Школа. Точка. Ру - Ната Хаммер

Люций, а вдруг он её загипнотизировал? Ведь такое вполне возможно. Я в «Аргументах и фактах» читала. Нам срочно нужен экстрасенс – вернуть Катю в реальность. Что ты на меня укоризненно смотришь? Да, я – дочь коммуниста. Но рисковать жизнью единственного ребенка из-за своего твердолобого скептицизма я не буду. Только нам настоящий экстрасенс нужен, не шарлатан какой-нибудь. Где найти? Как довериться? Сколько он возьмёт? Придётся, наверное, валютный счет закрывать. Плакали наши дачные окна. Ну и Бог с ними, с окнами, заклеивали на зиму двадцать лет и ещё заклеим! Тут такая страшная пропасть разверзлась. Хорошо, что я не стала брать кредит на шубу. Зима уже кончилась, а пальто приличное я прошлой осенью купила. Но если ко мне будут приставать журналисты по поводу этой книжки, я молчать не буду, не имею права. Я скажу всё, что я по поводу автора и творения думаю. Тогда точно окажусь в центре скандала. Ботокс всё-таки нужно сделать. И покраситься. У меня голова кругом! Слезай с моих тапочек, пойду умоюсь и отправлюсь по просторам Интернета – экстрасенса вылавливать.

Что ты мяукаешь? Есть хочешь? Ничто тебя, Люций, аппетита не лишает, даже смертельная угроза, которая нависла над нашей Катей. Сейчас, сейчас покормлю… Ну-ка, брысь со стола! Живо! Уселся прямо на мой портрет. Это мне Шишкина подарила. Хороший портрет, добрый. В отличие от Гошиной книжонки. Куплю рамку и повешу над столом. Буду смотреть на него и себя уравновешивать. Нет, что бы там Катя ни говорила, но если у человека – светлая душа, он таких гадостей, как Гоша навоображал, навоображать не может. Господи, помоги мне найти настоящего экстрасенса!

Саша и Маша

– Саш…

– Маш, это ты? Что случилось?

– Это ты мне расскажи.

– Что рассказать?

– Что у вас там случилось.

– У нас всё в порядке.

– Да? А твоя мама иного мнения.

– Она что, звонила тебе?

– Ну, мне позвонить, как мы оба помним, нельзя. Она позвонила на рецепцию клиники и потребовала, чтобы я с ней срочно связалась.

– Но откуда она взяла номер?

– Ты меня спрашиваешь?

– Но она же не говорит по-английски.

– Видно, сумела как-то обойти языковый барьер.

– И что, ты ей позвонила?

– Позвонила.

– Так. И что она тебе наговорила?

– Немного. Сказала, чтобы я немедленно возвращалась спасать семью.

– От кого? От неё?

– Саш, это ты мне расскажи, от кого мне нужно спасать семью.

– Маш, тебе никого не нужно спасать. Всё под контролем.

– Да? А ты сейчас где?

– Я? Я в аэропорту.

– Восьмого марта?

– А что делать? Лечу на Дальний Восток, завтра должен быть в рабочей форме.

– Ааа. И ты в аэропорту со вчерашнего вечера?

– Нет, Маш, нет, конечно. Только что приехал. Даже ещё не регистрировался.

– Откуда?

– Что откуда?

– Приехал?

– Она что, наябедничала тебе, что я дома не ночевал, что ли?

– Ага. И что на телефонные звонки не отвечал.

– Маш, она довела меня вчера до белого каления. Я боялся, что подниму руку на родную мать. Поэтому уехал к Мише.

– К какому Мише?

– Как к какому? К Кашину. У него жена уехала на шопинг в Милан, ему одному было скучно.

– Что же она его с собой не взяла?

– Он не выносит шопинга. А ей шопинг был в подарок к празднику.

– Твоя мама обзвонила всех твоих друзей и нигде тебя не нашла…

– Знаю. Я Мишке специально сказал, чтобы он не признавался. А то ведь мать могла бы и нагрянуть с проверкой. Да что я говорю? Ты и сама представляешь, что моя матушка отчебучить может.

– Поэтому я и не хотела оставлять вас с девчонками ей на растерзание. Ты даже десяти дней не выдержал.

– Маш, я выдержал целых одиннадцать! Теперь у меня перерыв.

– А девчонки должны терпеть без перерыва?

– Ладно, Маш, я тебя услышал. Давай поменяем мою мать на твоего отца.

– Исключено.

– Почему?

– Потому что, как мы оба знаем, он выполняет роль сиделки.

– Маш, я сегодня звонил тёще. Поздравлял с праздником. Спросил про здоровье. Она зачитала мне результаты всех последних анализов: крови, мочи, кала, слюны и желчи. А также ЭКГ, УЗИ брюшной полости, гастроскопии и колоноскопии. Каждое заключение заканчивалось словами: в пределах возрастной нормы.

– А как только ты изымешь из дома папу, у мамы всё сразу зашкалит за пределы этой нормы.

– Ну, давай, я их обоих приглашу.

