Краснокожий пророк - Орсон Кард

— Разумеется, — ответил Наполеон. — Я вовсе не желал менять существующие здесь порядки. Но вы должны знать, король посылает в Канаду не только генералов. Весной сюда прибудет тысяча солдат.

— Что ж, я немало потрясен известием, что он в очередной раз пообещал прислать сюда побольше солдат, — по-моему, Фредерик, мы слышали подобные обещания дюжину раз, не меньше, вы не помните точно? Я всегда рад услышать очередное обещание от короля. — Лафайет допил остатки вина в бокале. — Но все дело в том, мой дорогой Наполеон, что у нас уже имеются солдаты, которые ровным счетом ничего не делают. Сидят себе в Детройте и Чикаго, расплачиваясь за скальпы бурбоном. Только спиртное зря переводим. Краснокожие хлещут его, как воду, после чего падают замертво.

— Но если у нас уже есть генералы, есть солдаты, — снисходительно спросил Бонапарт, — чего, по вашему мнению, нам не хватает, чтобы выиграть эту войну?

Фредерик никак не мог решить, то ли ненавидеть Бонапарта, который смел грубить аристократу, то ли влюбиться в него за то, что он нахамил премерзейшему маркизу де Лафайету.

— Чего не хватает? Десяти тысяч французских поселенцев, — ответил Лафайет. — В ответ на американца мы должны выставлять француза, на женщину — женщину, на ребенка — ребенка. Надо сделать так, чтобы в этой части страны говорили по-французски, и только. Надо подавить их числом.

— Никто не согласится жить в подобной дикости, — объявил Фредерик, уже в который раз выражая свое мнение по этому поводу.

— Посулите дармовую землю, и сюда ринутся толпы, — сказал Лафайет.

— Всякие подонки и отбросы, — фыркнул Фредерик. — По-моему, мы по горло ими сыты.

Бонапарт молча изучал лицо Лафайета.

— Эти земли весьма ценны своими мехами и пушниной, — наконец тихо произнес Бонапарт. — Король недвусмысленно высказался на этот счет. Он не желает, чтобы европейцы селились вне фортов.

— Тогда король проиграет войну, — радостно заявил Лафайет, — сколько бы генералов он сюда ни послал. И на этом, господа, я думаю, нам следует закончить наш ужин.

С этими словами Лафайет поднялся и покинул каюту.

Бонапарт повернулся к Фредерику, который тоже встал, собираясь уйти. Генерал протянул руку и коснулся запястья Фредерика.

— Останьтесь, пожалуйста, — промолвил он.

Нет, на самом деле он сказал одно лишь «останьтесь», но Фредерику показалось, что вместе с тем он произнес «пожалуйста», что он действительно жаждет, чтобы Фредерик остался с ним, что он любит и почитает Фредерика.

Но он не мог остаться, нет, не мог, ведь Бонапарт простолюдин, и Фредерику не о чем с ним говорить…

— Милорд де Морепа, — прошептал корсиканский капрал.

Или он сказал просто «Морепа», а Фредерик домыслил все остальное? Какие бы слова он ни произнес, в голосе его прозвучало уважение, проникнутое доверием, надеждой…

И Фредерик остался.

Бонапарт ничего особенного не сказал. Обычные любезности. «Нам надо действовать вместе». «Мы должным образом послужим нашему королю». «Я помогу вам, чем смогу».

Но Фредерик видел за этими простыми словами нечто большее. Обещание будущей славы, возвращение в Париж с победой. Он победит американцев и, что еще важнее, поставит на место Лафайета, восторжествовав над этим предателем, преклоняющимся перед демократией маркизом. Он и Бонапарт сделают это — вместе. Надо лишь потерпеть пару-другую лет, создать из краснокожих огромную армию, и американцы вынуждены будут в ответ поднять свою армию; тогда мы разгромим американские войска и отправимся домой. Вот и все. Надежда и вера лихорадочно бились в сердце, но…

Но тут Бонапарт отпустил запястье Фредерика.

