Весна Византии - Дороти Даннет

― Возможно, это правда, если учитывать размеры виа Ларга, но только не пьяцца Сан Марко.

― Прошу прощения, ― возразил Николас. ― Однако ваши заказчики ― Медичи, и это они поедут рядом с платформой.

― На рослых лошадях, ― уставившись на фламандца, медленно промолвил скульптор.

― Нет, лошади маленькие, ведь у Козимо подагра. Я бы сказал, что угол будет от двадцати до двадцати пяти градусов, тогда как вы компенсировали на шестьдесят. Если вы делаете фонтан…

― Юдифь и Олоферн, ― проронил старик, по-прежнему глядя на Николаса.

― Так вот, когда вы делаете его, то не думаете об искажении, потому что водяные струи удерживают зрителей на желаемом расстоянии. Но что если напор воды уменьшится? Нельзя предусмотреть все на свете. Невозможно говорить об оптической коррекции, если речь идет о меняющихся углах. Хотя, конечно… ― И он замолк, глядя куда-то в пустоту.

― Что? ― поторопил его помощник скульптора. Он стянул с головы шлем, под которым обнаружилась ярко-рыжая шевелюра.

― Меняющиеся углы. Ну, конечно, можно предусмотреть и такое. Нужно просто использовать цвет, ― заявил Николас.

Львиную голову он вновь сунул подмышку и подхватил хвост, мокший в луже. Под дождем намокшие волосы вновь начали виться колечками, а лицо казалось свежим, как яблоко, надрезанное с одного бока. ― Думаю, вам и впрямь следует использовать цвет. Приятно было познакомиться!..

― Проклятье, ― выругался рыжеволосый.

Николас улыбнулся. Площадь понемногу пустела. Подвода с вельможами и леопардом уже тронулась в путь, а за ней и вторая, откуда с недовольством выглядывал Тоби. Мимо протолкалась монахиня, возглавлявшая группу девушек, переодетых ангелами.

― Это певцы, ― пояснил рыжеволосый. ― Нам пора убираться с платформы. Маэстро?

Скульптор, не обращая внимания на дождь, неотрывно взирал на Николаса. Опытный взгляд художника оценивающе созерцал лицо, большие глаза чуть навыкате, крепкие плечи, узкие бедра и длинные ноги.

― Возьмем его с собой, ― заключил он наконец. ― Он знает, о чем говорит.

Рыжеволосый обратился к фламандцу:

― Тогда вам придется пропустить процессию. Мы сейчас вернемся в мастерскую маэстро.

― А я и не ради процессии сюда пришел, ― сказал Николас. ― Мне почему-то казалось, что вы немец…

Монахиня тем временем громогласно выражала свое восхищение изваянием святой Анны. Скульптор поклонился ей и, спустившись с повозки, медленно двинулся прочь сквозь толпу восхищенных зрителей. Отложив в сторону львиную голову, Николас помог нескольким раскрасневшимся девицам взойти по ступеням на платформу, где они принялись располагаться в изящных позах.

― Нет, я не немец, ― сказал рыжеволосый, ― хотя некоторое время и работал в Германии. Меня зовут Джон Легрант. Мой король ― юный Джеймс. ― Он помолчал, затем оглянулся. ― Что, не любите шотландцев?

― Львы не слишком разборчивы, ― послышался ответ. ― Я их люблю, но они не любят меня. Мое имя ― Николас. Я знаком с одним очень неразговорчивым отшельником. Вы вдвоем с ним замыслили весь этот спектакль?

Годскалк поднялся и с достоинством сошел с подводы.

― Ничего подобного, ― заявил он. ― Я решил, что один математик без труда вычислит другого. А маэстро, кстати, трудился над часовней Мартелли в Сан-Лоренцо. Николас, ты знаешь, что это паж Дориа привел леопарда?

― Дориа? ― переспросил Джон Легрант.

― Пагано Дориа, ― пояснил Николас. ― Вчера ночью он послал своего человека, чтобы тот повредил ось на подводе Годскалка. Паж хотел убедиться, все ли осталось, как прежде. Но, разумеется, мы исправили поломку. Платформа в безопасности, отец Годскалк, так что, если хотите, возвращайтесь в свою пещеру.

― А какой смысл? ― воскликнул рыжеволосый. ― Я пригласил одного, приглашаю и второго. Конечно, мастерская ― это не дворец, но горячее вино мы найдем.

― Мне нужен шкипер, ― сказал Николас.

― Не гони лошадей, ― отозвался на это Джон Легрант. ― Пока тебя пригласили только на горячее вино. Со стороны уроженца Абердина ― это уже немало.

