Правдивые байки воинов ПВО - Сергей Дроздов

«Что у вас в руке? В столе?»

«Ничего» – отвечаю ему, понимая, что горю синим пламенем.

«Да, ладно, показывайте, на честность!» – по-отечески улыбаясь, говорит мне Соколовский. Этой улыбкой и «честностью» он меня и подкупил. Можно было спрятать шпору в парте, уйти в «несознанку», но – «на честность», так «на честность». Я вынул руку со «шпорой» и показал её Соколовскому, в душе рассчитывая на ответное снисхождение, конечно.

Тот забрал у меня «шпору» и буднично сказал: «Ну всё. Два! Свободен!».

Это всё произошло настолько буднично и быстро, «без шума и пыли», что ни Смирнов, ни Жора, сидевший с ним за экзаменационным столом и слушавшие в этот момент чей-то ответ, ничего не заметили.

Я подошел к их столу за зачёткой.

– «Уже? Так быстро? Пять?» – приветливо спросил Смирнов, готовясь поставить оценку в зачётку.

Я объяснил ситуацию.

– «Ну ты и дурак!!!», констатировал очевидный факт Жора. «Марш из аудитории!!»

Я вышел из класса к товарищам, совершенно деморализованный, разумеется. Минут через пять выскочил и Жора. Построив группу, он обложил меня последними словами и выразил уверенность, что пребывание в «дурбате» добавит мне ума.

Так и вышло. Три отпускных дня мы (человек 30 дурбатовцев «первого призыва» нашей батареи) «набирались ума».

Заключалось это в ежедневной очистке лопатами «стрелок» на гореловской ветке железной дороги (та зима была очень снежная, и вырастали огромные заносы). Вечером под руководством Вени Грабара мы, «дурбатовцы», занимались ремонтом казармы.

На четвёртый день нас отвели на пересдачу экзаменов. Смирнов, грустно улыбаясь, поставил мне «четвёрку».

«Ты же понимаешь, что „пять“ я не могу поставить в такой ситуации?!» – сказал он мне. Я это, конечно, понимал.

Положительным итогом пребывания в «дурбате» для меня стало то, что я прекратил писать шпаргалки – раз и навсегда. Стал надеяться только на свою память, и это принесло неожиданные результаты.

Все оставшиеся экзамены в училище сдавал без них и на сплошные «пятёрки», как ни странно. Вот такую пользу мне принесло пребывание в «дурбате».

Шура же был неизменным участником «дурбатов» всех 4-х зимних и летних сессий с 1-й по 2-й курс включительно.

Но он всегда был строг и последователен. На сколько бы дней его ни задерживали в «дурбате», на столько же дней он опаздывал с прибытием из отпуска, каждый раз привозя заверенную бумагу, что «была нелетная погода».

Мы к этому привыкли, Грабар тоже.

Летом на 2-м курсе Шура задержался в «дурбате» дней на 10. Но из отпуска умудрился прибыть с опозданием суток на 15. Усугубило ситуацию то, что батя его уже убыл с Чукотки, и Шура привез откровенно «левую» справку о нелетной погоде, от какого-то аэродромного штурмана.

Случай был вопиющий, и все ждали развязки.

(Надо сказать, что Шурин батяня был, как и наш Делегат, участником 25 съезда партии. Шура этим очень гордился и носил на своей гимнастерке совершенно неуставной значок, где на фоне красного знамени красовалась надпись «XXV съезд КПСС». Шурин командир отделения Толя Улогай покусился было на этот значок, заявив, что его надо снять, но получил от Шуры неожиданно жесткий отпор:

«А что Вы имеете против 25 съезда партии, товарищ сержант?!» – спросил его Шура тоном сталинского прокурора Вышинского. Толя сник и завял, потеряв к значку всякий интерес.

Остальные наши командиры, включая Комдивку, значок старались не замечать, тем более, что внешний вид Шуры всегда был безупречным).

По прибытию Шуры из этого отпуска его наскоро «вздрючили» Хиль с Комдивкой, но наказывать не стали…

После обеда Комдивка построил весь дивизион на плацу, что было крайне необычно. Внезапно с противоположной стороны плаца появился сам Васильев!!! Мы застыли в нервном ожидании. Комдивка скомандовал: «Дивизион, СМИРНО!!!» и пошел печатать шаг через весь 100 метровый плац. После доклада Комдивки Васильев, не давая команды «ВОЛЬНО!», строевым шагом вошел в середину каре дивизиона. За ним «рубил шаг» Комдивка.

«Курсант Андеев, выйти из строя на 5 шагов!» – дал команду Васильев в звенящей тишине. Шура, сверкая американской улыбкой и сапогами, образцово исполнил строевой прием.