– Исключено. Они специально квартиру поменяли, чтобы жить рядом со станцией скорой помощи. Мама будет волноваться, что «скорая» к ней не успеет, у неё тут же начнется тахикардия или гипертония, или почечные колики, или ещё что-нибудь. Вы все замучаетесь. А она будет переживать, что всех напрягла. И плакать.

– Маш, у меня предложения закончились. Что предлагаешь ты?

– Я возвращаюсь.

– Маша, это неразумно.

– Не уговаривай. Я уже поменяла билет и еду в аэропорт.

– Ну, тебе хоть немножко лучше?

– Мне уже множко лучше. Я так по вам скучала, что всё равно больше не выдержала бы.

– Тогда я отменяю командировку и еду домой.

– Как это?

– Сошлюсь на семейные проблемы. Могут же у меня быть семейные проблемы?

– Могут, но лучше, чтобы их не было.

– Но это же просто отмазка для начальства.

– Надеюсь.

– Маш, ты мне эсэмэсни номер рейса. Буду тебя встречать! Я так соскучился, ты не представляешь!

– Надеюсь.

– Что?

– Надеюсь, что ты говоришь правду!

– Маша! Разве я когда-нибудь тебе врал?

– Этот вопрос задай себе. Тебе лучше знать, врал ты мне или нет.

– Маш, ну что ты в самом деле. Я люблю тебя!

– Я тоже! Целую!

– До скорого!

Из дневника Тани Шишкиной

1 апреля

Сегодня День дурака. Ха-ха-ха, я просто надрываю живот от хохота. Просто лопаюсь. Сплошные розыгрыши, и один круче другого.

На самом деле – НИ ОДНОГО. Устали у нас в классе шутить. Или боятся. Поскольку Маргарита, наша директриса, приказом по школе запретила нам прикалываться над одноклассниками. За нарушение – вплоть до отчисление с формулировкой: «За оскорбление чувств соучеников». Поэтому те, кто раньше был предметом шуток, могли сегодня расслабиться. Меня вот в прошлом году разыграла Кулакова, – догнала сзади, когда я из гардероба шла, и зашептала на ухо: «Быстро в туалет, у тебя на попе – дырка. Я сейчас иголку с ниткой раздобуду и мигом к тебе – зашивать». Когда человеку такое говорят, он не вспоминает, какой сегодня день. Тем более – такой человек, как я. Я переживала возвращение в школу после каникул, и дырка на попе казалась мне логичным началом школьных неприятностей. Я стою в туалете, жду Кулакову. Звонит первый звонок, потом второй. Кулаковой нет. Я жду. Потом решила брюки снять и посмотреть, какого же размера там дырка. Никакой дырки не было. На урок я, естественно, опоздала. Получила замечание в дневник. На парте лежала записка: «С днём дурака, дорогая Танюша!». На перемене Кулакова рассказала о своей шутке всем, кому смогла. Меня избрали королевой дня. Было, конечно, обидно, но я виду не подала.

Включила тёплый душ пофигизма, надела наушники и стала рисовать комиксы.

А сегодня, да и вообще в последнее время все вокруг меня хороводы водят, как вокруг новогодней ёлки: и учителя, и одноклассники. Я даже третью четверть закончила без ЕДИНОЙ тройки. Только меня это нисколько не радует. Поскольку такая успеваемость – не моя заслуга, а «заслуга» моего папы. И ещё Адольфовны.

В общем. У моего папы и Адольфовны случился РОМАН. ААААА!!!!! Хуже этого придумать ничего было нельзя. Выяснилось, что она папу давно домогалась. Аж с сентября. И вызывала в школу под предлогом моего плохого поведения и успеваемости по физре. А мама тогда ничего не просекла, и велела папе её обаять. Чтобы Адольфовна от меня отвязалась. Она от меня отвязалась, а к папе привязалась. И папа ей УВЛЕКСЯ! Этой безмозглой бывшей гимнасткой с нулевым айкью! Но никто ничего не знал…

А потом у мамы произошла депрессия, и папа отправил её в Индию лечиться. А мама не долечилась и вернулась домой раньше срока. Потому что ей позвонила бабушка (папина мама!) и сказала, что у неё семья рассыпается. Откуда это бабушка узнала, я не понимаю. Мама вернулась, папа её встретил с огромным букетом, мы так были счастливы с Ленкой, что она вернулась, потому что бабушка нас конкретно ДОСТАЛА. Они только вошли в квартиру, мама с папиным букетом, папа с маминым чемоданом, вдруг маме на телефон – звонок. Мама говорит: «Алло» и дальше замолкает. Только слушает, слушает, и чем дальше слушает, тем страшнее у неё становится лицо. Оно и так было непривычно загорелое, но тут стало просто черное. Потом мама вырубает телефон, разворачивается к папе и букетом ему по лицу, букетом. Она все розы об него измочалила и шипами ему лицо поцарапала, и руки, потому что он руками закрывался, но всё время экзекуции молчал и даже не пытался уклониться. Мы с Ленкой пытались папино лицо спасти, но мама на нас так зыркнула, что мы поняли, что папа совершил что-то действительно ужасное, и его лицо спасению не подлежит.