Глава седьмая

Николаса и Годскалка провели в настоящий лабиринт зданий и мастерских, расположенных в саду за углом собора. По утоптанной тропинке маэстро направился к своей хижине, крепко держа фламандца за руку. Джон Легрант с капелланом шли следом, болтая по-английски. Войдя внутрь, скульптор уселся на ящик, на котором лежала атласная подушка, проложенная и перепачканная во многих местах. Годскалк скинул мокрый плащ и пристроился на лавке, а Легрант, разведя огонь, стал готовить вино. Николас выбрался из львиной шкуры и повесил ее рядом с двумя ночными колпаками, шляпой и полотенцем на вешалке, плечики которой оканчивались искусно вырезанными деревянными пальцами, а затем медленно прошелся по мастерской, внимательно разглядывая все вокруг.

Горячее вино оказалось необычайно крепким. Позже Годскалк припоминал все происшедшее лишь отрывочно. От жилища скульптора у него в памяти сохранился запах масла, земли, каких-то минералов и насекомых; он помнил блеск мраморной пыли, покрывавшей табуреты и скамью, на которой он сидел, белую заскорузлую тряпку и инструменты у дверей. Он помнил закрытые ванночки, от которых шел запах клея и воска; помнил, как Николас остановился рядом с ящиком, полным разноцветных тканей, и смотрел на свернутые в трубочку наброски. Еще там был глиняный кувшин с карандашами, связка кистей, стена, завешанная ножницами, молотками, пилами, и другая, к которой были привалены лестницы, леса, подставки и деревянные щиты. Имелись в мастерской также целые полки мраморных бюстов и глиняных моделей, бронзовые фигурки и незаконченные конечности, а в глубине помещения ― большое зеркало, отражавшее свет. Сегодня здесь не было посторонних по причине праздника, но кто-то оставил на столе кусок пергамента, приклеившийся к столу, и выложил свинцовый грифель, а кто-то еще опрокинул корзинку с угольными палочками, и теперь нежные черные стерженьки превращались в пыль под шагами Легранта, пока Николас, опустившись на корточки, не принялся их собирать.

― Вот так и сиди, ― велел ему скульптор.

Фламандец встрепенулся.

― Это гонорар маэстро за то, что ты взял его голову, ― пояснил Джон Легрант. ― Он хочет тебя нарисовать. А тем временем мы можем поговорить. Пить ему позволено?

― Нет, ― рявкнул скульптор. ― На одном колене, с поднятой рукой… вот так… Джон, дай мне мел. Гиберти! Брунелески! Нет сейчас, он не шелохнется и не выпьет ни капли, пока я не закончу. И снимите с него рубаху. Я сказал что-то смешное?

― Да, ― подтвердил отец Годскалк. ― Не так давно мы спорили с этим юношей по поводу одежды.

Он стянул рубаху с новоявленной модели и повесил ее рядом с львиной шкурой.

Вид у Николаса был покорный, но не слишком смущенный. Если правда все, что рассказывали о его похождениях в Брюгге до женитьбы, то он, должно быть, прекрасно сознавал свою физическую привлекательность.

Годскалк вновь уселся и взял протянутую Легрантом кружку с горячим вином.

― Не обращайте на маэстро внимания, ― заявил шотландец. ― Они с Брунелески и Гиберти вместе работали над осадными планами для Лукки. Они прекрасно понимают друг друга. И Микелоццо тоже. Они хотели повернуть реку и затопить город… Но, разумеется, угол оказался неверным.

― Что?! ― скульптор даже рисовать перестал. ― Ах ты, смердящее животное!

― Не останавливайтесь, просто скажите мне, где план. Я положу его на пол рядом с Николасом, и проверим, сможет ли он определить ошибку.

В том, что последовало за этим, Годскалк не принимал никакого участия. Спор перешел от крепостных укреплений к пушкам, а оттуда перекинулся на корабли. Джон Легрант вновь наполнил бокалы. Мастер рисовал, они обсуждали оснастку трирем и парусников. Снаружи дождь прекратился, а затем пошел вновь. Скульптор взял блокнот на вытянутую руку и наконец объявил:

― Ну, вот и все.

― Теперь можешь пошевелиться, ― сказал Джон Легрант.

― Это вряд ли, ― отозвался Николас. ― Если у вас есть крюк в стене, можете меня на него повесить. Когда вы уехали из Абердина?

― Давным-давно, ― ответил математик. Он наполнил еще один бокал, а Николас принялся растирать спину. ― Я прежде возил соль и рыбу в Слёйс… Одно цепляется за другое… Ты собираешься в Трапезунд. Зачем?

Фламандец взял бокал и, не вставая с пола, торопливо осушил его до дна.

― Мне показалось, это хорошая мысль. Распространить влияние компании…

― Это я знаю, ― перебил его Джон Легрант. ― Но лично ты ― почему?

― Лично я ― чтобы распространить свое влияние, ― ответил Николас.

Скульптор хмыкнул.

― Джону этого недостаточно. Шотландцы любят точно знать, на каком они свете. Овечье дерьмо! Музыканты с бычьими пузырями!

Годскалк видел, что Николас задумался, и попытался предугадать, как тот поступит.