Врата судьбы - Рафаэль Сабатини

Разочарованная Эвелин рассмеялась не без издевки:

— А вы поэт, сэр, ей-богу, поэт!

Взгляд непроницаемых глаз Гейнора на мгновение задержался на девушке.

— Благодарю вас, мисс Холлинстоун, — с поклоном ответил он, — Благодарю за то, что вовремя развеяли чары. Еще немного, и они погубили бы бедного солдата.

— Вы в каком полку служите? — поинтересовалась Эвелин, столь же непоследовательная, как и ее мать.

— Мне довелось служить в разных полках, но сейчас я нигде не служу, — последовал ответ. — А последним местом моей службы была армия султана.

— Султана? — разом воскликнули удивленные девушки.

— Турецкого султана, — спокойно пояснил Гейнор. — У него плохая кавалерия, вот я и занялся ее обучением. Потом участвовал в сражениях против Венеции.

Дамарнс смотрела на него, не веря своим ушам.

— Вы воевали с христианами, служа язычникам! — воскликнула она.

— Я воевал с мошенниками, служа мошенникам, истинное слово. Солдат удачи выбирает ту службу, где больше платят.

Капитан заметил во взгляде Дамарис презрение, но он не знал, какая горечь скрывается за этим презрением: ведь минуту назад, когда капитан говорил о саде, ей показалось, что он совсем другой человек.

— И вы всегда сражаетесь на той стороне, где больше платят? — спросила она.

— С вашего разрешения, я считал бы себя дураком, если бы поступал иначе.

Гейнор спокойно выдержал холодный оценивающий взгляд Дамарис и почти открытую насмешку, прозвучавшую в ее вопросе. Он должен был играть свою роль — ради короля. Он сам себе дивился: ему было неприятно представать перед Дамарис в роли корыстолюбивого наемника. Что ж, такова судьба...

— Война сделалась моим ремеслом, — пояснил он. — Да, я солдат удачи, но при всей кажущейся непоследовательности моего поведения я всегда проявлял последовательность в одном — служил удаче куда вернее, чем она мне, — добавил он печально.

— Как странно! — со вздохом молвила Дамарис. Откровенность капитана подавила нарождавшееся в ее душе отвращение. — Как странно!

— Что же в этом странного? — возразила Эвелин, будто защищая капитана.

— Странно, что люди приносят в жертву все лучшее в себе, подвергают свою жизнь опасности, предают честь ради выгоды, — пояснила Дамарис.

— Отнюдь не все, — произнес капитан с улыбкой, — немало и таких, кто приносит свою жизнь на алтарь мечтаний, желая заслужить благодарность монарха, любовь народа, кто жертвует собой во имя родины, грядущей бессмертной славы и прочих грез.

— И вы презираете их? — в голосе Дамарис прозвучал вызов.

— Как солдат — да, — Гейнор уклонился от прямого ответа. — Излишнее рвение не вознаграждается по заслугам и лишает человека хладнокровия. Я на собственном опыте убедился, что идеалисты уступают хорошо обученным наемникам, ибо руководствуются страстью, а не расчетом.

— Я имею в виду не результат, а цель, — сказала Дамарис, — их стремления, их верность идеалу. Вы это признаете, сэр?

И снова Гейнор спокойно выдержал ее взгляд:

— Нет, не признаю.

— Но вы, конечно, презираете послушных исполнителей чужой воли, рабов! — воскликнула Дамарис.

Она слегка оживилась, вступив в спор: сам предмет его был близок ее израненному сердцу.

— Таких, как я сам? — в голосе капитана не было обиды. — Поверьте, если бы я их презирал, мне пришлось бы подыскать себе иное занятие. Полагаю, и те и другие заслуживают уважения.

Дамарис снова устремила на капитана слегка отчужденный, оценивающий взгляд. Она заключила, что капитан чист душою: свою честность он доказал искренним признанием, не опасаясь презрения, которого она почти не скрывала. Гордая посадка голова, прямая осанка, твердая линия губ, открытый взгляд — все подсказывало Дамарис, что перед ней рыцарь высокой пробы, защитник слабых и угнетенных. Он не унизит человеческого достоинства собрата, ему может довериться женщина.

Угадав в нем эти черты, Дамарис попыталась понять взгляды капитана, казалось, противоречащие самой его природе. Возможно, ей хотелось оспорить их, доказать ему недостойность его целей, в чем она была абсолютно уверена.

— Не думаю, что человек, сделавший своим ремеслом то, к чему следует прибегать лишь для защиты правого дела, достоин уважения. Жизнь столь же драгоценна, как и честь, и подвергать ее риску из-за золота недостойно.

Если войны неизбежны, если люди воюют, то пусть воюют, защищая свободу, справедливость, высокие идеалы. Все остальное не стоит того, чтобы рисковать жизнью. Такой риск ничем не оправдан, неблагороден, — заявила Дамарис.

Она продолжила бы свои речи, но капитан слушал ее так спокойно и невозмутимо, лишь слегка улыбаясь, что Дамарис невольно смолкла и залилась краской.

— Прошу прощения, если сказала лишнее, — виновато молвила она. — В конце концов, у меня нет никакого права судить, я сама лишь хочу разобраться...

Гейнор рассмеялся низким мелодичным смехом.

— Вы сняли камень с моей души, — сказал он. — А я уж было решил, что вам недостает милосердия.

— Вы, конечно, правы, — не упустила случая вмешаться Эвелин. — Ведь вы вернулись, чтобы служить своей стране.

— О нет, вы заблуждаетесь, — горячо запротестовал капитан Гейнор. — Это означало бы, что я осознал свои ошибки и вернулся исправить их.

— А разве дело обстоит иначе? — удивилась Эвелин.

— Конечно, — отвечая Эвелин, капитан обращался к Дамарис. — Просто сейчас мне негде больше предложить свою шпагу. — Во взгляде Дамарис было больше жалости, чем презрения, и, как бы отвечал на ее немой вопрос, Гейнор продолжал: — Тем не менее, если бы нашлось дело, достойное того, чтобы ему служить, я бы ничуть не колебался, даже если бы оказался в проигрыше.

— Я так и думала. — Эвелин не сводила с Гейнора дерзкого зовущего взгляда.

Он поклонился в знак признательности.

— А пока, — продолжал Гейнор, — мне следует опасаться искушения заколдованного сада: его чары погубят бродячего наемника.

По аллее к ним направлялся грум в ливрее, и Эвелин, первой заметившая его, возвестила:

— А вот и Тиббс, милая кузина. Он хочет знать, не желаешь ли ты прокатиться на пони, которого велела оседлать.

Эвелин обрадовалась, что наконец-то избавится от Дамарис и всецело завладеет вниманием капитана, из чего читатель может заключить, что капитан Гейнор per se [Сам по себе (лат.)] был небезразличен ей. Ему как мужчине полагалось курить фимиам ее мелкому тщеславию. Покорив его сердце, Эвелин доказала бы кузине свое превосходство: в данный момент соперничество с ней беспокоило ее больше всего. Но оказалось, что капитан надел сапоги со шпорами вовсе не для того, чтобы все утро бродить по саду. Он тут же заявил, что и сам желал бы прокатиться верхом.