Блондинка? Брюнетка? Рыжая! - Ким Лоренс

Эрин сосредоточенно смотрела на мужа. Ее обеспокоило состояние, в которое он постепенно погружался. Она видела, он теряет обычно присущее ему спокойствие и холоднокровие.

— Я сказал: «Возьми себя в руки, Райф». Я говорил, мол, от разбитого сердца еще никто не умирал. Я считал, рано или поздно он сможет выкинуть свою жену из головы. Я был уверен: жизнь не заканчивается, когда уходит любовь. Именно это я и сказал своему брату… Ненавижу себя за эти слова!

— Но ты все сказал верно. И ты не мог знать, в каком состоянии он находится. Что еще, по-твоему, надо было сделать?

— Райф пришел ко мне за помощью, хоть и не сказал об этом прямо. Мой брат открыл мне свою душу вовсе не для того, чтобы получить порцию нравоучений. Он нуждался в чуткости и поддержке, которую мог получить только в семье, а я отделался банальными словами. Я сказал ему: «Что ты сидишь и ноешь? Ты же мужик! Пойди и возьми свою жену, если любишь ее больше самой жизни».

— И как же он поступил?

— Этот идиот сделал все в точности, как я ему посоветовал.

— Объясни, Франческо, что конкретно случилось?

— Он пришел к этой… А она сказала ему, что любит другого.

— Представляю, как это подействовало на него, — тихо произнесла Эрин.

— Да, но убил он себя сам, — сурово произнес Франческо.

— Я не представляю, как такое можно пережить. Я искренне сочувствую тебе, Франческо.

— Удовлетворила свое любопытство? — резко бросил он ей. — Ты вовсе не обязана разыгрывать сочувствие, Эрин. История повторяется. Я, конечно, не собираюсь решать проблему столь радикальными способами, как это сделал мой брат Нет…

— Что ты хочешь этим сказать, Франческо? — испуганно воскликнула Эрин.

— Только то, что история повторяется, — мрачно повторил он. — Я просыпаюсь по утрам с четкой мыслью: выхода нет. Я до сих пор не могу поверить: я больше никогда не увижу своего брата. Для меня он по-прежнему жив, но недосягаем, и эта недосягаемость меня убивает. Я не прекращаю думать о нем, когда остаюсь один… Если бы он болел и умирал медленно и мучительно, я бы, возможно, даже радовался такому для него избавлению.

— Считай, что он болел, Франческо. Ты сам говорил, он мучился четыре года. Все это время у него болела душа.

— Я не понимал этого тогда, когда еще мог помочь, а он метался, как дикий зверь в клетке, и был совершенно один. Я не могу понять этого и теперь, я считаю, он поступил глупо. Но его больше нет… Если бы я знал, что творится в его душе… Если бы только знал…

— Что бы ты сделал?

— Если бы я знал… — задумчиво повторил Франческо.

— Чужая душа — потемки, как известно.

— Никто бы никогда не узнал, почему Райф поступил именно так. Но ведь он пришел ко мне и все рассказал! Он сделал это, когда уже не мог держать в себе свое страдание, а я этого не понял. Господи, если бы я знал! Ведь есть же всевозможные медикаментозные способы вывода людей из депрессии. Я бы тогда не стал пичкать Райфа пустыми советами, а предпринял бы все от меня зависящее, чтобы оказать ему поддержку. Не будь я таким ослом, мой брат был бы сейчас жив.

— И ты постоянно об этом думаешь, Франческо? — ужаснулась Эрин. — Ты же умный человек! Ты сам должен понимать, ничто не разрушает человека больше, чем мысли о том, что могло бы случиться, но по какой-то причине не произошло. Это же прямой путь к безумию! Видимо, Рафаэль не мог поступить иначе, поэтому он выбрал добровольный уход из жизни. Но ты не мог этого знать, пока он был жив и производил впечатление вполне благополучного человека, и ты не можешь винить себя в черствости. Ты был верен себе, своему оптимизму и жизнелюбию. Ты считал, что и твой брат в конце концов снова научится радоваться жизни. В этом нет твоей вины. Это твой, между прочим, весьма правильный, взгляд на мир. Ошибся Райф, когда переоценил свою беду.

— Практически то же самое сказали и доктора. Депрессия, химический дисбаланс… Но не химический дисбаланс убил Райфа, его убило отчаяние. Оно убивало его годами, а я стоял в стороне и наблюдал.

— А вот это уже абсолютный бред! — возмутилась Эрин. — Скажи мне, Франческо, разве твой брат убил себя для того, чтобы ты до конца жизни себя терзал?

— Что за странный вопрос, Эрин? Конечно же, нет! Я сомневаюсь, что он вообще думал обо мне, когда решился на это.

— Потому что ты ему был безразличен или по какой-то другой причине? — настаивала она.

— Потому что был сосредоточен только на своих переживаниях.

— Ты хочешь повторить его подвиг? Именно это и произойдет, если ты будешь постоянно винить себя в том, в чем на самом деле не виноват?

— Я не способен на такое, — твердо произнес Франческо.

— Приятно слышать, — подытожила Эрин. Она провела рукой по густым волосам Франческо и сказала: — Мне кажется, такая короткая стрижка тебе не очень идет, равно как и всякого рода сожаления о прошлом. Прости, но я думаю, ты достаточно сильный, чтобы справиться со всем этим.

— Проблема в том, что я именно такой, какой есть, дорогая.

— Нет, проблема не в этом. Она в том, что ты сам изводишь себя этими терзаниями, зная, что уже ничего не изменишь.

— По-твоему, я жалок?

— Я ничего подобного не говорила.

— Но подумала… Я не хочу пользоваться твоим хорошим ко мне отношением. Я не нуждаюсь в сочувствии, а рассказал о Райфе только потому, что ты меня об этом попросила. Не думай, будто мои переживания о его смерти как-то связаны с переживаниями по поводу нашего с тобой разрыва, это не так. Я могу отделять проблемы друг от друга. Некоторые вещи я вообще умею игнорировать, если знаю, что так будет лучше для меня…

— Тогда тебе ничего не помешает принять мои соболезнования, Франческо, — тихо произнесла Эрин. — Но я должна была раньше узнать об этом, ведь я твоя жена.

— Я так не считаю. К нашей семейной жизни это не имеет никакого отношения, — заявил он.

А вот моя мама очень страдает. У них с Райфом были самые что ни на есть доверительные отношения. Она очень постарела после его смерти.

— Но у нее есть ты.

— Ну, милая, это не одно и тоже. Я ведь не Райф.

— Ты лучше. И прости мне эти слова! — Эрин обняла мужа. Ее мнение было искренним. Она не хотела осуждать Рафаэля и людей, выбирающих подобный способ решения проблем, но не считала их путь достойным сочувствия. Борцы, подобные Франческо, нравились ей гораздо больше. Она сама относила себя к их числу.

— Для чего ты мне это сказала, Эрин?

— Чтобы ты понял, вместе мы со всем справимся.

— Вместе? Ты вернешься ко мне?

— Ты ведь хочешь, чтобы у нашего ребенка был отец? Но, милый, умоляю тебя, больше никаких секретов, если, конечно, ты решил и впредь оставаться моим мужем и мечтаешь о крепкой семье. Перестань вести себя как холостяк. Я согласна забыть прошлые обиды. Когда мы поженились, мы только и делали, что дразнили друг друга и лгали, настало время положить этому конец.