Веди свой плуг по костям мертвецов - Ольга Токарчук

Хорошо, что меня навещал Дэн и топил эту старую печь. На тачке возил от поленницы дрова, пропитанные мартовской сыростью, дававшие много дыма и мало тепла. Из банки соленых огурцов и остатков овощей умел сварить отличный суп.

Несколько дней я лежала, подчиняясь своему взбунтовавшемуся телу. Терпеливо пережидала приступы онемения ног и это невыносимое ощущение, будто они горят огнем. Мочилась красным и уверяю вас, что унитаз, заполненный красной жидкостью, производит жуткое впечатление. Занавешивала окна, не в состоянии терпеть отражавшийся от снега яркий мартовский свет. Боль терзала мой мозг.

У меня есть одна Теория. А именно: произошла ужасная вещь, человеческий мозжечок оказался неправильно подсоединен к мозгу. Возможно, это крупнейший сбой в нашем программном обеспечении. Неудачное решение конструктора. А следовательно, мы – как модель – подлежим замене. Будь наш мозжечок соединен с мозгом, мы бы обладали исчерпывающими знаниями о собственной анатомии, о том, чтó происходит внутри нашего тела. Ага, говорили бы мы себе, упал уровень калия в крови. В третьем шейном позвонке ощущается напряжение. Периферическое кровяное давление сейчас низкое, надо подвигаться, а после вчерашних яиц под майонезом уровень холестерина достиг верхней границы, поэтому – следим за питанием.

У нас есть тело, этот обременительный груз, мы, в сущности, ничего о нем не знаем и нуждаемся в различных Орудиях, чтобы узнавать о самых естественных процессах. Разве это не возмутительно, что в прошлый раз, желая проверить, чтó происходит в моем желудке, врач назначил гастроскопию? Пришлось глотать толстенную трубку, и только с помощью камеры удалось разглядеть мое нутро. Единственное грубое и примитивное орудие, которым нас одарили в качестве компенсации, – боль. Ангелы, если они существуют, животики надорвали со смеху. Получить тело и ничего о нем не знать. Без инструкции по эксплуатации.

К сожалению, эта ошибка была допущена в самом начале, как и все прочие.

Хорошо, что у меня снова изменился режим сна; я засыпала на рассвете и просыпалась после полудня, может, интуитивно защищаясь от дневного света и вообще от дня, всего, что с ним связано. Я просыпалась, а может, все это происходило во сне, и часто слышала шаги Девочек на крыльце, их топот, и мне казалось, что все случившееся в последнее время было мучительным бредом, вызванным лихорадкой. Это были прекрасные мгновения.

В полусне я также думала о Чехии. Перед моими глазами возникала граница, а за ней эта замечательная, ласковая страна. Все там озарено солнцем, позолочено светом. Поля дышат спокойствием у подножия Столовых гор, которые, казалось, выросли только ради красоты этой картины. Дороги прямые, ручьи чистые, в загонах возле домов пасутся Олени и Муфлоны; во ржи носятся Зайчата, а к комбайнам привязывают колокольчики, чтобы осторожно отгонять их на безопасное расстояние. Люди не торопятся и не пытаются во всем друг друга переплюнуть. Не строят воздушных замков. Им хорошо такими, какие они есть, и с тем, что имеют.

Недавно Дэн рассказал мне, что в маленьком магазине в чешском городе Наход обнаружил неплохое издание Блейка, и теперь мы представляем себе, как эти добрые люди, живущие по ту сторону границы и общающиеся на ласковом, детском языке, по вечерам, после работы, растапливают камин и читают Блейка. И возможно, сам Блейк, будь он жив, увидев все это, сказал бы, что есть во Вселенной такие места, где Падения не случилось, мир не перевернулся с ног на голову и остался Эдемом. Человек здесь руководствуется уже не законами разума, глупыми и негибкими, но сердцем и интуицией. Люди не переливают из пустого в порожнее, щеголяя своими познаниями, а, пользуясь воображением, создают удивительные вещи. Государство перестает быть оковами, ежедневным бременем и помогает людям воплотить их мечты и надежды. А Человек является не винтиком в системе, функцией, но свободным Существом. Так мне мечталось, и это делало мое лежание даже приятным.

Иногда мне кажется, что лишь больной действительно здоров.

В первый же день, когда мне стало лучше, я кое-как оделась и, подгоняемая чувством долга, отправилась на свой обход. Я была слаба, словно картофельный росток, вытянувшийся в темноте подвала.

Оказалось, что подтаявший снег сорвал водосточный желоб на доме Писательницы и вода стекает прямо по деревянной стене. Грибка не избежать. Я позвонила, но, разумеется, ее не было дома, а может, и в Польше. Это означало, что с желобом мне придется разбираться самой.

Это загадка, почему любой вызов пробуждает в нас подлинную витальность. Мне действительно стало лучше, только левую ногу продолжала терзать боль, подобная электрическому току, поэтому я переставляла ее не сгибая, точно протез. Потом, когда дело дошло до лестницы, я вообще перестала думать о Недугах. Забыла о боли.

Не меньше часа я стояла на этой лестнице в неудобной позе с вытянутыми руками и безуспешно пыталась закрепить водосточный желоб специальными хомутами. К тому же один из них оторвался и, вероятно, лежал где-нибудь в сугробе возле дома. Можно было бы дождаться Дэна, который собирался вечером привезти новое четверостишие и продукты, но Дэн хрупкий, у него маленькие, почти девичьи ладони, и, что там говорить, он немного неловок. Я говорю это любя. Это не изъян. Столько черт и Свойств на свете, что можно щедро одарить каждого, думала я.

С лестницы я обозревала изменения, которые принесла на Плоскогорье оттепель. Кое-где, особенно на южных и восточных склонах, появились темные пятна – там зима отводила свои войска, однако все еще удерживала позиции на межах и у леса. Весь Перевал был белым. Почему распаханная земля теплее, чем земля, поросшая травой? Почему в лесу снег тает быстрее? Почему у ствола дерева образуется в снегу круглое углубление? Может, деревья теплые?

Я задала эти вопросы Матохе. Пошла к нему, чтобы попросить помочь мне с водосточным желобом. Матоха беспомощно взглянул на меня и ничего не ответил. Дожидаясь, пока он соберется, я рассматривала диплом участника соревнований по сбору грибов, ежегодно организуемых Обществом грибников «Боровик».

– Я и не знала, что ты так хорошо собираешь грибы.

Матоха мрачно усмехнулся и, по своему обыкновению, промолчал.

Мы вместе пошли в его мастерскую, которая напоминала операционную – столько там разных ящичков и полочек, и на каждой какое-нибудь Орудие, особое, придуманное для конкретного мелкого действия. Он долго шарил в коробке, наконец вытащил оттуда кусок плоского алюминиевого провода, свернутого в незамкнутое кольцо.

– Хомут, – сказал Матоха.

Слово за словом, медленно, словно преодолевая прогрессирующий паралич языка, он признался мне, что в последние недели ни с кем не разговаривал и, похоже, слегка утратил способность к