зачем вам это? — в свою очередь, спросила Мария. — У меня вполне космическое имя и мировоззрение. Если хотите знать, я вообще не признаю границ и всей этой дележки. Не хочу называть себя полностью еще и потому, что у нас не принято, чтобы молоденькие учительницы летали верхом на торнадо.

— Что вы преподаете? — оживился репортер.

— Математику и физику.

— Вы любите детей?

— Терпеть не могу. — Мария сходила в дом, принесла еще один стакан и закончила: — Когда появятся свои, может, и полюблю… Пейте сок. Он очень славный, из холодильника.

— Ваше сокровенное желание?

— О, их у меня много, — засмеялась Мария. — И все сокровенные. Во-первых, хочу удачно выйти замуж. Во-вторых, бросить к чертям школу и всех этих великовозрастных балбесов, которые вместо того, чтобы изучать функции и законы физики, норовят под любым предлогом заглянуть тебе под юбку. В-третьих, мне очень хочется поднакопить денежек и купить на взморье дом. Пусть не такой шикарный, как этот, что я сняла на летние каникулы, но свой. Понимаете — свой.

— Понимаю, — кивнул репортер. — Однако давайте вернемся к тому, что произошло с вами несколько дней назад. Неужто вам в самом деле понравилось ваше… приключение?

Мария пожала плечами, на мгновение задумалась.

— Я нисколько не рисуюсь, — ответила она. — Мы боимся стихий и воюем с ними, вместо того, чтобы попробовать подружить. Я уверена, что природа тоже обладает разумом. Может, не таким конкретным, как у нас. Может, не всегда и не везде. Но что-то, согласитесь, во всем этом есть… Я благодарна смерчу, который без всяких крыльев и моторов поднял меня в небо. Более того. Я хочу приручить этот смерч.

Репортер, который в это время решил попробовать сок, поперхнулся, закашлялся.

— Вы в своем уме? — спросил удивленно он.

— А как лучше для вашего интервью? — засмеялась Мария.

«Напрасно я так разоткровенничалась, — с легкой досадой подумала она. — Он такое нарисует в своей газетке, что за мной станут толпами ходить любопытные и показывать пальцем — вот, мол, она. Впрочем, плевать. Пусть рисует…»

— Так и запишите, — сказала Мария: — «Как специалист точных наук, она предполагает наличие у природы какой-то разновидности разума и потому собирается приручить смерч, на котором ей довелось прокатиться. Это трудно, но возможно».

— Превосходно! — воскликнул репортер, закрывая блокнот. — По крайней мере, это интересней, чем считать синяки и описывать то, что видели тысячи других очевидцев.

Погода над Тирренским морем была хорошая, и Смерч издали увидел громаду Сицилии и обошел ее стороной, чтобы лишний раз не беспокоить людей.

«Стромболи будет сердиться, — беспечно подумал он. — Старик считает меня ветреным и несерьезным. Что ж, ветер и должен быть ветреным. Стромболи неподвижен, он знает только внутреннее движение. Зато у него пылкое воображение. Если я расскажу ему о Марии…»