Тут взгляд Васильева упал на значок, красовавшийся на Шуриной груди.

«Вы что, делегат 25 съезда партии?!» — проскрипел он своим знаменитым голосом (о «любви» Васильева к нашему Делегату мы знали).

«Никак нет!!!» – громко ответил Щура.

Васильев смерил презрительным взглядом Комдивку и Хиля.

«Снять немедленно!!!»

Шура молниеносно сдернул с груди свою гордость.

«За опоздание из отпуска объявляю 10 суток ареста!!! Разместить в одиночной камере! Нахилюк, исполнить наказание!»

Хиль скомандовал Шуре: «Шагом марш!» и прямо с плаца, они оба строевым шагом отправились на училищную гауптвахту.

Надо сказать, что такого яркого применения ареста мне больше видеть никогда не доводилось

Отсидев 10 суток в «одиночке», Шура вернулся к нам слегка притихший, улыбаясь меньше обычного. На наши настойчивые вопросы, как, мол, сиделось, задумчиво сообщил нам, что у него в камере был один обрывок газеты «Комсомольская Правда», который он и выучил наизусть. А также пересчитал количество различных букв русского алфавита в каждой строке, и может нам на память это сообщить. Мы, с уважением к сидельцу, прекратили расспросы.

Пока Шура «сидел», отличился Изюминка. Видимо, получив соответствующую нахлобучку от руководства, он созвал комсомольское собрание по теме воинской дисциплины в батарее. Взобравшись на трибуну, Изюминка довольно долго и тоскливо рассуждал о необходимости крепить воинскую дисциплину в Красной Армии, пока не перешел к сути.

«ВОт сидит здесь Ондеев и улыбается!» – грозно сверкая очками в зал произнес он. «И все ему дО лампочки, дО фОнаря!!! Встань, встань Ондеев!» – скомандовал Изюминка, намереваясь что-то лично сказать Шуре.

«Да он сейчас на гауптвахте улыбается!» — под смех зала сообщил ему Шура Керогаз.

Изюминка смешался и снова перешел на отвлеченные темы. Мы так и не узнали, что он хотел сообщить Шуре в тот раз…

Особые отношения у Шуры складывались с автоделом. Науке практически управлять отечественным грузовиком ГАЗ-51 нас обучал инструктор – прапорщик. Он был здоровым, рыжим и наглым.

Гонял нас этот «прапор» за малейшие ошибки в управлении капризным детищем родного автопрома, как вшивых по бане. Грузовик наш требовал умения совершать при переключении скоростей «двойной выжим» сцепления, и в случае ошибки в этом элементе – глох, или распространял отвратительный запах «горящего» сцепления на всю округу. Если машина глохла, рыжий прапор заставлял заводить её специальной «ручкой», что само по себе было малоприятным занятием. В общем, особенно в начале обучения, скучать на «вождении» не приходилось.

Шура с первых же часов своего вождения научился вводить наглого прапора в состояние тихой паники. В его руках грузовик то прыгал, как лягушка, то вставал, как вкопанный, на полном ходу.

Шура умудрялся делать или тройной выжим, или вовсе пытался «воткнуть» передачу не выжимая сцепления. Запах от «горящего» сцепления, вой движка и мат прапора сопровождали всё время Шуриного нахождения за рулём. Шура в ответ улыбался прапору своей фирменной улыбкой и уверял того, что в следующий раз «всё получится».

Рыжий прапор, отчаявшись справиться с манерой Шуриной езды, стал просить нашего замкомвзвода Сашу Керогаза назначать Шуру на вождение как можно реже и только на последнюю «пару» занятий. Объяснял он эту необычную просьбу тем, что Шуру всё равно ничему не научишь, а у него от Шуриного вождения поднимается давление и дрожат руки.

Нас, всех других своих учеников, он толком не знал и по фамилиям, зато при виде Шуры менялся в лице и говорил со смесью ужаса и почтения только одно слово: «Шура…». Для прапора рабочий день на этом заканчивался. Сразу по окончании Шуриного урока прапор уезжал домой, приходить в себя.

Как и кто сдавал за Шуру вождение в ГАИ – история умалчивает.

Грабар

«Работа – это витамин!

cказал Вениамин»

Веня Грабар был нашим первым комбатом. Небольшого роста, пухловатый, с маленькими глазками майор держал нас все время своего комбатства «в черном теле». Причиной тому, как много позже мне рассказали друзья из предыдущего выпуска, было то, что они буквально сидели у Вени на шее, не обращая на прибывшего «из войск» Грабара никакого внимания.