17 м/с - Аглая Дюрсо

— Куда мы едем? — спросила кузина.

С этим были проблемы. Про исхудавшую девушку я знала, что она живет в восьми часах от Москвы по Горьковской дороге.

Кузина кивнула.

— Главное — это задать вектор, — сказала она.

На танке получалось быстрее. Двигались мы с другой стороны. По прикидкам это мог быть Тамбов. Или Мичуринск. Или Кирсанов. Мы решили осчастливить девушку методом ковровой благотворительности.

Мы срезали дорогу, а напрасно. Потому что есть дороги, которые не ведут к девушкам, а теряются в глуши, петляют по камышам и вязнут в песке, как истоки Нила.

Я стирала трусы в какой-то речке, моя кузина, не стесняясь, загорала на берегу, и отметины псориаза смотрелись благородно, как пятна на далматинце. Мы были теми, кем хотели быть, но никогда не успевали. Потому что, когда крутишься на месте — не успеваешь, а пока ты в дороге — ты не умрешь. А что выпендриваться перед вечностью?

Мама лежала на заднем сиденье и писала в тетрадку мемуары про детство. Она ни к кому не обращалась, и это было честнее переписки с Богом.

На второй странице она поведала историю, что до двенадцати лет у нее не было кукол. И она делала кукол из тряпок. Вот так. И она ловко скрутила куклу из носового платка.

Вот!!!

Я залезла в багажник и нашла там чехол от матраса. Это был прекрасный полосатый чехол, местами погрызенный бультерьером хозяина танка.

В сельпо под Мичуринском мы купили вешалку. Это были плечи.

В Мичуринске мы нашли исхудавшую от любви девушку. По имени Лена, девятнадцати лет. Она была единственной рэппершей в этом городке. Я полезла было за полосатым ангелом, но тут Лена сказала, что она не так одинока, как бы нам хотелось. Она нашла двух рэпперш в Тамбове и вообще скоро поедет на «Фабрику звезд».

В Тамбове мы не стали искать рэпперш. На почтамте я спросила, есть ли в городе хоть один зажигательный диджей. В клубе я спросила, знает ли диджей сильно исхудавшую девушку Верусика. Диджей зевнул (он вообще был сильно с бодуна и помят, как все харизматичные мужчины). Он сказал, что знает одного Верусика. И она работает в сберкассе.

Сберкасса была закрыта. Потому что это у нас был вектор и вечность, а остальные заякорились в пространственно-временном континууме, втиснутом в привычный календарный график. Было двенадцать ночи. А завтра — воскресенье.

Мама сказала, что в понедельник ей будут делать капельницы. А со среды — десять уколов.

— Так ты не хочешь посмотреть на моего ангела? — удивилась я. До моего ангела оставалось каких-нибудь восемь часов.

— А разве мы его не подарим? — не поняла меня мама Ангела мы оставили на ступеньках сберкассы. Мы подумали, что в каждом городе женщины худеют от неразделенной любви. А в сберкассах по определению должны накапливаться разбитые девичьи сердца. Мы оставили его в полчетвертого утра, привалив к двери. Мы его выволокли из машины, а он был такой мягкий. И здоровый — с нас ростом. Он так доверчиво к нам льнул, пока мы его усаживали. Этого ангела, из обоссанного бультерьером матраса.

Он был похож на чучело наших нелепых жизней. На памятник тому, кто никогда не умрет.

Мне досталась недвижимость в южном городе, где помидоры женского рода, а на набережной стоит памятник влюбленным из легкоплавкого металла времен гедеэровского соцреализма. Невесты в кураже отрывают подолы аж по самый небалуйсь и привязывают их на памятник куда придется. Впрочем, памятник — это муниципальная собственность.

Из фамильного еще достались две кузины.

Одна похожа на Николь Кидман, а вторая — на Бьорк. Это потому что бабушка у нас была похожа на Одри Хепберн, но без удручающего скандинавского наста. Бабушка любила смотреть бокс по телевизору. Она лежала на оттоманке, смотрела в перламутровый театральный бинокль и кровожадно покрикивала: «Ну давай, давай, врежь ему». Еще она темпераментно гадала на картах, смачно плюя в морду пиковому королю, если под ним обнаруживалась какая-нибудь малознакомая бубновая тварь.

Бабушка сказала, что Бьорк будет фамильной гордостью, Кидман — фамильной красой, а я стану птичкой на ветвях души седовласого писателя.

Кидман вышла замуж за казанского татарина. Страшный был мудак. Хорошо, что недолго продержался.

Бьорк тоже вышла замуж. Ей достался абхазский князь. И что удивительно — тоже редкостный мудак.

