Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

Оленька миновала двор и вошла в вестибюль. В вестибюле учителя встречали первоклассников. И на мгновение сама Оленька увидела себя первоклассницей, совсем маленькой, такой, какой бабушка Савельевна привела ее в ладожскую школу. Не сразу удалось их разлучить, они обе плакали, словно расставались не на несколько часов, а на долгое, долгое время. Но тогда всё свое горе она забыла после первого урока и первой перемены. А что ждет ее сейчас, на первом уроке, на первой перемене в незнакомой школе, куда она пришла не в первый, а в последний класс?

В классе уже было много народу. Егор Копылов что-то рассказывал окружавшим его ребятам; Володька делал стойку на учительском стуле. Зойка спорила из-за места с какой-то девочкой. Оленька чувствовала себя в стороне от всех и в то же время в центре внимания. За ней наблюдали: одни с удивлением, другие с неприязнью, третьи с любопытством.

Оленька не слышала, как прозвенел звонок. Но по стуку крышек парт, по тишине, наступившей в классе, она сразу догадалась, что вошел учитель, привычно, во-время встала вместе с другими и увидела Алексея Константиновича.

А Алексей Константинович весело окинул класс и проговорил, как будто давным-давно не видел ребят:

— Вот мы и встретились снова. И дальше пойдем вместе, как старые знакомые. Впрочем, есть среди вас и новый товарищ, Ольга Дегтярева. Вы, наверное, уже знаете ее?

— Видали на базаре, — откликнулся Егорушка Копылов.

По классу пробежал смешок. Но Алексей Константинович строго оглядел ряды парт, восстановил тишину и продолжал:

— Впереди у нас с вами, ребята, большие дела. Вы знаете, что сейчас происходит в нашем шереметевском колхозе. Весной колхозные поля получат воду. Будут дожди или не будет дождей, — теперь нам не страшна засуха. А еще вода означает, что мы сможем получать такие урожаи, какие не могла бы дать нам природа. И вот, давайте подумаем над таким вопросом: мы хорошо знаем землю, поливаемую дождем, но хорошо ли мы знаем ее, орошаемую водой? С орошением многое изменится в сельском хозяйстве. Обработка земли, уход за посевами, внесение удобрений. И всё это мы с вами должны знать. И имеем полную возможность для этого. У нас есть свой школьный орошаемый участок, мы провели не мало опытов, кое-что уже узнали. Поэтому я считаю, ребята, что не только юннаты, но и весь класс должен будет ознакомиться с нашим участком, узнать, как ведется полив, что он дает. Не знать орошение — это всё равно, что не уметь копать землю лопатой, запрячь лошадь, спутать овес с рожью.

Егорушка слушал Дегтярева и мысленно спорил с ним. Превратить юннатовский участок в какое-то опытное поле для всей школы? Они об этом уже говорили, и он, Копылов, был и будет против затеи Алексея Константиновича. Кто хочет стать юннатом, пусть вступает в кружок. А так всех водить да учить на опытном поле — только зря время тратить. Многие и не думают работать в колхозе! И даже смеялись над ним: «Егор Копылов мечтает стать агрономом! Огороды, поля, скотные дворы. Вот так мечта! Всё знакомое, и никуда не надо ехать. Ну и размечтался Егорка!» Так, значит, тех, кто над ним смеялся, ему водить по опытному участку? Кольку Камыша водить, птичьего царя! Нет, так не выйдет… Не для них он добывал живую землю и проводил с ней опыты. Пока еще эти опыты секрет, но есть живая земля, своими глазами убедился. Егорушка так увлекся своим молчаливым спором с Алексеем Константиновичем, что даже не заметил, как Алексей Константинович перешел от опытного участка к уроку по зоологии, и даже не сразу почувствовал, как Володя толкнул его в бок.

— Смотри, твоя мать.

— Что? — встрепенулся Егорушка.

— Мать идет в школу.

Егорушка взглянул в окно и только после того, как Анна Степановна исчезла в подъезде, сказал:

— Наверное, пошла просить, чтобы дали ребят убирать капусту.

Егорушка ошибся. Анна Степановна пришла в школу, потому что ее вызвал Дегтярев, а зачем, она и сама не знала. Она поднялась в вестибюль и через длинный школьный коридор направилась к учительской. По обе стороны коридора поблескивали стеклянные двери классов, и из каждого класса доносились голоса, то тихие и порой едва слышные, то громкие, взволнованные, от которых даже слегка звенели стекла. Словно в неведомом лесу — ау-ау — перекликались малыши, солидно вели счет на черной доске второклассники, и кто-то звонко читал:

«Попрыгунья-стрекоза лето красное пропела,Оглянуться не успела, как зима катит в глаза…»

А дальше всё это, знакомое по собственному детству, сменилось со всем непонятными омами, параллелограммами и прочей мудростью старших классов, через которые Анна Степановна провела Егорушку, но до которых сама доучиться не смогла.

