Распутник - Грэм Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В апреле следующего года Рочестер вновь делит честь высокого назначения с Чиффинчем: после отставки сэра Алена и сэра Питера Эпсли именно они становятся королевскими сокольничими. 23 июня королевским указом Рочестеру передают на сорок один год особняки Туикнем и Эдмонтон, Ист-Дипинг и Вест-Дипинг в Линкольншире и Черси. (Через три дня после этого указа Рочестер, напившись, разбил редкие часы в Тайном саду.)
Труднее понять, чем король был обязан Рочестеру, понять, что именно заставило Карла так долго терпеть совершенно неподобающее отношение к собственной августейшей особе. Не исключено, что единственным объяснением следует признать бесконечный цинизм самого монарха. Тот цинизм, о котором пишет Бернет:
Ни одного мужчину он не считал честным человеком, ни одну женщину — порядочной по природе своей; если же они порой и проявляли соответствующие душевные качества, то причиной тому были, на его взгляд, недостаток темперамента или тщеславие. Никто, полагал король, не служит ему по зову сердца, и поэтому он считал себя обязанным расплатиться с миром той же монетой и не любил людей в той же мере, в какой, как ему казалось, люди не любили его.
Расплатиться с миром той же монетой — так мог бы выразиться, имея в виду себя, и Рочестер, — однако здесь имелось одно существенное различие. Рочестер оставался идеалистом. Он ценил и любил в других людях высокую мораль, которой не хватало ему самому; важно было для него и идеальное устроение государства, а вот Карл в этот идеал никак не вписывался.
Лишь изредка на наших глазах вспыхивают искры симпатии поэта к Карлу Стюарту как к человеку, который любил музыку и был способен оценить хорошую шутку. «Лучшим подарком на сегодня, — написал Рочестер Сэвилу, — будет податель сего письма; я прошу тебя позаботиться, чтобы король в свободную минуту непременно послушал, как он поет, потому что королю наверняка понравятся его песни». И действительно, как сообщает Сэвил, Карл «выслушал новые сочинения Пезибля с превеликим удовольствием, равно как и твои комплименты, переданные ему через меня, хотя, по-моему, скучает он не столько по твоим приветам, сколько по твоему обществу». Бернет выразился несколько иначе: «Король любил общаться с Рочестером, потому что скучать в такой компании ему не случалось, но самого Рочестера не любил. И эта неприязнь была взаимной; Рочестер отомстил королю множеством эпиграмм».
Современники нередко страдают куриной слепотой. Рочестер был для Карла сводником (по его собственному утверждению) и шутом, но трудно поверить в то, что они не испытывали друг к другу определенной симпатии. Рочестер не только дерзил королю, но и, бывало, заступался за него, как в случае со знаменитой «преждевременной эпитафией»:
Умер великий король, умер трижды великий обманщик;Гадостей не говорил и не делал не гадостей он,
на которую он возразил как бы от имени самого Карла: «Лишь за слова отвечаю; дела совершают министры». Еще один случай подобного — скорее лестного королю, чем оскорбительного для него — шутовства описан Хирном.
«Король Карл II, герцог Йорк, герцог Монмут, Лорендайн и лейб-медик Фрезье, собравшись вместе, были по требованию короля описаны также присутствующим Рочестером в шутливом экспромте:
Монмут — ключарь дворцовых тайн,Неотразимый Лорендайн,Фрезье — святой целитель,А также тут как тутСам Йорк — придворный шут,И мудрый наш правитель».
Из цикла «Лондон и Вестминстер»[41]Смысл шутки Хирн раскрывает в подстрочных примечаниях, согласно которым Монмут был «круглым идиотом», Лорендайн — «уродцем и калекой», Фрезье — «явным шарлатаном», герцог Йорк «отличался всегдашней угрюмостью», а король — «небрежением делами государства». А в фольклорной антологии XVIII века находим стишок, приписываемый Рочестеру. В нем и впрямь есть нечто простонародное; Рочестер из Эддербери умел писать и так:
Подпись под портретом короля Карла II:Джон Робертс я, мастеровой,А перед вами мой герой —Хозяин моего хозяинаКороль английский Карл Второй.
