Господин военлёт - Анатолий Дроздов

Мне светит Анна IV степени, полагает Рапота. Солдатский Георгий по статусу предназначен нижним чинам. Прерываю мечтания о раздаче слонов. Надо б смотаться в Белосток. Город рядом, для нас с Рапотой полетов пока не будет. Аппараты берегут. Продолжительность жизни аэроплана – сто летных часов. Французский выдерживает сто пятьдесят, но у нас аппараты русской выделки. Почти все на грани износа. Пополнения просят давно, но аппаратов не хватает: выбывают из строя чаще, чем прибывают новые – так по всему фронту. Что аэропланы? На фронте не хватает винтовок, пушек, снарядов… Перед войной списали миллион винтовок Бердана, снятых с вооружения, однозарядных, но вполне исправных. С началом мобилизации выяснилось: солдат нечем вооружать. Один воюет, другой ждет, пока того убьют, – иначе без винтовки. Господи, как все знакомо! В сорок первом повторилось одно к одному. Ничего в стране не меняется…

Сергей с радостью соглашается поехать в Белосток. Подхожу к штабс-капитану – машина с водителем в моем распоряжении. Кто ж откажет герою? Прошу разрешения взять старшего унтер-офицера.

– Зачем вам Синельников? – морщится Егоров.

– Обещал.

Штабс-капитан смотрит пристально.

– Он сделал в гондоле упоры для винтовки. Без его помощи аэростат не сбили бы.

– Зачем Синельникову в город?

– К женщине.

– У него четверо детей!

– Это не помеха.

– Павел Ксаверьевич! – Егоров наклоняется. – Я знаю, какой Синельников замечательный механик. Но я не хочу, чтоб в отряде появилась подрывная литература.

– Он большевик?

– Если б выяснили, то – в арестантские роты! Но подозрения имеются. Мне звонили из жандармского управления…

– Я обещал ему, Леонтий Иванович!

– Под вашу ответственность… – соглашается он.

В Белосток едем на «полуторке». Это я ее так назвал. На самом деле – пикап «Руссо-балт» петербургского разлива. В кузове, закрытом тентом, Рапота, я и Нетребка; поручик своего денщика не взял. Синельников в кабине с водителем. Рапота охотно согласился ехать в кузове – с водителем не поболтаешь, офицеру не к лицу. Поручик в неизменной кожаной куртке, на боку – кортик. Сергей и меня уговаривал надеть куртку, еле отбился. На околыше фуражки Сержа – летные очки. Очень нужная вещь в городе… Сергей переживает, что потерял свою «залетку», – еле догадался, что речь о пилотке. В Российской армии это новинка, их носят только авиаторы. Но даже без пилотки Рапота смотрится орлом: Белосток узрит его и вздрогнет. Трепещите, женские сердца!

Нетребка взят нами для единственной надобности – носить покупки. Российскому офицеру со свертками ходить не положено. Ему нельзя заходить в рестораны ниже первого класса, передвигаться пешком, когда есть извозчики… Я знаю это со слов Сан Саныча, – мы о многом говорили в белорусских лесах…

Белосток – заштатный городок, преимущественно деревянный, с кривыми улицами. Но после окопов кажется столицей. Здесь расположен штаб армии, множество тыловых учреждений – на улицах военных больше, чем штатских. Тормозим на центральной площади. Синельников почти сразу убегает.

– Не везите в отряд лишних бумаг! – говорю на прощание.

На мгновение лицо его вытягивается, затем унтер-офицер кивает. Умному достаточно. Поход по магазинам. Бритва, помазок, стаканчик, мыльный порошок – есть! Зубная щетка, мыло, зубной порошок – заверните! Комнатные тапочки, халат. Носки, потому что ботинки носят без портянок… В полку мне выдали жалованье за два месяца – денег много, можно приодеться. Наплыв военных оживил местную торговлю, конкуренция велика, цены божеские. Рапота находит их высокими, но поручик не знает об инфляции. Через год-другой освоится. Сергей убегает по своим надобностям, продолжаю поход. Уже ничего не покупаю, просто глазею. Взгляд отдыхает от оружия и защитной формы. Когда надоедает, подхожу к машине. Является Сергей со свертками, передает их Нетребке. Оглядываюсь. На двухэтажном кирпичном здании красуется вывеска «Ресторанъ». Время обеденное. Вручаю водителю и Нетребке по рублю – им тоже есть хочется, сами берем курс на вывеску.

Ресторан полон людьми, но столик находится. В зале много офицеров, но на нас смотрят. Не заметить Сергея в его хромовом блеске невозможно. Официант приносит меню. Сергей открывает и свистит.

– Вчера мой первый боевой вылет! – говорю, забирая меню. – Я угощаю! За дебют!

Сергей, помедлив, кивает.

– Растратился: родителям и младшим подарки купил. – Он краснеет.