В учительской никого не было. Анна Степановна присела на диван и оглядела небольшую, хорошо знакомую ей комнату. Она не раз тут бывала, и тем не менее всё здесь вызывало ее любопытство. Ни в каком другом месте нельзя было встретить такие различные, не имеющие между собой ничего общего, вещи. Тут у большой, чуть ли не во всю стену, географической карты, словно готовясь к перелету через океан, стояли чучела водоплавающих птиц; человеческий скелет, слегка наклонив голову, как будто рассматривал динамомашину; а на столе поблескивали колбы химической аппаратуры, и лежали вперемешку карты севооборотов, гербарии и какая-то картина, изображающая морское сражение, где было столько огня и дыма, что за ними почти не видно было кораблей. Только в школе все эти вещи составляли единое целое, и если бы Анна Степановна кончила семилетку, то она смогла бы сказать, что сейчас шереметевские ребята проходят по физике, географии, химии и ботанике.

Прозвенел звонок. Анна Степановна хорошо знала всех учителей и к каждому из них у нее было какое-то особое чувство материнской благодарности. Вошел невысокого роста, с тщательно выбритой головой математик Антон Антонович, или, как ребята его зовут, «А в кубе»; за ним — учительница географии, маленькая седая Надежда Георгиевна, которую в Шереметевке помнят, когда она приехала учительствовать совсем молоденькой девушкой, как сейчас Катя, и, как Катенька, больше походившая на старшеклассницу, чем на учительницу; вот через учительскую в свой кабинет прошла директор школы Елизавета Васильевна. Ее уважали и побаивались не только ребята, но и родители, и тем не менее называли на селе не совсем почтительно: «дирик». С Анной Степановной она поздоровалась, как с хорошей знакомой, и шутя пригрозила: скоро придет к ее муженьку Семену Ивановичу ругаться, — опять колхоз подводит школу с подвозкой топлива. Похвалила Егорушку, — показал себя очень активным пионером на опытном участке. Наконец вошел Дегтярев.

— Опять Егорка набедокурил? — спросила Анна Степановна.

— Что вы! Учебный год только начался.

— На школьном участке мог.

— Нет. Тут вопрос другой. Пройдемтесь, Анна Степановна!

Второй час у Дегтярева был свободен, и они, выйдя из учительской, направились к школьному опытному полю.

— Я вас просил прийти по одному очень важному делу, — сказал Дегтярев. — Видите ли, в этом году все семиклассники обязаны будут работать на опытном поле. Да и не только семиклассники. Я хочу добиться, чтобы каждый школьник знал, что такое орошение, умел вести полив и понимал, как ведется орошаемое хозяйство…

— Это вы хорошо решили, Алексей Константинович. Ведь только подумать, для иного земля — грязь и больше ничего…

— Сейчас начинается новый учебный год, надо провести выборы старосты, и я думаю о том, — а не помешает ли Егорушка задуманному большому делу?

— Что вы, что вы, Алексей Константинович! Да мой Егорка только и бредит опытным полем.

— Вы знаете, Анна Степановна, что я Егорушку очень люблю. Да, ему очень дорого опытное поле. Но по своей горячей натуре он забывает, что оно не только его, а и других юннатов, всей школы. Он против того, чтобы все школьники работали на опытном поле. Может ли он сейчас быть старостой? Нет! Понимаете, дело требует, чтобы староста был с другим характером, поспокойнее, рассудительнее и, если хотите, не такой ершистый, как Егорушка.

— Мне, матери, трудно вам что-нибудь сказать. Решайте сами.

— Я уже решил. Но как вы думаете, кто из ребят больше всего подойдет в старосты? Вы хорошо их знаете. Они у вас не раз в поле работали.

— Оленьку Дегтяреву, — почти не задумываясь, ответила Анна Степановна: — А если мой Егорка кричать будет, что она, мол, не юннатка, вы ему скажите, — Дегтярева настоящая колхозница! А это поважней! Так и скажите!

— Я подумаю и посоветуюсь с пионервожатой, — ответил Дегтярев, и с чувством уважения к этой женщине, которая шла рядом с ним, тронутый ее материнской тревогой за сына и в то же время ее правдивой строгостью к нему, он поклонился ей и сказал: — Я очень благодарен вам, что вы пришли и помогли мне, Анна Степановна.