В книге, озаглавленной «Письма Уоллера Сент-Эвремону», описана сценка, в которой остроумие Рочестера искрится максимальным для такого желчного человека дружелюбием, побуждая Карла Стюарта перейти от усталой ярости к бесшабашному веселью. Конечно, аутентичность писем Уоллера более чем сомнительна, однако это далеко не обязательно означает, что история выдумана от начала до конца; в иных словечках и целых предложениях чувствуется самый настоящий Рочестер.
Прошлым вечером я ужинал у лорда Рочестера в весьма изысканной компании; в таком обществе он, как правило, стремится не столько блеснуть умом, сколько проявить свое обаяние; ведет он себя при этом несколько церемонно, но сама эта сдержанность способна очаровать сильнее, чем бурные проявления таланта со стороны его собеседников… Приятная атмосфера царила на протяжении всей трапезы — и не омрачилась, даже когда, ближе к концу ужина, внезапно появился король. «Что-то его рассердило, раз уж он здесь, — вполголоса заметил Рочестер. — Он оказывает мне подобную честь только в крайнем раздражении».
Процитируем по книге якобы воспоследовавший диалог:
Король:Какого черта я сюда приперся?И как дошел? Рабы украли плащ.Мне не в чем оказалось выйти из дому.
Рочестер:Рабы — глупцы. Плащ — вещь необходимая.А нездоровье Вашего Величества,Случись оно, ударит и по ним.
Король:Апчхи!.. Я зол.
Рочестер:А я, напротив, рад.Такой сюрприз! Я ненавижу скуку.Такая честь! И Вы ведь никогда…
Король:На неискоренимое злодействоМои способны подданные…
Рочестер:Сир!Позвольте возразить как патриоту…
Король:А королем будь, ты бы возразил?
Рочестер:Будь королем, я и не стал бы править!
Король:Как так?
Рочестер:Я бы Рочестера призвалИ передал ему бразды правленья.
Король:От скромности Рочестер не умрет!
Рочестер:Сир, Вашему я следую примеру…А у меня под властью расцвели бДве главных добродетели земные.
Король:Догадываюсь… Но какие все же?
Рочестер:Повальным стало пьянство б, свальным — грех.
Король:Сир, в сущности, я только так и правлю.
Рочестер:Развеселится мир в единый миг,А значит, воцарится добродетель!Епископ Солсберийский подтвердит.
Король:Он нынче ночью умер… На сиюВакансию ты тоже претендуешь?
Рочестер:С одним условьем: службу не служитьВ январский предпоследний день и в майскийПредпредпоследний…[42]
Король:Странные условья.Еще я понимаю про январь —Прискорбный день, — а вот про май…
Рочестер:Поверьте,Прискорбным станет тоже.
Король:Это слишком!
Рочестер:Поверьте, сир, я дело говорю!Такую дату праздновать не в церкви,А там, где добродетели двойнойВоздать возможно блудом и пианством!
Король:Воистину счастливый человек!Рочестер, друг мой, будь я трижды проклят,Когда б я не завидовал тебе!
Отметим здесь чисто рочестеровское: «Я ненавижу скуку».
Тот факт, что король самое меньшее однажды нанес визит Рочестеру и «изрядно повеселился» у него, общеизвестен. В феврале 1677 года лорда Бекингема вместе с Солсбери, Шефтсбери и Уортоном заточили в Тауэр. Они требовали, чтобы парламент был более чем на год распущен по королевскому указу, и, когда это требование было отвергнуто, отказались извиниться перед королем и обеими палатами. Это была весьма несимпатичная история. Король Франции Людовик, тайный союзник Карла, подкупил Бекингема и Шефтсбери ради того, чтобы они добились роспуска парламента, с трибуны которого лорд-казначей Денби пообещал королю изыскать необходимые средства в том случае, если тот полностью порвет с французами. Карл, сидя на двух стульях, без малейшего удовольствия наблюдал за тем, как его же собственный министр отправляет в темницу его друзей-аристократов. Стрелка компаса не может указывать сразу в две стороны. Как следствие этого, король созвал остатки «развеселой шайки-лейки», и 2 августа У. Фолл написал сэру Ральфу Вернею, бывшему наставнику Рочестера: