Леди-босс - Дарья Истомина

Она записала что-то в свой блокнотик и унесла кофеварку, дабы привести ее в порядок.

Я мельком глянула в бумаги. В Туапсинском порту был какой-то затык с растаможкой запчастей для тягачей «вольво» из трансфирмы в Перове. Кто-то отказывался принять к оплате простые векселя Газпрома и требовал налички в валюте… Но в основном это были еще январские верноподданнические соболезнования из филиалов, фирм и фирмочек по случаю кончины Туманского.

Я спихнула весь этот ворох со стола, заняла тронное кресло и задумалась. Сим-Сим учил меня: «Никогда не делай того, что должны делать другие. Наше дело — стратегия. Дашь слабину — утонешь в мелочевке!» И еще он учил: «Никогда не включай глотку на полную мощность, не срывайся в злость! Тебя должны слышать, даже если ты перейдешь на шепот! Или на азбуку для глухонемых…»

Но покуда ни включать, ни выключать голосовой аппарат мне было не перед кем.

Все это было похоже на прыжок через пропасть. Я оставила позади все, что было, разбежалась и сиганула, зажмурясь, не зная, ухну ли в пустоту и расшибусь или все-таки допрыгну до другого берега и поднимусь хотя бы на четвереньки.

Одно я знала твердо: оборачиваться назад и ковыряться в болячках, каждый раз заново переживая то, что случилось со мной и с теми, кто был мне дорог, я не имею права. Да и не хочу.

Наверное, именно поэтому я так круто рубанула по нашей загородной жизни. Конечно, это было похоже на бегство, но там мне было слишком больно и гнусно. Там всего было слишком и все напоминало о Сим-Симе. Скрепя сердце я объявила полный расчет почти всей обслуге, сдобрив горечь расставания конвертиками с выходным пособием. Чичерюкин нынче отключал там все свои электронно-сторожевые штучки, снимал всю охрану, кроме двух сменных сторожей из местных мужиков. Садовник с семьей тоже должны были съехать. Я не знала, как поступить с верным Цоем, покуда он сам не отпросился на волю и не уехал куда-то в Азию, к своим корейским родичам. Из живого на территории должны были остаться только собаки и все четыре лошади, при которых удержался и конюх Зыбин: коников Сим-Сим обожал, и представить себе, что их будет обихаживать кто-то из посторонних, я просто не могла.

Все эти дни, уже в Москве, я училась говорить «нет!». В основном Элге, которая взяла на себя все заботы по обустройству нового гнезда для залетной птички.

Я лишь на полчаса вступила в московскую квартиру Туманских, в престижном партийно-коммерческом доме на Сивцевом Вражке, с консьержами, охраной и близким подземным гаражом.

Дело было не в том, что дом был нафарширован престарелыми деятелями и в нем было что-то мо-гильно-мавзолейное, напоминающее филиал Новодевичьего кладбища. В конце концов, Туманские занимали почти целый этаж и жили автономно, как в персональной подводной лодке. И даже не в том, что эти пятикомнатные хоромы были обустроены согласно вкусам Нины Викентьевны: здесь тоже было много холодно-лилового, синего и серого, совершенно ледяная снежно-белая мебель, которую не могли утеплить даже цветные пятна картин с путаницей линий и углов, нечто абстрактное а-ля Кандинский. Элга мне объяснила, что две из них не копии, а подлинники, и показала даже небольшой этюдик в рамочке, каковой, оказывается, сработал сам мэтр сюра, Сальвадор Дали. Этюдик изображал волосатую гусеницу с человеческим лицом, которая пожирала сочное яблоко.

Картины можно было бы убрать, мебеля поменять, но сути дела это бы не изменило. Здесь даже стены помнили Сим-Сима. Здесь он спал, ел, пил и трахал свою Викентьевну. И старый купальный халат в их ванной все еще хранил в карманах крошки его пахучего трубочного табака, и где-то там, в глубине зеркал, невидимо маячило его лицо.

Я четко поняла, что моего дома тут не будет. И впервые задумалась над тем, что бездомность как бы заложена, запрограммирована в моей судьбе.

Единственный дом, который я могла называть своим, был дом деда, потерянный навсегда. Все остальное было только крышей. Временным пристанищем. Начиная с комнатухи, которую я снимала у одной пенсионерки в Марьиной Роще, когда училась в «Торезе», жилого монастырского корпуса-казармы на восемьдесят двойных коек в зоне и кончая строением на территории. Даже Гашина уютная и большая изба в Плетенихе, куда меня заносило и где я всегда могла бы найти приют, была не моим, а ее домом.

Эту затянувшуюся волынку надо было кончать.

Я и покончила с ней.

С помощью Элги.

За деньги нынче в Москве можно заполучить все мыслимое. За большие деньги — и немыслимое. К тому же в хозяйство Туманских, оказывается, частично входила и небольшая риэлторская фирма. В общем, четвертая из хат, которые мне предложили эти вежливые пираньи, чуявшие запах денег, как эти самые рыбочки-людоедочки — запах крови, меня устроила. Дом на проспекте Мира был не новый, из сталинских наркоматовских восьмиэтажек, с облицованным гранитом цоколем, кирпичными стенами бастионной толщины, эркерами, просторными окнами и всем прочим. От прежнего строения тут оставались лишь стены. Все старые потроха были выкинуты, внутренние стены частично снесены, квартиры увеличены, поставлены бесшумные скоростные лифты, в общем, сюда крепко вложились западные немцы. Все на очень приличном евроуровне. И даже более того, потому что почти четырехметровые потолки даже для Европы — немного слишком.

Мне приглянулась трехкомнатка, выходившая окнами не на проспект, а во двор со старыми липами и сиренью. Куда мне больше? С Гришуней и нянькой Аришей?

Самое смешное, но больше всего меня пленили бывшие чуланы и кладовочки, переоборудованные в стенные шкафы и шкафчики. Я, как мышь, обнюхала все норки и закоулки, высоко оценив достоинства и главной норы. Штор на окнах, естественно еще не было, солнце шпарило здорово, и уже от этого в квартире становилось весело. В двадцатиметровой кухне стояла только электроплита, ванную тоже нужно было оборудовать по своему вкусу, но все уже было выбрано по каталогам и заказано.

А пока Гришка, вопя, раскатывал по пустым комнатам на трехколеске и время от времени бил что-нибудь стеклянное из коробок с новой посудой. Детская для него с Аришкой была почти обставлена. Я пока демократично дрыхла на раскладушке.

Дом еще не стал моим. Это было что-то вроде нового платья, которое еще не обмялось и не сел по фигуре. Но я знала, что он станет таким, как хочу. Пока он пахнул остро и будоражаще — паркетным лаком, краской и древесными опилками.

Девица Арина орала на меня: я совершенно непедагогично завалила пацаненка игрушками. Начиная от плюшевого льва величиной с телка и кончая целым автопарком из машин. А я просто виновато виляла хвостом, потому что совсем забыла о мальчишке и о том, что он — это тоже мое, что, хоть и выносила его Ирка, для него я была, есть и должна остаться мамой Лизой.

Это полное вранье, что маленькие дети всерьез ничего не чувствуют. Каким-то инстинктом, как бы ты ни лебезила перед ними, они безошибочно распознают истинное твое к ним отношение, улавливают даже для других незаметный оттенок неприязни или отчужденности, что заставляет их замыкаться и страдать.

Первое, что сделал Гришка, когда вновь оказался рядом со мной, среди ночи пришлепал босиком в кухню, влез ко мне на раскладушку, приткнулся своим теплым и крепким тельцем под бочок и сказал:

— Ты на меня больше не сердишься? Я буду хороший…

Тюкнул меня прямо в маковку.

Но и новый дом, и Гришка — все это сугубо личное, с чем я сама как-нибудь разберусь.

А вот что касается епархии Туманских…

Еще с полгода назад Сим-Сим заставил меня зубрить псалмы из бизнес-евангелия от Карнеги. В мою черепушку пытались натолкать многие знания бесчисленные консультанты и референты, которым он платил. Кое до чего я доходила и своим умом. Просто потому, что мне это было интересно, а в основном из-за того, что он так хотел. У него наверняка был какой-то собственный «проект», касающийся Л. Басаргиной. Но смысла его до конца я так и не постигла. Впрочем, если бы он захотел, чтобы я освоила пожарное дело или научилась сигать с парашютом, я бы полезла в огонь или спрыгнула с вышки, не задумываясь.

Были еще и шустрики из тихой «пиар» — конторы которые мучили меня разными идиотскими тестами определяли, харизматична ли несостоявшаяся переводчица с английского, и разрабатывали обширную программу по формированию имиджа новоявленной бизнес-леди.

Так что чисто умозрительно я представляла, как управлять корпорацией, которая, допустим, штампует куколку Барби, раскручивает товар на всю вселенную, запускает в серию швейные мощности, чтобы нарядить эту самую куколку, и доводит потенциального потребителя до истерики, заставляя мечтать об этой самой игрушечке даже каких-нибудь неполовозрелых негритосочек из Нижней Мамбезии. Основы делового анализа само собой. Я могла бодро отбарабанить гипотетические варианты повышения доходности типовых ценных бумаг. И даже потолковать о тонкостях рекламного дела и маркетинга.