Через руку Бонапарта в тело Фредерика словно перетекали жизнь и тепло, бьющие из великого источника. Теперь, когда Бонапарт отпустил его, Фредерик ощутил холод и неизмеримую усталость. Но оставалась еще улыбка Бонапарта, и Фредерик, взглянув на него, вспомнил обещания, которые жили в нем мгновения назад. Да как он мог подумать, что сотрудничество с Бонапартом принесет ему нечто иное, кроме как триумф и награды? Этот человек знал свое место, это было видно невооруженным глазом. Фредерик просто воспользуется неоспоримым военным талантом Бонапарта, и, восторжествовав, они вернутся во Францию, овеянные славой…

Улыбка Бонапарта потускнела, и снова Фредерик ощутил призрачное чувство потери.

— Доброй вам ночи, — сказал Бонапарт. — Увидимся утром, сир.

И корсиканец покинул комнату.

Если бы Фредерик видел в эти минуты свое лицо, он бы сразу узнал выражение, застывшее на нем: оно точь-в-точь походило на ту любовь и преданность, которую выражали подчиненные Бонапарту офицеры. Но он не мог видеть своего лица. Той ночью он лег в постель со спокойным сердцем — за все годы жизни в Канаде он ни разу не ощущал подобной уверенности и надежды. Внутри него все бурлило. Он чувствовал… «Как бы это назвать? — задумался он. — Ах да. Ум, рассудок». Он даже чувствовал, будто бы внезапно в тысячу раз поумнел.

Царила глубокая ночь, но матросы продолжали трудиться, управляя шумной паровой машиной, закачивающей воду в шлюз. Инженерная диковинка, самая невероятная, самая хитроумная система шлюзов, изобретенная человеком. Но остальному миру она была еще неизвестна. Европа по-прежнему считала Америку страной дикарей. Но Соединенные Штаты, воодушевленные примером старого волшебника Бена Франклина, вовсю продвигали и поощряли всевозможные изобретения и отрасли промышленности. Ходили слухи, что человек по имени Фултон[14] создал работающую на пару лодку, которая уже курсировала вверх-вниз по Гудзону, — паровой корабль, который предлагался королю Карлу и постройку которого монарх наотрез отказался финансировать! В земли Сасквахеннии и Аппалачей вгрызались угольные шахты. А здесь, в штате Ирраква, белого человека в гонке, которую он же сам и затеял, обогнали краснокожие — они роют каналы, строят паровые машины, способные ходить по рельсовым дорогам, ткацкие станки на пару, которые, переработав хлопок Королевских Колоний, превращают его в изумительную ткань, способную конкурировать по качеству с той, что производится в Европе, — мало того, она еще и обходится вдвое дешевле. Это было только начало, задел, но уже большая часть лодок, заходящих в реку Сен-Дени, направлялась не в Канаду, а в Ирракву.

Лафайет стоял у поручней, пока шлюз не заполнился водой доверху и огни паровой машины не потухли. Затем — стук-стук-стук — застучали копыта лошадей, и баржа вновь скользнула на чистую воду. Лафайет покинул палубу и спустился по лестнице в свою каюту. На рассвете они прибудут в порт Баффало. Де Морепа и Бонапарт направятся на запад, в Детройт. А Лафайет вернется в свой губернаторский особняк в Ниагаре. Там он снова засядет за дела, будет отдавать бессмысленные приказы и наблюдать за тем, как политика Парижа в Канаде медленно, но верно лишает французов будущего. Лафайет ничего не мог поделать с этими американцами, как с белыми, так и с краснокожими, которые, перевалив через Канаду, отправлялись дальше. Однако кое-что он все-таки мог сделать, он еще поможет Франции превратиться в нацию, которая устремится в будущее не менее решительно, чем Америка.