Мне достался писатель. Не хочется никого обижать, но что-то пугающе общее с татарским ханом и абхазским князем у него было.

Теперь это не имеет к нам никакого отношения. Со стороны вообще может создаться впечатление, что мы размножаемся делением: мудаки пугливо проскальзывают тенями второго плана, а теток прибывает в геометрической прогрессии.

Кузины сказали, что недвижимость надо запереть, а самим валить на дачу, только прихватить хрустальную конфетницу, а то коту будет не из чего пить.

Дача моим кузинам нужна, чтобы забываться. То есть чтобы не вспоминать, что случилось, и не думать, что еще может случиться.

Они мне сказали, чтобы я забывалась, как хочу. Кузина, которая была за князем, как подорванная, выращивала какую-то ботву. В этой ботве у нее выросла помидора с голову ребенка, больного гидроцефалией. А потом она из этой ботвы готовила. Несмотря на одноконфорочность — в промышленных масштабах. А когда-то она хотела работать наблюдателем за ростом травы.

Кузина, которая была за татарином, все время убиралась. Она скребла пол, мыла посуду в баке, а когда становилось нестерпимо жарко, тщательно обливалась водой из шланга. Когда-то она определяла качество людей по запаху. Некоторые у нее пахли арбузами, а другие — дерьмом.

А я села на скамейку и наблюдала за жизнью муравьев. Когда-то я мечтала создать полную энциклопедию улыбок. Потому что все мужчины, глядя на меня, хохотали до упаду.

К шести утра старшая кузина сказала мне, что так дело не пойдет. А я высказалась в том смысле, мол, а куда деваться. А она мне ответила, что еще не поздно затеять энциклопедию взглядов, молящих о пощаде. А я высказалась в том смысле, что это неконструктивно и хули толку. Особенно после того, как какая-то вероломная тварь пожрала муравья, тащившего стручок из-под акации.

Вот до чего мы докатились, дорогая бабушка. В снятом параллелепипеде из унылого силикатного кирпича на берегу реки, пахнущей арбузами.

Я затоптала подлую тварь и засыпала муравейник, чтобы не о чем было сожалеть. В течение трех дней я расписала каждый кирпич по фасаду, куда только можно было дотянуться с садовой лестницы, вынесенной под покровом ночи с соседского участка. Теперь по фасаду летал крылатый багровый кот, пьяный ангел, стая колорадских жуков и несколько существ, напоминавших Бьорк, Кидман и всех прочих ведьм, то есть, извиняюсь, фей нашей зловредной семейки.

Бьорк вкопала в землю металлический шест. Она сказала, что в следующем году вокруг шеста вырастет виноградная беседка. Но беседка начала расти ночью, после того как мы выкопали почти готовый виноград у соседей напротив. А Кидман покрасила окна вызывающей оранжевой краской. Наша бабушка всегда предпочитала именно эту краску. Она такой красила паркет.

Ночью мы танцевали у шеста. Все женщины в нашем роду рано или поздно исполняют этот сомнительный танец. Про бабушку это известно не точно, но всем известно, что какие-то бубновые дамы за что-то разбивали ей окна. А моя дочь в порыве всеобщего созидательного веселья надела себе на голову ведро с краской.

Мы долго решали, что с ней делать: оставить ее Милой Йовович времен «Пятого элемента» или превратить в Бритни Спирс. Может, вам нужна мужская помощь, прошелестел дачный сосед, летчик в отставке. Ну, в смысле, розетки починить или ручки прикрутить. Вообще-то нам ручки не нужны, мы масштабно мыслим. Кроме того, жена летчика сбила летчика на бреющем и вежливо пригласила нас на консультацию по дизайну ее жилища. Мы хватали ее за руки и наперебой рассказывали, какие интерьеры украсят ее унылый дачный домик. Она плакала от умиления и насыпала нам полные карманы яблок. Потому что за какие-то полчаса она успела пожить в трех принципиально разных домах.

Перед уходом мы посоветовали ей для начала сровнять все с землей бульдозером. Чтобы легче начитать новую жизнь. Это был катарсис.

Ботва сдохла, в доме никто не разувался, хорошо, что хоть посуда не пачкалась, потому что из нее никто не ел. Потому что никто не готовил. Мы принесли с реки корягу и вырыли вокруг нее прудик. На берег прудика стекались соседи из самых дальних закоулков, и мы им рассказывали, как прекрасно они заживут в домах, которые мы им придумаем. Наша услуга называлась «виртуальный дизайн» и пользовалась сногсшибательным успехом.

Мы залезли на чердак и обнаружили там много прекрасной краски, так и не использованной неведомыми нам хозяевами дачи. И тогда мы вылезли на крышу и нарисовали на ней облака.