Господи, этот парень вчера вел аппарат сквозь шрапнельные разрывы, а потом радовался, что пробоин много! Откуда робость?

Внимательно оглядываю столы. Водочных и коньячных бутылок не наблюдается. Но офицеры за соседним столиком разливают прозрачную жидкость из какой-то бутылки, а разлив, чокаются. Та-ак…

Официант приносит закуски. Указываю на соседний столик:

– Это что?

– Вода, сельтерская! – отвечает, не моргнув глазом.

– Нам можно?

– Извольте! Три рубля бутылка.

Сергей тихонько ахает.

– Не вонючая?

– Что вы?! – Официант притворно обижен. – Смирнов и сыновья, довоенная. Мы жидовской не держим.

Вот вам следствие сухого закона. Уже дымят подпольные винокурни – Сан Саныч рассказывал. Откуда в девятьсот пятнадцатом «довоенный» Смирнов? Россия занимает деньги за границей, просит подданных жертвовать на войну, сама же отдает доходы мафии. Конец 80-х, один к одному.

Официант приносит бутылку и рюмки, разливает. Чокаемся:

– За удачный взлет и счастливую посадку!

Правильней: за то, что живы! Но мне это без нужды, а Сереге двадцать один. В этом возрасте все мнят себя бессмертными. Пьем.

Водка неплоха, хотя, конечно же, не довоенная. Соленый огурчик, ветчинка… На столе появляются зажаренные до коричневой корочки пожарские котлеты. Бутылка «сельтерской» пустеет быстро.

– Официант, еще одну!

– Павел! – Сергей смотрит укоризненно.

Боится поручик. В зале полно офицеров, наверняка и князей встретишь. Вдруг прапорщик с кем-то из них начнет выяснять отношения… Чудак! Задираюсь я трезвый, пьяный я добрый. Если б застал Бельского трезвым, дуэли бы не было. Я б его придушил…

– Заверните с собой!

Официант хоть бы глазом моргнул: с собой так с собой. Закуриваем.

– Ну что, к девочкам? В веселый дом?

Сергей снова краснеет. Ну что ты станешь делать?! Послал Бог красну девицу. Отбой…

Выходим на площадь. До вечера уйма времени. Куда податься?

– Съездим к Розенфельду? – предлагает Сергей.

Почему бы и нет? Но не с пустыми же руками? Заскакиваю в кондитерскую. Покупаю все пирожные, какие есть на прилавке, их складывают в большую коробку, и огромный кулек шоколадных конфет. Несколько пирожных в маленькой коробочке – лично Розенфельду. Доктор, как я успел заметить, сладкоежка. Остальное – сестричкам.

Знакомая ограда, входим во двор. Нетребка с водителем тащат следом коробку и кулек. Гостинец Розенфельду несу сам. Во дворе госпиталя обычная суета: повозки, возле которых суетятся санитары и сестры. Одна поворачивается к нам и вдруг с визгом бежит в здание. Не проходит минуты, как на крыльцо высыпает стайка женщин в белых передниках с красными крестами:

– Павел Ксаверьевич!.. Сергей Николаевич!..

Сестры обступают нас. Это с чего такой прием?

– Вы вправду государя видели?

Ага!

– Видел! Вот как вас!

Ахают.

– Крестик государь самолично приколол?

– Собственноручно!

Девичьи ручки, красные от постоянного мытья и карболки, тянутся к Георгию, осторожно трогают серебро. Боже! Сельский учитель с грустными глазами отжалел солдатику крестик, а у них благоговение на лицах. Да это он руки целовать вам должен! Подзываю Нетребку с водителем.

– Вот, милые барышни! Угощайтесь!

Самая шустрая заглядывает в коробку:

– Ой, девочки, безе!

На мгновение меня забывают. Пирожные расхватывают и немедленно поедают. Конфеты рассовывают в карманы фартуков. Прожевали, я снова в кольце.

– Какой он, государь?

– Ростом пониже, – показываю ладонью у глаз, – борода, усы. Глаза усталые…

Многозначительно кивают. Ну да, государь, он же денно и нощно…

– Расскажите про свой подвиг!

До Розенфельда я так не дойду. Пора переводить стрелки.

– Что я, милые барышни! Вот Серж, то есть поручик Рапота, не далее как вчера разбомбил и сжег аэростат противника. Враг вел огонь, по возвращении насчитали в аэроплане восемь пробоин. Поручика за подвиг представили к ордену.

Сергея обступают и засыпают вопросами. Рапота охотно рассказывает, лицо его сияет. Здесь не принято скромничать. Обо мне забыли, шныряю в дверь и едва не сталкиваюсь с коллежским асессором.

– Ба! Я-то думаю, где персонал? – Он жмет мне руку. – Рад видеть, Павел Ксаверьевич!